Читать интересную книгу Когда гений терпит поражение - Роджер Ловенстайн

Однако Корзайн настаивал: консорциум должен, по крайней мере, обладать правом полного контроля, в том числе и правом уволить Меривезера и других партнеров. Необходимы договоры, условия которых обеспечили бы заключаемым партнерами сделкам жесточайший контроль. Корзайн бросался из одной крайности в другую: он то собирался сделать Меривезера своим деловым партнером, то хотел сгноить его. Корзайн понимал пороки LT лучше, чем кто-либо из собравшихся, поэтому со всей определенностью настаивал на том, что Goldman не согласится инвестировать, не убедившись в подотчетности LT. Тем самым Корзайн вынуждал Меривезера принять любые диктуемые ему условия. В противном случае Goldman выходил из сделки.

Возможно, другие чувствовали особое напряжение Корзайна. Его помощник Тейн то и дело получал звонки на свой мобильный телефон прямо в зале заседаний Федерального резервного банка. Никто не слышал, что говорил Тейн, но все видели на его лице муку. Goldman нес огромные убытки; размещение акций банка на бирже терпело крах, партнеры банка были крайне недовольны. Корзайн имел вид человека, оказавшегося между молотом и наковальней.

Банкиры постоянно выходили из зала. Финансисты из Европы звонили домой, американцы проверяли, как идут дела в их офисах. Утечка информации с заседания происходила постоянно.

В LT соблюдали радиомолчание. Рынки, на которых работала компания, обваливались, в особенности это касалось сделок по волатильности акций. Последние котировки равнялись 41 %! Правда, теперь это практически не имело значения. Компания прекратила работу. Торговля остановилась, телефоны смолкли. Звонить было некому. Все те люди, с которыми партнеры разговаривали в течение последних недель, находились в зале заседаний Федерального резервного банка.

Собравшиеся вместе партнеры ждали приговора в конференц-зале со стеклянными стенами. Эллисон или Корзайн то и дело звонили Меривезеру с вопросами, и по ним партнеры могли делать выводы о том, насколько велик прогресс, достигнутый на совещании. За пределами конференц-зала перед телевизором стояла группа тех, кто не был партнерами. Они надеялись увидеть на экране отражение истории, разворачивавшейся уже несколько недель. Около трех часов дня канал CNBC поведал о происходящем в Федеральной резервной системе, причем с удивительными подробностями. Хагани вышел из конференц-зала, и Рейсман, специалист по операциям репо, сказал: «Они собираются оказать вам финансовую помощь». Хагани поблагодарил Рейсмана за известие и ушел.

В зале заседаний Федерального резервного банка Нью-Йорка речь зашла о деньгах. По расчетам Эллисона, на каждый из 16 банков приходилось по 250 миллионов долларов. Но французские банки не собирались вносить более чем по 125 миллионов. Leham Brothers стоял на 100 миллионах. Эллисон рассматривал Salomon Smith Barney и Сiticorp как два разных банка, но представители Citicorp, памятуя о предстоящем вскоре слиянии с Salomon Smith Barney, не явились на заседание. Флюг сказал, что Citicorp должен участвовать в спасательной операции, но Деррик Моэн посоветовал Флюгу заниматься собственными делами.

Шансы на достижение договоренности таяли. Собравшиеся даже не приблизились к необходимым 4 миллиардам долларов. Не видя иного варианта, Эллисон увеличил размер доли, приходящейся на каждого из участников, до 300 миллионов. Это привело Корзайна в замешательство. Ему надо было позвонить партнерам Goldman и получить их согласие. Питер Карчес из Morgan Stanley с ухмылкой сказал: «О чем это ты? Ты ведь босс!» Банкиры подозревали, что Корзайн ищет какую-то лазейку, но он действительно понимал необходимость жертв. Лидеры же Уолл-стрит не желали инвестировать, когда Goldman искал капитал самостоятельно, их раздирало соперничество за куски самого Goldman. Эллисону Корзайн казался мучеником на пытке: взбешенный безответственностью LTCM, поставившей его в трудное положение, Корзайн подвергался жесточайшему давлению со стороны партнеров, но все еще пытался спасти ситуацию. Он и Тейн обменивались осторожными взглядами. В какой-то момент Тейн схватил телефон и что-то зашептал в трубку. Корзайн печально повернулся к собравшимся и сказал: «Мои партнеры не хотят это делать».

Несмотря на шаткую поддержку, Корзайн продолжал движение вперед. К этому моменту удалось мобилизовать 3,65 миллиарда долларов – по 300 миллионов с каждого из 11 банков, плюс взносы французских банков и Lehman Brothers. С учетом жалких остатков собственных средств LT получалось 4 миллиарда. Но какую часть этой суммы выделить старым инвесторам LT? Некоторые говорили, что не следует вообще это делать, но Эллисон сказал, что партнерам LT надо дать материальный стимул. В конце концов, им предстояло управлять деньгами банков.

Был еще вопрос о том, на какой срок следует инвестировать. Банкиры хотели вернуть свои деньги поскорей, но если консорциум будут воспринимать как преходящее явление, другие трейдеры начнут охоту на его активы. Для того чтобы внушать доверие, консорциуму была необходима устойчивость. Банкиры договорились о трехступенчатом плане: сначала снизить уровень риска LT; затем вернуть капитал новым инвесторам; наконец, попытаться получить прибыль. Как один, банкиры были бы счастливы уже тем, что удалось найти выход из трудного положения.

В четверть шестого Эллисон позвонил Меривезеру и ознакомил его с условиями. LT получит 3,65 миллиарда от объединения 14 банков. В обмен на эту помощь банки получат 90 % акционерного капитала LT. Нынешние партнеры LT сохранят долю в 10 %, что составит около 400 миллионов долларов. Но эта доля будет полностью поглощена долговыми претензиями к партнерам лично и к LTCM. Короче говоря, капиталовложения партнеров в LT, некогда оценивавшиеся в 1,9 миллиарда долларов, полностью испарялись, причем большая часть этой суммы исчезла всего лишь за пять недель. Подробности нового урегулирования еще предстояло уточнить и зафиксировать, однако было ясно, что по крайней мере в течение трех последующих лет (консорциум был рассчитан приблизительно на этот срок) гонорары партнеров будут урезаны, а свобода, которой они пользовались при управлении LT и операционной деятельности, будет жестко ограничена.

Комански считал, что соперничающие друг с другом банки поступили благородно, хотя, разумеется, они спасали собственные шкуры, а не только Меривезера. На самом деле банкиры сделали простую вещь: они предпочли определенный риск в размере 300 миллионов возможности убытков неведомых масштабов. Решение знаменовало собой утрату банкирами вкуса к азартным играм.

После семи вечера собравшиеся вручили толпе репортеров пресс-релиз. Этот документ окажет на развитие событий неожиданное воздействие, поскольку возвестит миру ту степень окончательности, которой столь сложная сделка еще не имела.

Естественно, что пресса сделала основной акцент на роли Федеральной резервной системы в координации усилий[268]. По мнению обозревателя «New York Times», высказанному на следующий день, Федеральная резервная система распространила действие доктрины с условным названием «Слишком велик для банкротства» на работавший с высокой степенью риска и спекулятивный хедж-фонд. Представленная «Times» интерпретация произошедшего, в которой ни слова не было сказано о том, что в дело не пошло ни цента казенных денег, немедленно заставила Федеральную резервную систему защищаться. Скрытое предположение о фактически взятой на себя ответственности Федеральной резервной системы за деятельность частных нерегулируемых фондов было крайне тревожным. Некий господин, прежде бывший должностным лицом в Казначействе, в другом издании заметил: «А что, если и у Джорджа Сороса возникнет проблема?»[269] «The Wall Street Journal» разразилась редакционной статьей о том, что спасательная операция стала продолжением проводимой вот уже десятилетие политики ограждения частных инвесторов от последствий их собственных ошибок: каждое проявление этой политики лишь поощряло инвесторов к новым ошибкам[270].

Уже на следующий день после соглашения банков раздались шумные требования провести правительственное расследование деятельности как LT, так и хедж-фондов в целом[271]. Словно чтобы подчеркнуть ущерб, причиняемый хедж-фондами, UBS смиренно объявил о полном списании своих инвестиций в LT. Те самые «стратегические отношения», которые, как надеялся Матис Кабиаллаветта, возродят UBS, обернулись для банка 700 миллионами долларов убытка.

Обозреватели бесстыдно злорадствовали в связи с падением высокой и могущественной LT со всеми ее сверхбогатыми трейдерами, эзотерической математикой и прославленными лауреатами. Лондонская «Financial Times» заметила: «Если Дэвид Маллинс способен получать удовольствие от урегулирования кризисов, он должен быть очень счастлив»[272]. Общей и вполне понятной реакцией был ужас от того, что Федеральная резервная система пришла на выручку герою «Покера лжецов».

Меривезер испытывал ужас иного рода. То, что он делал после скандала в Salomon, было направлено, по крайней мере он к этому стремился, на восстановление его собственного доброго имени и карьеры. Теперь все разбилось вдребезги. Самый замкнутый на самого себя человек, Меривезер превратился в глазах общественности в символ высокомерия, алчности и спекулятивного безумия Уолл-стрит, возведенных в невообразимую, запредельно высокую степень. Он и его преданные арбитражеры оказались творцами эпохального краха, который создал угрозу всей системе. Тележурналисты с операторами осадили Гринвич, а вертолеты телекомпаний барражировали над некогда тихой штаб-квартирой LT. По крайней мере, Меривезер был избавлен даже от намека на личную непорядочность, но во всех прочих отношениях конец сентября стал для него кошмаром самого худшего свойства. Меривезер сохранил свое необычайное, сверхъестественное самообладание, хотя можно было догадаться, что оно лишь скрывало его личную трагедию. Единственное публичное выступление Меривезера уложилось в одно предложение: это была реплика, доведенная до общественности его агентом по связям со средствами массовой информации, которой Джей-Эм выразил вежливую благодарность консорциуму за капитал.