Жермена не предоставляла работу, а искала ее. Она писала:
«Особа, обученная в лучшем модном ателье Парижа, берется шить платья для дам и девиц, переделывать устаревшие туалеты и реставрировать нарядные платья. Обращаться в дом N… по улице Мешен, 3-й этаж».
Таким образом, девушка взывала к довольно многочисленной клиентуре из небогатых женщин, желающих быть одетыми по моде, не покупая наряды в магазинах, и при этом говорить с гордостью: «у моей портнихи…» – потому что немногие из них могут иметь на самом деле свою портниху.
Бобино расклеил бумажки ночью, когда возвращался из типографии, и Жермена с утра ожидала клиентов.
Берте поручили делать покупки провизии, она очень хорошо понимала в хозяйстве и умела торговаться с продавцами.
Мария сидела дома с Мишелем, а до трех часов дня и Бобино находился с ними.
Состояние здоровья русского опять требовало внимания. Рана открылась, нагноение началось снова, и Мишеля лихорадило. Кроме того, сильно мучила межреберная невралгия, следствие ранения, и настроение у него было убийственное.
Он ворчал на Жермену, не желал ее видеть, терпеть не мог Бобино и успокаивался лишь, когда говорил с Марией или когда она читала вслух.
В голову ему приходили всяческие фантазии, и Березов высказывал их с дьявольской едкостью, совершенно не желая замечать, как огорчает друзей, сидевших на мели после квартирных затрат.
– Хочу клубники, – говорил он Марии. – Да, клубники, в конце марта ее можно найти сколько угодно… Клубники с шампанским и хорошую сигару… Ваши мерзкие папироски набиты просто мокрым сеном… Хочу настоящую гавану[91], какие курят в светском обществе, – так, к примеру, говорил он.
– Господи, Боже мой! Да если бы у нас было хоть немного лишних денег, мы бы купили все, чего он хочет, – шептала Жермена.
– Я возьму аванс, займу у товарища двадцать франков. Ты был нам другом в трудные дни, и мы станем работать изо всех сил, чтобы тебе жилось как можно лучше, – сказал Бобино.
Но князь посмотрел злыми глазами и прервал пораженного Бобино, сказав Жермене:
– Если вы в нищете, только от вас зависит из нее выйти. Ступайте замуж за Мондье, он богат, он вас обожает, а мне дайте покончить с этой собачьей жизнью, раз надо себя убить, раз необоримая сила к этому толкает.
Бобино ничего не мог понять.
Из деликатности, присущей многим парижским простолюдинам, он никогда не касался пережитого Жерменой надругательства. Он подозревал об ужасной драме, произошедшей в мрачном доме, охраняемом Лишамором, но не просил, чтобы Жермена рассказала. Тем более он не знал имени человека, гнусно оскорбившего ее. И все-таки у него отчего-то застыло сердце, когда Мишель назвал имя графа, а Жермена, смертельно побледнев, чуть не упала в обморок.
Но она сдержалась и не заплакала. В это время раздался звонок, прервав тягостный разговор.
Бобино удалился с Мишелем в другую комнату, пока Жермена шла открывать.
На площадке лестницы стояли женщины: одна совсем молоденькая, блондинка, очень хорошенькая и шикарно, с безупречным вкусом одетая; другая – постарше, в платье добротном, но без всяких претензий на моду, была похожа на воспитательницу или на компаньонку.
Ослепительная красота Жермены на фоне скромной обстановки квартиры удивила и восхитила пришедших.
Учтиво поздоровавшись, младшая спросила Жермену:
– Мадам, это вы принимаете заказы на переделку платьев?
– Да, мадемуазель, – ответила наша героиня, сразу поняв, что с ней говорит хорошо воспитанная девушка. – Входите, пожалуйста.
Жермену приятно удивил сдержанный и мягкий тон, каким заговорила с ней явно богатая заказчица. Еще более удивило то странное обстоятельство, что хорошенькая девушка была необычайно похожа лицом на Бобино и даже тембры их голосов как бы совпадали, только голос мужчины был, естественно, погрубее и черты его лица порезче. Те же живые, яркие глаза, те же вьющиеся рыжеватые волосы, тот же прямой коротким нос с тонкими ноздрями. И что совсем невероятно, у обоих в одном и том же месте на лице темнела родинка. Невиданное, поразительное сходство!
Со своей стороны барышня с необычайным интересом разглядывала Жермену, ей казалось, что они уже встречались, только не припомнить, где и когда.
Указав на спутницу, девушка сказала:
– Мы живем в монастыре Визитации, он ведь почти напротив вашего дома. Выйдя погулять, мы увидели ваше объявление, у мадам есть пальто, которое на ней плохо сидит, и мы подумали, не возьметесь ли вы подогнать его по фигуре.
– К вашим услугам, сударыни, – ответила Жермена.
– Дело в том, что мы очень торопимся и поэтому не согласитесь ли вы переделать как можно скорее? Это вас не слишком затруднит? – спросила девушка с милой улыбкой, той, что сразу покорила Жермену.
– Мне хочется вам угодить, я готова начать сегодня же.
– Я пришлю пальто с горничной после полудня, и одновременно мадам придет для примерки.
– Когда вам будет угодно, мадемуазель, я не буду зря терять времени.
Незнакомки простились с Жерменой и вскоре подошли к дому с садом, в глубине которого находился павильон с верандой, крытой матовым стеклом, там росли экзотические растения в вазонах, висели драпировки из дорогих тканей, картины и стояло много скульптур. Все предметы говорили об изысканном вкусе хозяина.
Их встретил мальчик в ливрее и без доклада проводил в комнаты. Они вступили в очень большую мастерскую, где с нетерпением ждал молодой художник.
Поспешно бросив работу, он радостно бросился к гостьям, протягивая обе руки.
– Здравствуйте, Сюзанна! – сказал, волнуясь, хозяин мастерской.
– Здравствуйте, Морис! – так же ответила девушка.
Художник одновременно пожал руки девушки и ее спутницы, при этом молодые люди обменялись долгим красноречивым взглядом.
– Дорогая Сюзанна, как вы добры, что с такой аккуратностью пришли сегодня!
Хорошенькая блондинка, оправившись от смущения, сказала с милой насмешливостью:
– Дорогой мастер, по-моему, я все дни так же аккуратно являлась на сеансы и надеюсь, что и завтра не опоздаю. Вы пишете мой портрет, прелестный портрет, на нем вы делаете меня красивее, чем в действительности, идеализируете, но я имею слабость находить изображение похожим, и мне это приятно, не скрою. Я с нетерпением жду, когда вы закончите, вот почему я исправно хожу на сеансы.
– О! Уверяю, портрет недостоин вас! – с искренней пылкостью ответил Морис. – Чтобы написать вас такой, какая вы на самом деле и какой я себе представляю, надо быть гениальным, а у меня ничего нет, кроме любви и таланта. Увы! Очень небольшого.
Он подвел ее к мольберту[92]. Спутница девушки села на диван и занялась чтением журнала, чтобы не мешать молодым людям поговорить.