Читать интересную книгу «Козни врагов наших сокруши…»: Дневники - Никон Рождественский

Вот то, что благопотребно, думаю я, напомнить народу да и самим себе, нам, пастырям, при воспоминании великаго дела, совершеннаго волею Самодержавной Власти Царя-Освободителя. Бог да ублажит и упокоит душу Его и Его сотрудников в этом деле – в селениях праведных, а нам да подаст ясное разумение как истинной свободы, так и великаго блага для народа нашего в Царском Самодержавии!..

№ 58

Сорок лет назад и теперь

Когда эти строки будут набираться в типографии, в Святейший Синод поступит в окончательно разработанном виде проект новаго устава духовных семинарий. Эту реформу давно ждали, необходимость ея все сознавали. К сожалению, работы 16-ти комиссий происходили в такой тайне, что в печати нельзя было найти точных откликов на них, и теперь, когда общая комиссия уже заканчивает проект, мы не можем еще сказать: что даст нам эта реформа? Говорят, что будет введена и медицина, и гигиена; что новые языки будут введены как обязательные предметы, говорят, будто не дадут места одному из важнейших предметов: чтению святых отцев и учителей Церкви…[15]

Решительно не понимаю, как это я заявлял и в прошлом году, зачем семинаристам всем без исключения и обязательно изучать новые языки: с кем они будут говорить на них, если семинария назначается, первее всего, для будущих пастырей и лишь одна десятая доля из них, более даровитых, а следовательно, имеющих возможность изучать эти языки и тогда, когда они необязательны, пойдут в духовныя академии. А до других высших учебных заведений Церкви дела нет. Но, видно, еще не назрела до очевидности нужда в пастырях, видно, еще хотят заставить Церковь Божию еще и еще продолжить на свои средства воспитывать ветеринаров, адвокатов, докторов, чиновников и… хоть бы актеров! Подождем – увидим. Еще не теряем надежды что Святейший Синод внимательно рассмотрит программы и все касающееся обучения; об одном умоляем его: поставить дело духовно-нравственнаго и патриотическаго воспитания так, чтоб не пришлось краснеть за питомцев духовных школ, чтобы в наших семинариях с корнем был вырван тот дух отрицания, политиканства, вражды к родным заветам родной Церкви и каких-то безсмысленных протестов, доходящих до хулиганства и ужаснаго кощунства. Кто ж не знает, что творилось в наших семинариях в последние годы? Горько, обидно, стыдно вспомнить!! А ведь полсотни лет тому назад было не то. Мои читатели помнят в одном из моих дневников мои воспоминания о своих наставниках, о ректоре о. Благоразумове, о помощнике инспектора Скворцове… Тепло и уютно жилось нам не только в физическом, но и в духовном отношении. Ведь и строгостей таких не было, какия потом были введены в семинарии. Мы издавали рукописные журналы (я пять лет вел еженедельно “Памятныя Записки”, покойный П. Д. Молчанов, скончавшийся в сане архиепископа Литовскаго с именем Никандра, – “Семинарский Досуг”), устраивали по классам литературно-вокальные вечера, получали газеты, сами сотрудничали в газетах (я – в “Русском Мире” покойнаго В. В. Комарова и в “Совр. Известиях” Н. И. Гилярова), и ничего дурнаго из сего не выходило. Наши журналы, наши газетныя статьи читались инспекцией, преподавателями, ходили по рукам и вне семинарии, и ничего в них не находили “нелегальнаго”, хотя в них был не один литературный отдел, но и дневники, так сказать, нашей внутренней семинарской жизни, обсуждалось то, что творилось в классе, свободно высказывалось мнение даже о распоряжениях начальства. Но все это было так “корректно”, что наше начальство нимало тому не препятствовало. Помню, как однажды негодяй мальчишка позволил себе испачкать классный журнал, оскорбив всех преподавателей неприличными надписями против их фамилий. Поднялась целая буря в наших “журналах”: мы потребовали, чтобы негодяй был обличен и наказан. И под давлением нашего “общественнаго мнения”, по настойчивому требованию товарищей, на утро он сам пришел к ректору и повинился и, несмотря на такое самообличение – был исключен из семинарии. Этого требовал не только закон, но и мы, его товарищи. “Измите злаго от вас самех!” – под таким заглавием явилась в моих “Пам. Записках Семинариста” статья по поводу этого случая. И я не слыхал ни тени намека тех упреков от товарищей, какие теперь, конечно, раздались бы со всех сторон. Мы понимали, что можно и чего нельзя, и наше начальство, снисходя великодушно к тому, что можно, было безпощадно к тому, чего нельзя. Мои товарищи помнят наши литературные вечера. Задолго до такого вечера мы начинали готовиться. Обычно они приурочивались к подаче наших “сочинений”: накануне подачи “первак” (первый в разрядном списке ученик) обычно прочитывал на таком вечере то сочинение, какое на завтра следовало подать преподавателю. В коридоре вывешивалась программа вечера: такой-то прочтет свое сочинение на такую-то тему, такой-то – продекламирует свое стихотворение, такой-то прочтет свой рассказ, а хор любителей пения в промежутки исполнит то-то. И музыка, и слова нередко были своего же сочинения. Я позволю себе привести здесь одно патриотическое стихотворение, написанное учеником II класса И. Р. и положенное на ноты его товарищем, регентом хора любителей, так, что строфы пелись тремя учениками, а припев громко и дружно принимал весь хор. Чтобы произвести эффект новизны, хор спевался в беседке, в отдаленном углу сада. Это было ровно 40 лет тому назад, в 1870 году.

Песня белому царю

Братья! Век наш полон славыАлександра чудных дел:Он достоин, чтобы вечноЕму гимн от нас гремел.

Слава Царю Белому, слава!Слава Православному, слава!

Двадцати трем миллионамОн свободу даровалИ, издав для них законы,Путь к наукам показал.

Слава…Взял Он мощною рукоюКрепко за руку народ,Исполинскими шагамиОн повел его вперед.

Слава…Все преграды разрушалисьСловом Мудраго Царя,И для Русских занималасьСветлых радостей заря.Утомления не зная,Он трудился день и ночьИ, труды позабывая,Отгонял усталость прочь.

Слава…Все сословья окружаютАлександра мирный трон.“Здравствуй, Царь наш, – восклицают —Здравствуй, Русский Соломон!”

Слава…“Под Твоим Премудрым кровомВоцарился правый суд,И дана свобода слову, —Процветает книжный труд.

СлаваТы теперь нас призываешьПод родныя знамена:[16]Мы готовы, наш родимый,Лишь цвела б наша страна”.

Слава…

Все народы удивлялисьСлаве Русскаго Царя,Стрелы вражьи притуплялись,Александра не касались, —Неслась слава за моря!

Слава…Веселися ж, Русь Святая!Веселися, край родной!И, Царя благословляя,Громко в честь ему воспой:

Слава…[17]

Как видите, и “свободы” семинаристам предоставлено было достаточно, и ни малейших проявлений политических бредней не было заметно. Напротив: иногда проявлялась даже добрая инициатива со стороны учащихся. Так, в 1869 г. исполнилось тысячелетие со дня кончины Просветителя славян св. Кирилла; не в моде еще были тогда шумные юбилеи, как-то незаметно прошел этот юбилей. Но его заметили и отметили московские семинаристы: они испросили у ректора разрешение сделать сбор на икону первоучителей славянских для семинарской своей церкви. О ректор с радостью откликнулся на ту просьбу и пригласил преподавателей к участию в этом добром деле, и вот в семинарском храме явилась прекрасная аналойная икона, в серебряной ризе, для величаний в праздники наших первоучителей. В начале 70-х годов был голод в Самарской губернии; ученики по собственной инициативе собрали несколько рублей и, при письме отправили на голодающих чрез редакцию “Московских Ведомостей”. Помню ту детскую радость, когда покойный Катков напечатал письмо семинаристов в своей газете! Эти жертвы собирались из тех копеек, которыя отцы давали семинаристам на чай. Тогда ведь ни казеннаго чая, ни булок к чаю не полагалось: приносили в чайную корзину чернаго хлеба: бери и ешь, сколько хочешь, а хочешь – белаго – в коридоре стоит мальчик с хлебами, можешь купить. Но у иных не только на хлеб, но и на чай не было копейки. Бывало, пригласишь бедняка товарища к чаю, а он отказывается. “Что же, Егорушка, или не хочешь?” – “Поневоле не захочешь: боюсь привыкнуть, ведь своего-то чаю не на что купить. Хорошо тебе: у тебя уроки есть”. И вот за такого бедняка охотно внесешь свой двугривенный на какую-нибудь жертву: “Только впиши, брат, свое имя, а я за тебя внесу”. Да, было много еще хорошаго в наших семинариях сорок лет тому назад. Правда, еще Гораций сказал, что старики любят хвалить то время, когда они были молоды, но ведь было бы что хвалить… Что похвалит нынешний семинарист? Много ли добраго вспомнит? Вспомнит то, как он участвовал в сходках революционной молодежи? То, как он, любуясь своим мундиром (ох, уж эти мундиры! как они кружат головы нашим семинаристам!), ходил по городу, преставляя из себя “студента”, благо в большинстве провинциальных губернских городов университетов нет? Или как его товарищи издавали “Факелы”, “Семинарские Голоса” и подобную гадость, которую противно в руки взять порядочному человеку? Не говорю уже о семинарских союзах под водительством жидов, о съездах с смертными приговорами ректорам и архиереям и… Бедная “духовная” молодежь! И что с тобою случилось? Какой бес посеял среди тебя плевелы и заглушил в тебе добрую пшеницу? И ужели эти плевелы не будут вырваны с корнем? Ужели невозможно этого сделать? Ужели нельзя уничтожить раз навсегда ту отраву, которая дурманит тебя? Ведь, ты – надежда Церкви, надежда Руси родной, ты – родная дочь – питомица Церкви: аще в сурове древе сие творят, всуе что будет?! Если в школах – даже пастырских, веет дух отрицания, смуты, даже вражды к Церкви, чего ждать от светских школ? Веруем Господу, Пастыреначальнику и Главе Церкви, что Он внушит нашей церковной власти отбросить ложный стыд и трезво, строго по-церковному взглянуть на дело обновления нашего пастырства чрез пастырскую школу. Я винюсь, что употребил слово “ложный стыд”: оно как-то само собою подсказывается в данном случае. В самом деле: что мешает погнать вон из наших академий таких господ профессоров, которые, открыто проповедуя сочувствие “свободительному движению” и порицая епископа за его несочувствие этой мерзости, мнятся службу приносит Богу? Или тех, которые не стыдятся в своих многотомных сочинениях писать, что давать детям в руки Святое Евангелие – значит, делать их нравственными уродами? Или тех, что уверяют, будто протест против постройки идольскаго капища в нашей столице есть признак потери истиннаго понимания христианства? Да мало ли таких! А ведь они буквально воспитывают целые кадры учителей для наших пастырских школ – семинарий. А в уставах семинарий почему бы не пойти решительно, без всяких колебаний навстречу нуждам Церкви: не об новых языках заботиться, а о воспитании пастырскаго духа, о любви к святым отцам; не о мундирах заботиться, а просто бы нарядить всех питомцев духовных школ в одежду послушания: авось она облегчила бы и бюджет семинарий, отпугнув от них всех любителей мундиров; не допускать танцевальных вечеров семинаристов с епархиалками, а приучать их к исполнению уставов церковных, вводить во вкус, так сказать, той красоты церковной, которою восхищались даже мирские люди, любившие Церковь, как покойный А. Н. Муравьев, Н. В. Гоголь, Ф. М. Достоевский. Не стыдно ли, спросишь семинариста, почему праздник Преображения Господня празднуется 6 августа? Он не знает. Как перевести на русский язык тот или другой праздничный ирмос или даже тропарь? Молчит… Читал ли Муравьева о богослужении? или хотя Гоголя “Размышления о Божественной литургии?”… Увы… И все зло, по моему убеждению, в том, что задачи семинарий наших двойственны; именуясь школами пастырскими официально, оне готовят юношей и в ветеринары, и в медики, и в юристы, и куда угодно… А служение Церкви – на последнем месте. А на состав преподавателей в отношении их церковности смотрят сквозь пальцы. А с кафедр семинарских молодежь слышит, что нерукотворенный образ Христов – выдумка позднейших писателей, что Евангелия писаны не одним лицом, не сразу, что в них имеются позднейшия вставки… Та к пишут ведь господа профессора академий: почему же не сообщить это и молодежи, которая, конечно, не сумеет разобраться в бреде иудействующих профессоров. Уже и в наше время эти искорки лжи проникали на кафедры семинарския, но мы не давали им разгораться и в своих рукописных журналах смело отмечали их, а сверху принимались меры… А теперь кто следит за этим? Один святитель на днях рассказывал мне, как либерал-профессор академии обманывал московскаго первосвятителя Иоанникия: при входе его в аудиторию рукопись лекции мгновенно уходила в карман г. профессора, откуда появлялась взамен ея другая, и лекция продолжалась в самом благочестивом тоне… А ведь студенты все видели, все запоминали и теперь вспоминают.