Стоит ли мне перечислять всех тех, которые заповедали очистительные обряды, гимны, искупления, заговоры, биение себя в грудь, ряжение в демонов, разнообразные амулеты в виде одеяний, чисел, камней, растений, корней и вообще самых разнообразных предметов [VI, 39]? У некоторых пресвитеров я видел варварские книги, содержащие имена демонов и волшебные средства; они ничего хорошего не обещают, а все — во вред людям [VI, 40]. Некий египетский музыкант Дионисий, с которым мне случилось встретиться, сказал мне относительно магии, что она действительна лишь по отношению к необразованным и развращенным людям, а на людей, занимавшихся философией, она никакого действия произвести не в состоянии, так как они своевременно позаботились (создать себе) здоровый образ жизни [VI, 41]. Они самым нечестивым образом заблуждаются и проявляют следующее величайшее невежество, тоже в результате искажения божественных загадок: они выдвигают некоего противника богу, называя его дьяволом, а на еврейском языке — сатаной. Вообще все это — темные представления, и отнюдь не является признаком святости утверждение, что в самом деле величайший бог, желая чем-либо быть полезным людям, наталкивается на супостата и оказывается бессильным. Сын божий терпит поражение от дьявола, и, наказываемый им, он учит и нас презирать исходящие от него напасти, предсказывает, что сатана тоже явится подобным образом, явит великие и дивные дела, присваивая себе славу божью; но те, кто пожелал обратиться к (сыну божьему), не должны поддаться всему этому, а верить только ему (Иисусу). Это как раз (манера) человека недобросовестного, который ищет своей корысти и заранее принимает меры против сторонников противного мнения и организаторов противной группы.
(Как я уже говорил, христианское учение) о сатане (результат) непонимания загадок, (имеющихся в творениях древних поэтов и философов). Древние намекают на некую божественную борьбу: в частности, Гераклит говорит так: «Надо знать, что существует всеобщая война, что справедливость — раздор, что все возникает и проходит в силу раздора». А Ферекид, который жил гораздо раньше Гераклита, изложил миф, в котором одно воинство противопоставляется другому; одним предводительствует Кронос, другим — Офионей; он рассказывает об их вызовах и битвах, о том, что между ними существует уговор, что та сторона, которая будет ввергнута в Окен [463], считается побежденной, а те, кто их низверг и победил, получают во владение небо. Тот же смысл имеют и мистерии, относящиеся к титанам и гигантам [464], объявляющим войну богам, и существующие у египтян (мифы) о Тифоне, Горе и Осирисе [465]. Но это совсем не то, что (христиане рассказывают) о дьяволе, или, вернее, о человеке-обманщике, выступающем с соперничающим учением. И Гомер, подобно Гераклиту, Ферекиду и последователям мистерий о титанах и гигантах, намекает на это в следующих словах, обращенных Гефестом к Гере:
Он уже древле меня, побужденного сердцем на помощь,Ринул, за ногу схватив, и низвергнул с небесного прага [466].
А в речи Зевса, обращенной к Гере, (мы читаем) так:
Или забыла, как с неба висела? Как две навязал яНа ноги наковальни, а на руки набросил златуюВервь неразрывную? Ты средь эфира и облаков черныхС неба висела; скорбели бессмертные все на Олимпе;Но свободить не могли, приступая; кого ни постиг я,С прага небесного махом свергал, и слетал он на землю,Только что дышащий [467].
Обращение Зевса к Гере — это речь бога, обращенная к материи; речь к материи намекает на то, что бог овладел этой материей, бывшей вначале беспорядочной, связал ее законами и привел в порядок; а находившихся вокруг нее демонов, поскольку они были необузданны, он наказал и низринул по пути вниз. Понимая именно в таком смысле эти стихи Гомера, Ферекид сказал: «Под той областью находится область Тартара; ее охраняют дочери Борея — Гарпии и Тиелла, и Зевс туда низвергает погрешающих дерзостью». С этими представлениями связаны также и (изображения на) одеянии Афины (на статуе), которую все видят во время процессии при панафинеях [468]; оно указывает, что некая не имеющая матери и девственная богиня побеждает дерзновенных сынов земли. (А христиане, наоборот, говорят, что) сын божий наказан дьяволом и что он учит проявлять стойкость, когда (дьявол) будет их тоже наказывать; а ведь это совершенно нелепо: я думаю, надо было, чтобы наказан был дьявол, а не угрожать людям, подвергшимся его козням [VI, 46].
А откуда явилась у них (мысль) называть сына божьего, я поясню: древние объявили этот мир как происшедший от бога сыном его и юношей [469]; мир, во всяком случае, в такой же мере сын божий, как и (Иисус) [VI, 47].
Космогония христиан воистину совершенно нелепа; совершенно нелепо также их писание о происхождении людей, о сотворении человека «по образу божию», о том, как бог насадил «рай», как там проходила жизнь человека и о приключившейся беде, когда он за грех был изгнан и переселен «напротив сада наслаждений». Моисей все это написал, ничего не сообразив, делая нечто подобное тому, что в шутку написали поэты древней комедии: Пройт женился на Беллерофонте, а Пегас был из Аркадии [470] [VI, 49].
У некоторых из древних сказано (многое) о сотворении мира и земли (на основании глубокого понимания природы вещей); а Моисей и пророки, оставившие (христианам свои) писания, не зная, какова природа мира и человека, сочинили грубую нелепость; (начать с того, что Моисей считает, что мир сотворен богом, но не может указать, из чего). Гораздо нелепее, что он уделил на сотворение мира несколько дней, когда дней еще не было. Ведь когда не было неба, еще не была утверждена земля и солнце еще не обращалось, — откуда взялись дни? [VI, 50, 60] [471]. (А что означает «да будет свет», и к кому обращен этот призыв?) Ведь не занял же творец свет сверху, как человек, зажигающий светильник у соседей? А если творивший это был противник великого бога, проклятый бог, действующий наперекор его решению, то зачем тот стал бы давать ему взаймы свет [VI, 51]?
Я пока ничего не говорю о сотворении и гибели мира — ни того, что он не сотворен и вечен, ни что он сотворен, но неразрушим, ни наоборот. (Но откуда у них) взялся дух божий как нечто чуждое этому миру — «дух божий витал над землей» — (и как это случилось, что) какой-то другой демиург [472] помимо великого бога замыслил злое против духа его, причем всевышний бог стерпел, (тогда как) требовалось низвержение (его)? (И вот) великий бог, уделив демиургу от духа, требует его обратно. Но какой же бог дает что-либо с тем, чтоб требовать это обратно? Ведь обратно требует тот, кто нуждается, а бог ни в чем не нуждается. И почему он проглядел злого демиурга, противодействующего ему [VI, 52]? (А когда он прозрел и убедился в кознях демиурга), почему он посылает тайком погубить его творения? Почему он вторгается тайно, обманывает и вводит в заблуждение? Почему он заманивает осужденных и проклятых, по вашим словам, демиургом и тайно уводит их, как какой-нибудь похититель рабов? Почему он выдает себя за отца чужих (детей)? Хорош бог, который стремится быть отцом (людей), осужденных другим (богом), грешников, обездоленных и, как они сами говорят, — подонков и который не в силах наказать своего посланца, уличенного в том, что незаметно от него отходит! (Вы скажете, что не считаете) мир творением другого бога. Но если все это — творение самого (бога), то как же это бог творит зло? Как это он не в состоянии убедить и вразумить? Как это случилось, что, когда люди оказались неблагодарными и дурными, он испытывал раскаяние, осудил и возненавидел свое собственное искусство? Как это он угрожает и губит своих собственных потомков? И куда он их уводит с этого мира, который он сам сотворил? [VI, 53].
Возвращаясь к началу, как можно не считать нелепым первого и величайшего бога, который приказывает: «Да будет то, да будет другое или это», который работает один день столько-то, на другой день на столько-то больше, затем на третий, на четвертый, пятый, шестой день [VI, 60]? И после этого, прямо-таки как жалкий ремесленник, он устает и нуждается для отдыха в праздности [VI, 61]!
(Вообще, они рисуют себе бога по своему подобию. Но) у бога нет ни уст, ни голоса; у него нет и ничего другого из того, что нам знакомо [VI, 62]. И (бог) не создал человека по подобию своему, ибо бог не таков и нисколько не похож ни на какой образ [VI, 63]. Он не имеет фигуры или цвета, он не участвует в движении и в сущности [VI, 64]. От него все исходит, а он ни из чего; бог недоступен слову… его нельзя обозначить именем… он не обладает никаким свойством, которое может быть охвачено названием; он вне всякого восприятия [VI, 65].