«Фэйри Ликвид». Он не видел эту упаковку уже несколько лет. Когда он понюхал красный носик, летний аромат из детства буквально вскружил ему голову. В памяти возникли образы, похожие на переэкспонированные снимки. Он бегает в плавках, в детском бассейне с синим дном плавают травинки. Вода теплая. Задыхаясь от смеха, он убегает от своего брата, который брызгает в него водой из бутылки «Фэйри Ликвид». Пытается плавать в бассейне – хотя там всегда мелко, и коленями он бьется о дно. Потом лежит лицом вниз в теплой воде пять секунд, после чего вскакивает посмотреть, не испугалась ли мама, что он утонул. А еще он увидел перед глазами шезлонги, в которых сидят его мать и бабуся, смотрят на него и улыбаются. Он был настолько накручен, что ему даже показалось, что он разглядел след от креозота на садовой ограде, и почувствовал резкий запах горелого масла и древесины.
Фрэнк возвращался домой, словно в тумане, опустив голову и нерешительно семеня, будто опасался препятствий под ногами. Но потом стряхнул с себя новую привычку и пошел нормально.
* * *
Когда в субботу в десять утра в дверь постучал Маркус, Фрэнк подскочил на кухонном стуле, хотя не мог понять причину своей нервозности. Это было глупо с его стороны, но идти к входной двери ему помешало внезапно возникшее чувство тревоги. Поэтому он застыл, едва дыша, в коридоре рядом с термостатом, походившим на прибор с панели первых космических кораблей. Когда Маркус заглянул в щель для писем, Фрэнк вынужден был открыть дверь.
– Какого хрена? – спросил Маркус, когда увидел кухню. – Я привез плитку и инструменты. Это дерьмо должно было быть давно убрано. Твои вещи не могут вечно храниться у меня в гараже, дружище.
Но, несмотря на разочарование друга, Фрэнк жаждал отсрочки казни для кухни. И надеялся, что сможет каким-то образом задержать Маркуса или убедить его не ломать дерево и не отрывать монтировкой кухонные шкафы от стен. Им было, наверное, несколько десятилетий, и они сохранили приличный вид. На самом деле, в них не было ничего плохого, поэтому Фрэнку казалось, что это будет зря. И он не хотел трогать их еще по одной причине. Этот мотив стал грызть его с наступлением субботы. Потрошить кухню было неправильно. Плохо, все равно, что совершать насилие. Или подвергать издевательствам.
Смущеный собственной сентиментальностью, и с тяжелым сердцем, Фрэнк помог Маркусу оторвать шкафы от стен. Он едва не плакал, пока они орудовали монтировками.
Когда они обнаружили за первым шкафом надпись – «Лен и Флорри, 1964» – Фрэнк ушел в ванную с влажными глазами и уткнулся лицом в одно из больших лимонно-желтых полотенец, которые он нашел в сушилке.
Три стенки и ряд шкафов вскоре были свалены во дворе, словно мусор после землетрясения. Вид белой, некрашеной стенки шкафа, которой он был обращен к кухонной стене с 1964‑ого года, поразил Фрэнка так же сильно, как когда-то вид мертвого домашнего питомца. Кролик, окостеневший от жуткого постоянства и несправедливости своего последнего сна, по-прежнему оставался любимым.
Равнодушный к надписям, оставленным Леном и Флорри – они нашли четыре таких – Маркус открыл банки с белой эмульсией и принялся красить голые стены. Пока тот работал, Фрэнк почувствовал, что ненавидит своего лучшего друга.
В этот уикенд они не успели разрушить еще одну комнату. И это было к лучшему, потому что в течение ночи после осквернения маленькой кухни связь Фрэнка с домом изменилась.
* * *
На следующее утро, пока Фрэнк скорбно сидел над тостом и кружкой чая в свежеокрашенной наготе кухни, рядом со сваленными посреди нее инструментами, он размышлял над снами прошлой ночи. Ему казалось, будто ему снились сны другого человека.
Всю ночь он шел сквозь темную путаницу образов, большая часть из которых утром была для него утрачена. Но у него сохранились частичные впечатления о комнате, наполненной дымом сигарет «Силк Кат», стуке косточек для игры в «Скраббл», и песне Мэтта Монро, льющейся непрерывным циклом из черного магнитофона, с забрызганными белой краской динамиками. «Рожденный свободным». Так называлась песня. Он не слышал ее уже много лет. А еще он был гостем на «Цене удачи» (американская телеигра – прим. пер.).
Каким-то образом находился на шоу и одновременно смотрел на себя с дивана. Целью было выиграть маленький автофургон. Состязание было захватывающим. Перед пробуждением он стоял на желтом линолеумном полу кухни и считал листы с марками «Грин шилд» (торговые обменные марки в целях привлечения покупателей – прим. пер.).
Или ему показалось, что это было пробуждение, потому что в спальне с ним находился еще кто-то. Разговаривал с ним между резкими вдохами. А еще у подножия кровати стояла маленькая размытая фигура.
Во втором, более ярком сне – потому что это должен был быть сон – фигура быстро покинула комнату, зажав руками лицо. Затем вновь появилась в дверях в виде сгорбленного силуэта, подсвеченного рассеянным светом, идущим с лестницы. Фигура корчилась, словно от боли. И когда она повернулась к нему, лицо у нее оставалось в тени. Фрэнк был уверен, что это – женщина. И он испытывал прилив нежности, привязанности и раскаяния, несмотря на то, что она напугала его своим появлением у подножия кровати. Когда он встретил ее во сне, то испытал то же чувство заброшенности, которое запомнил по своему первому дню в школе.
Сон продолжился, и он оказался за спиной у маленькой фигуры в комнате для гостей. В этой части сна она, согнувшись, перебирала коллекцию полиэтиленовых пакетов. «Тебе нужно подготовиться. Ты не сможешь пойти без этого», – сказала она Фрэнку, не поворачиваясь к нему лицом.
В семь утра он проснулся и почувствовал на лице соль от высохших слез. Он спустился вниз на запах жареной колбасы, соперничающий со смрадом свежей краски, хотя в этом доме он ни разу не готовил себе колбасу.
* * *
В ночь воскресенья и понедельника сны испортились, из-за того, что кухонные шкафы были оставлены на улице под дождем. Как мать, которая чувствовала ауру чужих домов, Фрэнк инстинктивно понял, что причиной беспокойного сна стал разгром кухни.
В ночь воскресенья маленькая фигура вернулась в нему в спальню. Но ее возбуждение и огорчение усилились, и он, проснувшись, обнаружил ее склонившейся над ним и зажавшей себе рот руками. Ему показалось, что он заметил блеск одного глаза, но других черт на лице этой женщины из его снов он не разглядел. Сквозь пальцы она издавала жуткое приглушенное рычание.
Фрэнк сел в кровати, сердце у