Читать интересную книгу Черный передел. Книга I - Анатолий Баюканский

– Ну Шляпников, ну мудрец! – Разников всплеснул руками. – Слыхали, отколол номер? – Все гости прекратили жевать. Конечно, знали, генеральный директор Заречного комбината сделал неожиданный финт: подал заявление министру с просьбой освободить от занимаемой должности. Все это было удивительно еще и потому, что комбинат, в очередной раз, завоевал переходящее Красное знамя, лично Шляпникову вручили еще один орден, вознесли на гребень славы, а он… Свое решение сформулировал оригинально: «Новое время предполагает качественный скачок, я уже галопом проскакал свою дистанцию, даже чуток чужой прихватил. Все, распрягаю коня. Лучше, чем вчера, работать не смогу, хуже – не имею права».

– Не верю я шефу, не верю! – вновь загремел Разинков. – Что-то он знает такое, о чем мы с вами и не догадываемся. Хочет целым и невредимым уйти с поля битвы, а может, нас под удар подставить.

– Какой удар? О чем это вы? – вмешался прокурор. Он явно пытался свести слишком опасный разговор к чепухе. Желаете, анекдотический случай расскажу?

– Из уголовной практики? – встрепенулся Петр Кирыч.

– На последнем совещании мой коллега из одной среднеазиатской республики на полном серьезе говорил с трибуны, что у них орденоносцев больше, чем в двух соседних республиках, а писателей – столько, сколько во Франции и Англии, вместе взятых. Потом, увлекшись, выдал такую фразу: «По количеству безлюдных горных вершин и троп мы уже опередили Швейцарию и Монако». Не смешно? – оглядел собеседников, затеребил клинышек бородки.

– Давай потолкуем о Шляпникове, – предложил хозяин. Петр Кирыч отлично понимал: Разинков подбросил дровишек в костер не зря. – Может, дальновиднее нас оказался?

– Дальновиднее? Ха-ха-ха! Да он просто имеет «волосатую руку» в самых верхних эшелонах. – Разинков четверть века знал Шляпникова, считал его своим «крестным отцом» в металлургии, был многим ему обязан. Наверное, он мог бы и помолчать, но сегодня горела душа, не мог вином залить тревоги, страстно хотелось разобраться: что вокруг происходит? Откуда зарождаются циклон, смерч, тайфун? Как от них уберечься? Слишком много зарубок сделал черт на его душе, слишком велик был страх перед возмездием, которое могло наступить. – Не верю я ни единому слову Шляпникова! – Разинкова уже понесло. Положил на стол огромный кулак: его наиболее убедительный аргумент в любом споре. – Мужик он на редкость умный, удачливый. И воз в гору лихо тянул. Имел добрых пристяжных. Да и груз был всегда посильным. – Разинков вдруг вспомнил недавнее время: в его приемной часами сидели «толкачи» с туго набитыми портфелями, сумками, даже чемоданами. Ждали, когда он примет, наложит резолюцию на заявление о выдаче металла. Так давно заведено: фонды фондами, нормы нормами, но положенный металл «толкачам» следовало «выбивать», привозя дань. Любой, уходя из кабинета, оставлял содержимое сумок и портфелей. В иной день «дань» не умещалась в шкафу, и шофер перевозил на квартиру канистры спирта, коробки конфет, дорогих духов, кожаные пиджаки, наборы коньяков. Иногда раздавал дефицитные вещи секретарше, помощнику, шоферу. Квартира уже превратилась в универсам. С ужасом подумал: «Неужто такой лафе придет конец?».

– Ну, что замолчал? – подтолкнул Петр Кирыч.

– Убейте меня, не пойму, что заставило старика сделать ход конем? В итоге имя его вновь на щите, на устах у людей, мол, какой принципиальный. А комбинат расхлебывай, выполняй то, что он перед уходом насулил правительству.

– Расхлебывать? За краснознаменный, трижды орденоносный? – криво усмехнулся Ачкасов. – Ты вот в милиции поработал бы, глянул бы хоть одним глазком на сей паноптикум. В органах нынче жулья, пожалуй, не меньше, чем на «гражданке». Недаром по решению ЦК создана тайная контрольная комиссия из чекистов, корчевать предателей будут. – Ачкасов любил на людях выдавать себя за «чистого», слыл среди высоких чинов правдолюбом, был весьма осторожен. Правда, никто не знал, что ежегодно он принимал крупные подношения от одного «черного», да и то через подставного человечка, которому однажды помог ускользнуть от суда, возможно, и от петли. – Думаете, други, почему нынче стало трудно поступить на работу в органы милиции? И здесь людишки научились доход получать: за подсказку ворью, за молчание. А каково мне? За предателями глаз да глаз нужен, у каждого в руках – оружие.

– Охо-хо! Грешные мы, грешные! – Разников одним махом опрокинул рюмку. – Как учит Священное писание, грех притупляет совесть – обещает бархат, а дает саван, обещает свободу, а дает рабство, обещает нектар, а дает желчь. Мы-то, слава аллаху, живем в запретной зоне: комбинат критиковать запрещено, металл даем родной стране, хлеб – промышленности. А остальное… А ежели и у нас копнуть, далеко запахнет, в столице.

– Я слышал, что у вас даже специальный список есть, – вмешался прокурор, – согласно которому все приближенные к пирогу регулярно ездят в Европу и Америку, чтобы прибарахлиться.

– За опытом ездят! – с ухмылкой отпарировал Разинков, не спуская глаз с Нины Александровны. – Правда, на всякий пожарный случай, журналистов дотошных, особенно этого… тощего, звонкого и прозрачного. Как его звать-то, запамятовал…

– Спичкина, что ли? – подсказал начальник милиции.

– Точно. Гражданина Спичкина я приказал на комбинат не пускать.

– Это вроде бы незаконно? – робко вопросил прокурор, дожевывая куриную лапку.

– Смеешься? Кому сей щелкопер может пожаловаться? Разве что товарищу Сарафанникову. Выше нашего разлюбезного вождя в округе законников нема, – разоткровенничался Разинков.

– Эх, други мои разлюбезные! Давайте дадим клятву друг другу быть всегда верными нашим идеалам, приходить на помощь, что бы с каждым ни случилось. – Петр Кирыч произнес фразу каким-то приглушенным голосом. Он. сегодня пил мало, грустная полуулыбка, словно приклеенная, не сходила с его лица. Щелочихину было намного труднее, чем остальным, потому что знал намного больше этих местных владык и был больше иных напуган. Три дня назад возвратился из командировки в столицу и до сих пор чувствовал себя опустошенным. Все сказанное Пантюхой, к сожалению, подтвердилось. Старые дружки из МВД, увидя его, поспешили слинять, дабы не скомпрометировать себя знакомством с ним.

Он, Петр Щелочихин, остался без прикрытия, без крепкого плеча, на которое всегда можно было опереться. Зачем рассказывать, тревожить друзей, что в столице началось обновление высших кадров, самая обычная «чистка». Слава богу, до их провинции этот ветер еще не долетел, а в Москве… Новый министр его даже не захотел принять. Совсем недавно, когда дядя был «шишкой» в МВД, а министр служил замом, он распахивал перед ним, Щелочихиным, дверь, угощал коньяком, чаем с лимоном, выполнял любые просьбы по корректировке плана, преданно заглядывал в глаза.

– Давайте-ка, друзья-товарищи, «сыграем в открытую», нет смысла нам друг перед другом таиться. Обновление, что началось в стране, не дает нам проходного балла. Потолкуем откровенно. Не волнуйтесь, Нина Александровна стенографировать не будет.

– Граждане! – сощурился Ачкасов. Он сегодня вообще не пьянел, хотя пил много, пробовал заглушить боль в желудке, которая казалась страшней любых перемен. Желчный, мстительный Ачкасов оптимизма не терял. – К чему паниковать? Оглянемся назад, на прошлое. Сколько нашим братом-руководителем пережито, сколько пришлось лавировать, примазываться, перестраиваться, чтобы не вылететь из кресла. Вспомните, «промышленные и сельские обкомы партии», совнархозы. Господи, чего только не вытворялось и не выдавалось за идеал! Возьмите, к примеру, наши органы: ВЧК, ОГПУ, НКВД, МВД, КГБ, снова МВД. Целые камнепады просвистели над головами, а жизнь продолжается. Я мальчишкой был, когда умер великий Сталин. Помню, люди на улицах искренне рыдали, мамаша неделю ходила как потерянная, повторяла одну фразу: «Как без НЕГО жить?» А годика через три двинулись колоннами граждане с кирками да ломами крушить памятники недавнего кумира.

– Я согласен с полковником, – брови-козырьки Петра Кирыча наконец-то ожили. – Допустим маловероятное: мы полетим к чертям собачьим, а дальше? Все просто, как черенок лопаты. Кто же придет на высокие посты? Пришельцы с Марса? Да нет же, их займут люди, которых мы с вами выучили, вышколили, выдрессировали, вчерашние «замы» и «помы», ученики и соратники с раздвоенной душой: на языке у них будет мед, а на душе… они же привыкли мыслить и жить по образу прежних шефов. Уйду я с «Пневматики»…

– Все на реке в половодье бывали, – бесцеремонно перебил Петра Кирыча Разинков, – муть плывет, ил, грязища, льдины агромадные ворочает. Думаешь: все, конец рыбалке. А к лету все отстоится, водица опять, глядишь, прозрачная. А вся наша жизнь – разве не половодье?

– Есть предложение, – снова встрепенулся прокурор, – налить еще по маленькой на «посошок» и… по домам. – Он был еще слишком молод, не чаял за собой больших грехов, взяток не брал, виновных не отпускал. Честно говоря, с надеждой воспринимал грядущие перемены, но выбиваться из общей упряжки побаивался, слишком сильные козыри еще имели на руких нынешние гости Петра Кирыча.