под государеву руку. Ни с того ни с сего. И в этом моменте, по-своему, Михайло Василич был прав. Только по-своему. Он-то всячески корысть искал.
— Что мне отписки эти! Ты не служилый, вообще, нехристь, поди! Свои… «дары» за Камень проведешь — и поминай, как звали!
Дурной с пеной у рта доказывал, что идет по волеизъявлению народа. Зачем ему куда-то сбегать, если они сами захотели на Москву идти? Никто их не принуждал. Ничто им не мешало продать товары в Китае или в Корее. Увы, знания о дальневосточных землях у Приклонского были более чем приблизительные. Вот, в польско-литовских делах, в крымских он разбирался. А тут — сам недавно лишь узнал о чулымских татарах, о енисейских кыргызах… Что-то слышал о братских племенах и еще более далеких мунгалах. Так что аппелировать к Китаю тут было бесполезно. Вселенная воеводы была такова: чем дальше на восток, тем больше дичь и глушь.
Тогда Дурной стал грозиться показать Михайле Василичу изысканный фарфор, чудесные шелка, дивные китайские деньги с дырой посередине. И, кажется, только сильнее убедил воеводу в том, что это банда, которая кого-то грабанула и пытается прорваться за Урал, где контроль за товарными потоками не такой жесткий, как в Сибири.
Уже в глубокой темноте Большак и воевода смогли договориться, что с утра чернорусским товарам выделят отдельный склад, куда всё сгрузят, а потом сверят с росписями, которые оставили приказные. Половину следующего дня чернорусская «делегация» переносила дары, не доверив это дело местным работягам. Носили крайне осторожно: половина двигалась с грузами, половина — со снаряженными пищалями. А когда всё закончилось, и черноруссы расположились отдыхать вокруг склада — на их дощаники нагрянули служилые воеводы!
Дурной нечто подобное подозревал. На судах оставались кое-какие припасы, личные вещи да пара десятков охраны. Большак настроил своих: не сопротивляться. Даже если откровенно воровать начнут. Люди воеводы искали тайные, сокрытые товары, но их постигло полное разочарование. Что-то по мелочи отняли у мрачных гостей… но об этом даже Приклонскому докладывать не стали. Однако, когда недовольные неуспехом хитрого маневра служилые явились к складу — их встретил двухшереножный строй пищальников. Фитили дымились, раскосые глаза смотрели сурово.
— Если надо будет — мы тут все поляжем, — глухо бросил Дурной. — Но и вашего брата положим. Уж поверьте.
После такого к складу явился сам воевода. Мрачно смотрел на чернорусский строй, пока его подпевалы жаловались хозяину в оба уха. Потом подошел в Большаку.
— Ну! Подай ужо свои росписи… — и махнул двум дьякам, чтобы шли считать.
«Дары» его потрясли.
— Откуда сие?
— Пушнина да золото — наши, темноводские. А прочие товары из Никани… Ну, из Китая, по-нашему. Врать тебе не стану, Михайла Василич: маньчжурский богдыхан торговать с никанцами запрещает. Но в том году мы ходили вместе с монголами воевать — так что это — добыча. Но, при должном усердии, думаю, можно договориться о торговле…
Скрепя сердце Приклонский составил свою роспись для «делегации». Скаску не дал. Но у себя в избе составил подробные распроссные листы на Дурнова.
«Ну, хоть, не пытали», — выдохнул беглец из будущего, много читавший про нынешние нравы.
Воевода звал черноруссов «погостить», но Дурной и дня лишнего здесь не хотел оставаться. Тем более, уже вовсю утекал июнь 1676 года. Скоро год, как в пути чернорусская «делегация», уже почти полгода у власти новый царь, а даже половина дороги не пройдена…
Проблема только в том, что водный путь в Енисейске заканчивался. Точнее, можно плыть на юг или на север, но западная дорога была пешая. Черноруссы за бесценок продали два своих дощаника (да и не стоит дорого лохань, которую казачья ватага за две недели построить может… разве что паруса в цене), а на иркутских принялись переправляться на левый берег. Тут к ним и пристроился какой-то купчишка. Товару у него было немного, и идти через тайгу один он побаивался. Зато знал, куда идти! Помог найти телеги и даже ссудил дюжину лошадок на дорогу. Маловато, но минувшей зимой амурчане доказали, что и сами являются неплохой тягловой силой.
Купчишка повел спутников к Мелецкому острогу, что стоял на реке Чулым. Дорога была не ахти… Большей частью, это было скорее направление, чем дорога. Но, хотя бы, никаких гор — местность после Енисея стала на диво ровная. Однако телеги невероятно тормозили в пути! Застревали, тонули, ломались — у Дурнова уже появилась мысль переложить весь груз на плечи и имеющихся лошадей, да дойти таким макаром… Не решился. Каждый день чернорусский отряд находился в пути часов по десять. Потому что все понимали — утекает короткое сибирское лето! Утекает, как песок, а зимой идти тут ох как трудно. Купчишка стонал и жаловался Боженьке, что связался с такими придурками, но поневоле старался поспевать.
Тем не менее, к концу июня чернорусский караван добрался… до крошечного, полуразвалившегося Мелецкого острога, где жило не больше сотни человек — половина из них служилые.
«Капец, — разочарованно выдохнул Дурной. — Это же главный речной путь по Сибири. Ее центральная ось. Здесь должен стоять городок, который обслуживает всех, кто меняет один вид транспорта на другой! А это что…».
Выяснилось, что иным купцам или державным людям приходится здесь стоять месяцами, чтобы обзавестись своим транспортом или дождаться оказии. Нехорошие предчувствия закрались в голову Большака. Его даже мало утешало то, что наконец-то, к «делегации» местные отнеслись спокойно: ни пугались, ни пытались обобрать.
«Это всё хорошо, но дальше-то что делать? Дощаники с нуля строить?».
Глава 54
Черноруссы отправились валить сырой лес, и уже на следующий день заложили четыре корпуса. Дело спорилось быстро, но очень скоро встанет вопрос: где в этом крохотном остроге найти ткань на паруса и канаты на снасти?
Чудо случилось на третий день: с верховьев Чулыма спустилась большая купеческая барка. Круглобокая, не то, что дощаники, и со здоровенным парусом. Дурной махнул рукой и полез в неприкосновенные дары! Черт с ним, ну, не досчитаемся по росписям! Терять время на строительство тяжелых, сырых дощаников без парусов, которые будут то ли плыть, то ли тонуть — не хотелось. Терять бесценные летние дни — еще больше не хотелось!
Большак пошел к купцам, подсветил кисет золотого песка — и те сдали ему судно в аренду до конца лета. Свою пушную рухлядь, добытую в татарских и кыргызских землях, сгрузили здесь же, в остроге — любой каприз за ваше золотишко! От купцов,