серьезных ошибках. Жаль, что я не могу ее наказать. Монстр, казалось, улыбалась, выжидая дальнейшее действие Филиппа, замершего в непонятном ожидании.
Ну ничего. Я буду довольствоваться твоим поражением. Конечно, к этому все и шло… Такой слабак и доходяга как ты, дорогой Филипп, никак не мог победить в этой игре. Знаешь, почему я паук, а?
– Понятия не имею, – ответил Филипп.
Потому что я умею ждать. Засмеялся зверь. Потому что я знаю, как расставлять сети и тихо ждать, мой дорогой. Этот облик наиболее точно описывает мою природу. Мне даже ничего делать не приходится… Добыча всегда убивает себя сама. Мне стоит лишь правильно расставить сеть… И ждать…
На этот раз ты не дождешься легкой добычи!
С этой мыслью Лавуан, вместо того, чтобы напиться крысиным ядом сам, быстрым движением опрокинул всю склянку в начатую бутылку шампанского. Пускай они пострадают! Пускай они почувствуют какого это медленно разрушаться изнутри! Пускай испытают на своей шкуре!
Кажется, хозяева пожаловали!
Действительно, в коридоре послышались шаги и гул какого-то больно громкого разговора. За ним Лавуан отчетливо разобрал смех своей возлюбленной, и француз совсем окаменел. Беги, дурак! Бежать было некуда: стоит ему выйти через дверь – его сразу же найдут, а стоит ему выпрыгнуть из окна шестого этажа – ноги он свои едва ли соберет после такого полета. Сюда! Паучиха звала его к себе – в шкаф. Идея была не такой уж и плохой: в шкафу было уйму места, и там Филипп легко бы сумел поместиться. А если заглянет? Тогда придется мириться с последствиями своих злодеяний лицом к лицу, а не действовать исподтишка как поганый трус… Француз быстро залез в шкаф, захлопнул скрипучие дверцы и принялся смотреть в образовавшуюся между ними небольшую щель за происходящим в комнате.
– Кажется, ты не закрыл дверь, – послышался голос Мелани при входе в комнату.
– Очень странно, – эфиоп говорил с явным акцентом, что придавало ему определенного шарма. – Я всегда ее закрываю.
– Все мы ошибаемся, дорогой Алекс, – засмеялась мадемуазель Марсо. Судя по тону ее голоса и по обрывкам ее плавных движений, которые мог разобрать Филипп, сидя в шкафу, было отчетливо видно приподнятое настроение девушки. Не нужно было обладать никакой проницательностью, чтобы сделать единственно верный вывод – Мелани счастлива. От этого факта Филиппу было дурно.
Не расстраивайся. Зато вместе посидим. Паучиха была как никогда близко к писателю: в небольшом шкафу едва бы хватило места на них двоих, если бы существо не превратилось в свою миниатюрную версию девушки. Как считаешь, оно мне идет? Монстр нацепила на себя бордовое платье Мелани и ждала реакцию француза с широкой улыбкой на лице. Ее восемь маленьких глазок, казалось, светились от счастья. По-моему, на мне оно сидит гораздо лучше… Бордо и черное отлично сочетаются друг с другом. Можно добавить немного цветов… На ее голове в мгновение ока появился венок из красного флокса, точно гармонирующего с украденным платьем. Образ паучихи удивительным образом отчетливо виделся Лавуану: пусть в шкафу и была кромешная тьма, воображение писателя в мельчайших деталях дорисовывало силуэт существа. На тебе все сидит как на корове седло. Не согласна. Нет чтобы сделать даме комплимент… Своим мамзелькам ты бы такого не сказал… Обидно, знаешь ли…
Филипп пренебрежительно игнорировал собеседницу, отвернувшись и прильнув обратно к щели шкафа. Молодая пара нежились в объятиях и о чем-то громко смеялись. Даже не знаю на что смотреть отвратней – на эту парочку, или на чудище из глубин моего подсознания… По-моему, ответ очевиден.
– Пойдем же, – Мелани выскользнула из объятий эфиопа и взяла бутылку из-под шампанского. В груди Лавуана все сжалось. – Давай выпьем, пока хорошее настроение никуда не исчезло, – улыбнулась француженка подвыпившей улыбкой.
– Погоди, любовь моя, – взял ее за руку Александр. – Возьмем бутылку и бокалы на улицу. Партии еще не доиграны, а мы, пусть и не в самом здравом уме, тем не менее участники турнира. Нам следует быть там, – Негаш обхватил мадемуазель Марсо за талию и нежно поцеловал.
– Но на улице слишком много людей, – тихонько оттолкнула его девушка. – Там совершенно невозможно уединиться…
– Какая разница сколько вокруг любящих сердец людей? Мы их все равно не заметим, но проведем время на прекрасном теплом воздухе. Благо, ночи перестали быть столь холодными.
Какая приторная речь! Какой фарс! Какой здравый человек станет это слушать и уж тем более в это верить? Насколько же надо лишиться рассудка, чтобы тебя можно было поразить фразой о «любящих сердцах»?
Лавуану очень хотелось прямо сейчас выбежать и высмеять возлюбленных, изобличив их во всех грехах человеческих. Он не мог сказать, что именно останавливало его от столь безрассудного шага: аристократическая сдержанность или же банальная трусость. Трусость, дорогой Филипп, и только она. Хватит лгать самому себе, иначе рано или поздно падешь на уровень этих двоих. Едва ли можно пасть так низко. В наше безнравственное время хватает людей ни во что не ставящих чужие и свои чувства, но поведение Мелани – верх цинизма.
– Уговорил, – рассмеялась Мелани. – Идем вниз к остальным! Пусть влюбленные никого кроме друг друга не замечают, быть может кто-нибудь составит нам компанию.
Прихватив почти полную бутылку отравленного шампанского, влюбленные выпорхнули из комнаты, намертво замерев дверь. Звонкий смех мадемуазель Марсо и сдержанные смешки мсье Негаша еще какое-то время доносились эхом из пустого коридора. Филипп выбрался из старого шкафа. Первым делом он ринулся к полуоткрытому окну. Хоть бы они никого не нашли! Хоть бы никого не напоили!
На улице показались два силуэта с заветной бутылкой в руках. После мимолетного поцелуя они принялись общаться с немногочисленной компанией людей у столиков. По общему хорошему настроению можно было сделать вывод, что все они хорошо знакомы и вполне ладят друг с другом. Сейчас их напоят твоей отравой.
Лавуан ринулся к двери. Остановить! Их всех нужно остановить! Дурья моя голова – о чем я только думал? Дверь, в которую со всей силой впечатался Филипп, не поддалась на силу писателя и оставалась непоколебимой. В панике француз принялся перебирать связку звенящих ключей. В какой-то момент, он имел неосторожность выпустить их из рук и, услышав громкий лязг металла об пол, громко чертыхнулся. Медленно, слишком медленно. Пока ты копошишься, умирают люди. Филипп никогда еще так быстро не проворачивал ключ и не открывал дверь. Закрыть он ее, разумеется, забыл. Ключи и вовсе выпали на ковер. Поднимать и возвращать их владельцу писатель не стал, ибо сильно спешил. Пробежав по длинному, как сейчас ему казалось, коридору,