одна мысль: “Как хорошо мы здесь, в этом диком дремучем лесу, встречаем праздник. Никогда, во всю жизнь, не забыть этого момента! .. Слава Богу: нигде Он нас не оставляет…”»[798]
Иногда высокие мысли и торжественное настроение перебивались торопливостью священнослужителей, которым нужно было быстрее объехать передовую. «20 марта. Ночью задул юго-западный ветер, буря, метель – весь день был ветер, и казалось, “оборвалось”, уже стало хлябнуть, потемнели дороги, потемнел остров, но к вечеру стал ветер повертывать на север, стало расчищать, и вечером зима опять вцепилась старыми когтями в землю.
Какой-то несуразный поп: устроил чтение 12-ти Евангелий в заутреню в пятницу. <…> 22 Марта. Пасха. <…> Христос воскрес в обе стороны: это самое удивительное: у кого горе (мука), тот после поста и молитв чувствовал светлую радость, у кого радость на душе – как взлетели ракеты, как диакон хорош: батюшкин “Христос воскресе” и диаконов. <…> 23 Марта. Дождались наконец попов: диакон – весь движение, слова, как дым кадильный; пахнет дым, ушло кадило, думаешь, кончено, затух огонь, а оно вернулось и опять пахнуло. Попу слова сказать не дает, и тот диакона стесняется, попик утульчивый. Предложили тарелку с яйцами, батюшка положил луковое яичко, а дьякон взял: долго всматривался, чтобы не взять разбитого, и взял деревянное складное детское яйцо, сначала не заметили, а потом хватились: дьякон унес!»[799]
В резерве празднование Пасхи требовало решения тех же самых проблем, что и на позициях. Прежде всего – устройство помещения для богослужения. Некоторые солдаты ходили на молебен в униатские церкви, не слишком понимая разницу[800], но даже такая возможность имелась не у всех.
Священник Захария (Кромский), например, подготовил уже помещение – две комнаты в жилом доме, – но закончить говение в нем не пришлось: полк был переведен на другие позиции. Спешно пришлось устраивать другой храм. Дом оказался занят офицерами, и под церковь выделили сарай. «Очистили землю, настлали пол, место для алтаря приподняли, задекорировали весь сарай елками. Нашли у поляков “парные” иконы Спасителя и Божьей Матери»[801]. Приспособленное помещение оказалось очень холодным, во время службы снег лежал на престоле и попадал в святую чашу.
Другая проблема, с которой столкнулись священники, – вопрос об исповеди. Проблема эта обсуждалась еще накануне Русско-японской войны[802]. Предлагалось проводить общую исповедь, для которой даже были составлены стандартные вопросы. Однако у священников Первой мировой войны, большинство из которых к тому же были епархиальными, такого рода опыта не имелось, и отношение к проблеме было неоднозначное. Мало помогла бы в деле организации общей исповеди инструкция, регламентировавшая деятельность священника на войне, выработанная на Съезде военного и морского духовенства в 1914 г. Надо отметить, что процедура исповеди в инструкции не прописывалась, поэтому священникам предстояло действовать сообразно своему опыту и обстоятельствам.
По словам о. Захарии (Кромского), общая исповедь вполне удалась – полковник Н… говорил ему на следующий день: «Я <…> до сих пор хожу под впечатлением общей исповеди. А что делалось с солдатиками!»[803] Правда, есть и другое свидетельство о впечатлении, которая произвела общая исповедь: «Командир полка решил, что мы должны воспользоваться случаем и исповедаться. Из-за отсутствия времени было решено исповедаться одновременно всем полком. Полк построился в большой монастырской церкви. – Вы убивали? – спросил батюшка. – Да, – хором ответил полк. – Вы воровали? – Да, – ответили почти все. На этом месте меня разобрал смех, и я уже не помню, чем кончилось дело»[804].
Завершением пасхальных торжеств становится разговение. Еда и подарки – самое ожидаемое событие Пасхи. «В субботу из полка было выдано понемногу и по яйцу на человека. Затем были получены в этот день дарственные рубахи и кальсоны теплые и холодные, и все имели возможность одеть чистое белье и как-то были настроены в ожидании Воскресения Христова»[805]. Продукты доставали, покупая за двойную цену, но не скупились, ведь это было главной частью праздника: «…я <…> попросил, что если есть где съестного купить для меня, дабы мог чем-нибудь ознаменовать великий праздник. <…> праздник для нас прошел хорошо, и мы были обеспечены закуской. <…> Вечером <…> разговлялись маслом и сыром, напились чаю с белым хлебом (булками), поговорили о своих семьях, что сейчас и у нас дома все сидят и, наверное, не раз вспомнят о нас»[806].
Были и широкие застолья. Э. А. Верцинский вспоминал, что по случаю Пасхи для офицеров на позиции был выстроен длинный блиндаж под офицерское собрание, который внутри украсили. «На заутреню и разговенье собрались все свободные офицеры полка и были приглашены все наличные офицеры л.-гв. 4 стр. Императорской фамилии полка. <…> Стрельба на фронте почти прекратилась, и со стороны немцев был ряд попыток к братанию и к вступлению в общение с нашими стрелками. Несмотря на запрещение, все же отдельные стрелки дали себя соблазнить водкой и обещаниями, что их отпустят обратно»[807].
Надо отметить, что «на германском фронте в Страстную пятницу неприятельские летчики в целом ряде пунктов сбросили на наши позиции записки с просьбой не стрелять и не кидать бомб в первые три дня Пасхи. <…> во многих местах пасхальная ночь прошла совершенно спокойно. Неприятель не выпустил ни одного снаряда, даже прожекторы и те притихли. <…> Ни с их, ни с нашей стороны разведчиков в пасхальную ночь не посылали. Это обстоятельство позволило отслужить в ряде полков заутрени на самих позициях»[808]. Правда, корреспондент «Биржевых ведомостей», напротив, пишет: «Неприятель, как назло, второй день не перестает стрелять. Он великолепно осведомлен о нашем празднике, и все усилия были направлены к тому, чтобы всячески воспрепятствовать праздничному настроению. Собственно говоря, этого нужно было ожидать. После взятия Перемышля бои в Карпатах носят такой ожесточенный характер, как никогда. Наши солдаты, конечно, были подготовлены к такой встрече праздника, и действительно, в Страстную субботу неприятель повел сильную атаку. Ночью, в секунды отдыха, солдаты поздравляли друг друга со светлым праздником. О богослужении, конечно, нужно было забыть. Кое-где все-таки удалось отслужить краткое богослужение, продолжавшееся всего 3–4 минуты»[809].
Некоторым полкам отпраздновать Пасху действительно не удалось: в ночь с 22 на 23 марта – «смена с позиций и переход в бригадный резерв»[810].
Есть некоторые сведения о том, что и в плену русским воинам удалось отпраздновать Пасху. В лагере военнопленных Нейсе для проведения богослужений немцами был выделен бывший манеж-конюшня, которую военнопленные сразу же начали переделывать в церковь. «Быстро поставлен был в этом манеже иконостас – ширмы, на которые надели