– Ты теряешь сознание, когда целуешь Элизабет? – лукаво спросила она.
Форбс застонал.
– Да, теряю. Я забываю тогда обо всем: кто я и где живу.
– Значит, ты должен жениться на ней. Иначе в следующий раз ты забудешь номер своего счета в банке.
Форбс прикинулся испуганным.
– Это было бы ужасно, – согласился он. Бонни встала, смирившись со своей участью.
– Что до меня, – сказала она, – я за то, чтобы преодолевать все. Пойду домой и поговорю с мужем.
– Я могу отвести тебя, – предложил Форбс.
Бонни встала на цыпочки и поцеловала его небритую щеку. – Спасибо, но прогулка поможет мне поразмыслить, а мне надо подумать о многом.
Форбс легко коснулся ее волос.
– До свиданья, – с необычной теплотой сказал он, – желаю удачи!
– Так же и тебе, – тихо и печально ответила Бонни. «Кто бы мог подумать, – размышляла она уходя, – что я пожалею о том, чего никогда не было».
В доме Джиноа было тихо, но из сада доносились веселые голоса. В такие теплые вечера ужинали обычно в саду.
«Это даже хорошо», – подумала Бонни, поднимаясь по широкой лестнице на второй этаж. Ее прогулка по городу мало прояснила ее мысли, и она не хотела видеть никого, кроме Элая. Все ее чувства и мысли были устремлены к нему.
Бонни нашла мужа в спальне. Он в оцепенении сидел на краю кровати, опустив голову на руки. Он не шевельнулся, когда вошла Бонни.
Она закрыла дверь и прислонилась к ней, закусив губу.
– Я думал, ты проведешь вечер с отцом, – сказал Элай, так и не поднимая головы.
– Нет, – у меня не было времени даже как следует поговорить с ним. Я пошла в «Медный Ястреб» разбираться с Форбсом.
– О!
Бонни почувствовала разочарование: она ожидала вспышки ярости или негодования. Неужели его не интересует, танцевала ли она у Форбса. Она долго молчала, боясь заговорить.
Элай посмотрел на нее. Его широкие плечи ссутулились, и в последних лучах заходящего солнца, проникающих через окно, он казался странно беспомощным.
Наконец, преодолев непонятную робость, Бонни приблизилась к кровати.
– Элай, в чем дело?
В глубине его глаз затаилась боль.
– Это нелегко объяснить, Бонни, – произнес Элай измученным голосом.
Сердце Бонни учащенно забилось, и она прижала руку к груди. Должно быть, он хочет признаться, что обманул ее, сказав, что не спал с Эрлиной. Может, он даже намерен расторгнуть их брак…
– Садись, – сказал он, указывая на сбитое белое покрывало. Бонни молча повиновалась, стараясь не расплакаться.
– На Кубе была одна женщина, – начал он. – Консолата была юной девушкой… не старше восемнадцати.
Бонни прислонилась к спинке кровати. Она молчала, но слезы хлынули из глаз и потекли по щекам.
Элай не прикасался к Бонни, и это было хорошо, сейчас она не могла бы вынести этого.
– Мне нравилось играть в войну, Бонни, и когда меня попросили доставить депешу в южную часть острова, я охотно согласился. Я был в Сантьяго де Куба всего шесть часов, когда заболел в кантине.
– У тебя была желтая лихорадка, – сказала Бонни. Она вспомнила день, когда Джиноа показала ей письмо от Сэта. Тот писал, что Элай болен.
Элай слегка коснулся ее, но тут же отдернул руку. – Молодая девушка по имени Консолата Торес ухаживала за мной. Я был в основном без сознания, и помню только потрескавшиеся стены, распятие и ужасную жару.
– А Консолату? – спросила она жалобно.
Элай поднялся, повернулся к ней и взял ее за руки.
– Знаю, ты не поверишь мне, Бонни, но я не узнал бы Консолату, встретив ее на улице. Я видел и помнил только тебя…
Бонни задрожала от ярости.
– Ты, должно быть, считаешь меня дурой, способной поверить в такую неслыханную чушь…
Элай закрыл глаза.
– Но…
– Ты занимался любовью с этой женщиной, ведь так? – бросила она. – Ты занимался любовью с Консолатой Торес, а сейчас пытаешься убедить меня, что был в такой лихорадке, что принимал ее за меня!
– Это началось именно так, – с горечью сказал он. – Клянусь, что так и было!
Бонни надменно спросила.
– И как же это закончилось, Элай?
Элай смотрел на Бонни так, словно она навела на него пистолет.
– Из-за Консолаты и ее дяди, – сказал он, помолчав, – это кончилось позором.
Бонни освободила руки и сцепила их на коленях.
– Могу представить себе, как ты удивился, – сказала она с издевкой, – обнаружив, что наслаждался не со мной!
Элай снова сел на кровать рядом с Бонни. Солнце опустилось, и в комнате воцарился полумрак. Оба молчали.
– Она забеременела от тебя? – прошептала она, чувствуя, что необходимо задать этот вопрос.
Элай резким движением схватил ее за плечи, и его лицо исказилось от гнева.
– Нет, будь ты проклята! Она не забеременела, но я лишил ее возможности выйти замуж, так, по крайней мере, заявил ее дядя, – и с тех пор я посылаю ей деньги. Теперь ты довольна, или я должен сообщить тебе все детали?
Бонни освободилась от него и вскочила на ноги. Она влепила Элаю пощечину, и рука болела.
Он не сделал попытки удержать ее и даже не встал с кровати.
– Почему ты говоришь мне все это? – прошептала она, сжимая руки. – Почему ты рассказал мне все это, спустя столько времени?
– Кое-кто узнал про Консолату и пытается шантажировать меня. Я не хочу, чтобы ты услышала об этом от других.
Бонни почувствовала слабость.
– Кто? Кто же шантажирует тебя?
В прищуренных глазах Элая появилась насмешка.
– Это не Даррент и не Хатчинсон, – ответил он. – Так, что не беспокойся. Твои почитатели безупречны.
– Я могу все узнать у Сэта.
Он растянулся на кровати, закинул руки за голову и со вздохом закрыл глаза.
– Если это важно для тебя, Бонни, пожалуйста, спроси у Сэта.
Оба они сейчас кипели от гнева. Бонни бросилась на Элая, как дикий зверь, царапаясь и плача.
Элай несколько секунд боролся с Бонни, затем утихомирил ее и уложил на спину рядом с собой. Она все еще барахталась, пиная его ногами. Его лицо было t исцарапано, в глазах стояли слезы.
– Прости! – с трудом проговорил он. – Прости!
Руки Элая все еще сжимали ее запястья, и Бонни извивалась, пытаясь освободиться, ругательства, которые она помнила со времен жизни в Лоскутном городке, срывались с ее губ. Когда он внезапно поцеловал ее, она испытала нечто совсем не похожее на ярость.
Бонни все еще извивалась, но он усмирил ее, прижав к кровати тяжестью своего тела и продолжая целовать.
Бонни уже не пыталась освободиться. Элай отпустил ее запястья, и она вцепилась ему в волосы, словно намереваясь выдрать их. Однако внезапно она притянула к себе его голову: через юбки и нижнее белье Бонни почувствовала напрягшуюся горячую мужскую плоть. Она была покорена.