Читать интересную книгу Мертвое время - Питер Джеймс

Воздух здесь был сухой и пыльный, с затхлым запахом бумаги. В отличие от офиса с прохладным ветерком от кондиционера в душной смотровой даже дышалось трудно. Едва не чихнув, Дейли повернулся к монитору, и в этот момент дверь в офис открылась, и в комнату заглянула секретарша. Джулиус Розенблаум поднялся из кресла, и тут же в кабинет вошел Имон Поллок — в мятом бежевом костюме, яркой желтой рубашке и совершенно неуместных коричневых лоферах. От одного лишь вида этого человека у Дейли похолодело в жилах.

Всю свою взрослую жизнь он с ненавистью изучал лица людей, убивших его мать и уведших в ночь отца. Просмотрел архивы всех крупнейших газет мира и книги по тому периоду из обширной библиотеки сестры. И конечно, искал в Интернете лица, что навсегда отпечатались в его памяти.

Глядя на Имона Поллока, он как будто видел призрака.

Фигуры у этих двоих были совершенно разные. Мик Поллок, по кличке Культяшка, — высокий и худой; Имон, его внучатый племянник, — толстый и ниже среднего. Но вот волосы у обоих вьются одинаково и ухмылка одна и та же — наглая. Дейли представлял Имона Поллока более худым, с приплющенными щеками и без второго подбородка. Или Культяшку — пожирнее.

Реальный Имон Поллок походил на фоторобот.

Дейли смотрел на него и не мог оторвать глаза. Его трясло, нервы натянулись до предела, у основания шеи появилось неприятное тянущее ощущение, в ушах шумело. С каким удовольствием он стер бы самодовольную ухмылку с этой мерзкой физиономии! И тут, вслед за Поллоком, в кабинет вошел еще кто-то.

В первый момент Гэвин Дейли решил, что у него что-то с глазами, что это обман зрения или галлюцинации от усталости. Не веря себе, он ошеломленно смотрел на высокого, спортивного сложения мужчину в замшевой куртке-«бомбер» и джинсах, который, войдя за Поллоком, в привычной самоуверенной манере уличного задиры оглядел комнату.

— Джулиус, это мой помощник, — с явной неприязнью сообщил Поллок. — Лукас Дейли.

Секундой позже старый антиквар ощутил знакомое жжение в груди, после чего ее словно сдавило обручем. Он сунул руку в карман, достал флакон, вытряхнул на ладонь крохотную таблетку нитроглицерина и бросил ее под язык. Потом, тяжело, с натугой дыша, трясясь от гнева и холодея, повернул регулятор громкости.

— Рад вас видеть, мистер Дейли. — Розенблаум едва заметно нахмурился и жестом пригласил обоих к круглому столу. — Могу ли я, джентльмены, предложить вам кофе… или, может быть, чай?

— От кофе я бы не отказался, — сказал Имон Поллок.

Лукас кивнул.

Розенблаум отошел к рабочему столу, поднял трубку, поговорил с секретаршей и вернулся к гостям.

— Итак, мистер Кентон, я так полагаю, вы принесли часы?

— Да, конечно! — Поллок с видимым усилием поднялся из-за стола, расстегнул ремень с надетой на него черной кожаной сумкой, достал из нее большой комок ваты и положил на стол. Потом медленно и аккуратно, потея от предвкушения, развернул вату, взял часы и положил на стол.

Джулиус Розенблаум выдвинул ящик письменного стола, вынул окуляр и вставил его в правую глазницу. Потом сел, взял часы и принялся внимательно их изучать.

— Хорошая вещица, но состояние удручающее. Так вы хотите за них три миллиона?

— Это минимум, на который я… мы можем согласиться. — Поллок бросил взгляд на своего спутника, который согласно кивнул.

Секретарша принесла кофе, поставила на стол и вышла. Розенблаум продолжал молча рассматривать часы. Потом перевернул их, открыл тонким лезвием заднюю крышку и внимательно исследовал внутренности.

— Вещь, несомненно, очень красивая, очень редкая. За всю жизнь я видел лишь несколько таких часов. Но есть вопросы. Что вы можете рассказать о них? У вас есть доказательства их подлинности?

— Они принадлежали моему деду, — вмешался Лукас Дейли. — И были переданы моему отцу в 1922-м.

— Моим дядей, который приобрел их нелегально и хотел вернуть семье законного владельца, — добавил Поллок.

Гэвин Дейли слушал, смотрел, и если приступ стенокардии понемногу отступал, то гнев только нарастал.

— Видите ли, есть кое-какие отклонения, — спокойно продолжал Розенблаум. — «Патек Филип» ведет учет всех выпускаемых часов. Серийный номер этих — 049351… стоп, прошу прощения, у меня небольшая дислексия, часто читаю номера наоборот. Итак, серийный номер 153940 указывает, что они были произведены в 1911 году или позже. Для 1910 года номер был бы между 149100 и 150000. У вас есть объяснение этому?

— Да, есть, — ответил Лукас Дейли. — Насколько я понимаю, для того времени обычной была практика, когда лучшие мастера, выполняя определенный заказ, изготавливали для себя копию, разумеется втайне. Думаю, случай с часами моего деда как раз из такой категории. Поэтому и серийный номер слегка сбит.

— Понятно, — кивнул Розенблаум. — Но на часах этого периода, если они поступают в ремонт, обязательно делается пометка — время и инициалы мастера. Здесь я ничего такого не вижу. И еще одно. Если часы изготовлялись на заказ — а это почти наверняка так, — то владелец, скорее всего, выгравировал бы на них свои инициалы. Конечно, иногда, когда часы переходят к другому владельцу, прежние инициалы вытравливаются, но при этом все равно остается след. Здесь я такого следа не нахожу.

— Чушь! — Лукас Дейли явно начал злиться. — Может быть, мой дед украл их еще до того, как владелец успел выгравировать инициалы. Откуда мне знать?

Гэвин Дейли смотрел и слушал, и мысли путались в обволакивающем мозг тумане гнева. Его сын Лукас сидел там, с этим жирным, самодовольным, лживым ублюдком.

«Моим дядей, который приобрел их нелегально и хотел вернуть семье законного владельца».

Вот как?

Тем самым дядей, который и убил законного владельца.

А потом уже Имон Поллок убил ради часов Эйлин и теперь пытается их продать. Но при чем здесь Лукас? Как он во все это вписывается?

— Мой вопрос, возможно, покажется вам глупым, — сказал Розенблаум, поворачиваясь к Лукасу, — но почему, владея столь ценной вещью, никто в вашей семье не отдал часы в починку?

— Наверное, думали, что это как-то отразится на их аутентичности, — ответил Имон Поллок.

— Нет, — покачал головой Лукас. — Все очень просто. Мой отец и моя тетя хотели, чтобы часы сохранились именно в том виде, в каком они получили их. Часы были тем единственным, что связывало их с отцом, и поэтому имели для них особую ценность.

— А теперь они решились их продать? — Розенблаум посмотрел Лукасу в глаза.

— Увы, оба умерли. — Лукас Дейли с печальным видом развел руками. — И для семьи настало время, к величайшему нашему сожалению, продать их.

Дверь в дальнем конце кабинета распахнулась, и все трое, повернувшись, увидели Гэвина Дейли — с палкой в одной руке и черным револьвером в другой.

— Так, значит, я умер, да, Лукас? Да, когда-нибудь умру, всему свое время, вот тогда и порадуешься.

Он направил револьвер на Имона Поллока.

— Но раньше умрет этот вот ублюдок.

109

Замызганный коричневый «краун-виктория» мчался по Пятой авеню, прокладывая путь воющей сиреной и мигалкой. Сидевший за рулем детектив-лейтенант Аарон Кобб сыпал проклятиями направо и налево; особенно доставалось велорикшам, к которым он, похоже, испытывал особенную неприязнь.

Пат Лэниган расположился впереди, рядом с коллегой, тогда как Грейсу досталось место сзади, где пахло потными ногами и протухшим кебабом. Несколько раз он пытался позвонить Клио, но оба ее телефона, домашний и мобильный, сразу переключались на голосовую почту — возможно, она разговаривала по обоим. Его часы показывали 10.20 утра, в Брайтоне — 15.20.

— Подъезжаем к следующему по списку, Рой, — предупредил Лэниган.

Кобб припарковался у отеля «Флатирон», одного из красивейших в Нью-Йорке, и остался за рулем, тогда как Лэниган и Грейс выскочили из машины и поспешили к входу в небольшой магазин, название которого, выписанное старинным шрифтом, красовалось над витриной: «Секонд-хенд». Вторая надпись, сделанная более мелкими буквами, гласила: «Хорошие часы, покупаем и продаем». Среди представленных на витрине классических брендов суперинтендент узнал «Ролекс», «Патек Филип» и «Омегу».

Дверь была закрыта, но Лэниган нажал неприметную кнопку рядом с ней, и через несколько секунд детективы услышали, как замок щелкнул. Они вошли. Внутри помещение оказалось значительно больше, чем можно было предположить, а встречал гостей приятный запах старой кожи.

Рой Грейс всегда питал слабость к часам, хотя большинство тех, которые ему нравились, находились за пределами его финансовых возможностей.

Высокие, от пола до потолка, витрины, разделялись на секции по брендам; отдельные застекленные шкафы стояли по всему залу. В ближайшем из них Грейс разглядел от руки заполненные ценники — цифры с многочисленными нулями.