Старичок-шофер не замедлил воспользоваться оказией, чтобы высказать все, что он думает на этот счет.
— Это был автомобиль марки «G7», господин главный комиссар. У шофера премерзкая рожа! Вне всякого сомнения, итальянец!
— Люсьен! Думайте, что говорите, — остановила его маркиза. — Напоминаю вам, что князь Морозини…
— Венецианец, госпожа маркиза! А это совсем другое дело! Князь всегда так и говорит. А у этого вдобавок был такой жуткий акцент, что хоть святых выноси!
Люсьен в нескольких словах описал шофера, а потом с самым безразличным видом добавил:
— Если вам интересно, могу назвать и номер автомобиля тоже.
— Что значит, если интересно?! — воскликнул Ланглуа, доставая из кармана черную записную книжку, чтобы немедленно записать в нее номер машины. — Нам это крайне важно! И часто вам случается запоминать номера такси?
— Когда такси приезжает к нам, всегда! Разумеется, исключая те случаи, когда приезжает полковник Карлов. Вы, конечно, не знаете, но я вам скажу: я с детства обожаю цифры.
— Обожайте и дальше, голубчик! Ваш талант может оказаться крайне полезным. Честное слово! Я вам очень благодарен, — улыбнулся комиссар, записав номер такси.
Ланглуа собрался уходить, но с порога вернулся.
— Чуть было не забыл попросить у вас фотографию вашего племянника. При теперешних обстоятельствах я предпочитаю обращаться к вам, а не к журналистам, чтобы не привлекать к событиям лишнего внимания.
— С удовольствием, сколько угодно! От младенческих до вырезок из газет. План-Крепен, принесите фотографии из моего секретера.
Фотографий в самом деле был целый ворох. Комиссар Ланглуа задержался взглядом на свадебных.
— Чудесная пара, ничего не скажешь, — заметил он.
— Очень жаль, что находятся люди, которые из кожи вон лезут, желая разрушить этот союз, — с горечью заметила План-Крепен. — И порой к ним присоединяется сам Альдо!
Комиссар со смущенным видом кашлянул.
— Кстати… Простите, если это покажется вам бестактностью, но нет ли у вас фотографии госпожи Белмон? Я, конечно, мог бы обратиться в какой-нибудь модный журнал вроде «Вог», но это все равно пресса, пусть и не газетная. Мне не хотелось бы в нашем деле никаких журналистов, вы сами понимаете.
— Если вы соизволите задержаться еще на несколько минут, выпив капельку того, чего сами пожелаете, я попробую вам помочь, — сообщила Мари-Анжелин, поднявшись со своего места. И, не дожидаясь ответа, она направилась к двери.
— Что она имеет в виду? — заинтересовался комиссар, когда План-Крепен вышла.
— Я, кажется, догадываюсь, — ответила маркиза. — Кроме феноменальной памяти наша План-Крепен обладает бездной самых разнообразных талантов. Не последний среди них — умение рисовать. Не подумайте, что речь идет об акварельных цветочках, чему обучают в монастырях и пансионах благородных девиц. Держу пари, она принесет вам портрет Полины Белмон.
— Но портрет требует времени! Будет лучше, если я пришлю за ним своего помощника.
— Не трудитесь. Выпейте со мной бокал вина, и в самом скором времени получите портрет.
— И он будет схож с оригиналом? Мне кажется, нужно хорошо изучить человека, много с ним общаться, чтобы нарисовать его портрет по памяти.
— Общаться? Ни за что! План-Крепен ненавидит Полину, видя в ней угрозу для Лизы.
— И… Она ошибается? Что вы на этот счет думаете, мадам?
— И ошибается, и нет. Одно могу сказать, Альдо глубоко привязан к Лизе и ни за что не захочет ее потерять.
— Но он любит играть с огнем, если мне позволено будет сделать вывод из нашего последнего разговора.
— Дело не совсем в этом. Он увлечен госпожой Белмон чисто физиологически. К несчастью, она его страстно любит и…
Возвращение Мари-Анжелин помешало маркизе закончить фразу.
— Прошу, — проговорила План-Крепен, протягивая комиссару два рисунка пером, сделанных словно бы одним росчерком. На одном было изображено лицо, на другом — силуэт, оба как живые.
— Потрясающе! — с изумлением похвалил комиссар. — Как вам это удается?
— Нет ничего проще, — весело отозвалась Мари-Анжелин. — Использую метод Сирано де Бержерака: бумага и память, остается только зарисовать.
Ланглуа не мог удержаться от смеха.
— В самом деле, проще некуда! Если однажды госпожа де Соммьер оставит вас без работы, не забудьте навестить меня. Вы самый изумительный физиономист, какого я встречал в своей жизни! Бесконечно вам благодарен.
Комиссар допил свой бокал вина и встал с кресла. Художница, секунду поколебавшись, отрывисто спросила:
— А нет ли у вас знакомых… или друзей в лондонской полиции? Например, в Скотленд-Ярде?
— Я когда-то встречался с суперинтендантом Гордоном Уорреном, но Альдо Морозини и Адальбер Видаль-Пеликорн знают его куда лучше меня. А почему вы спросили об этом?
— Речь как раз об Адальбере Видаль-Пеликорне. Он уехал в Лондон и собирается там жить, чтобы быть ближе к этой негодной Торелли. Связь между нами потеряна. А между тем нам сейчас так нужна его помощь!
— В самом деле, я что-то давно не видел Адальбера Видаль-Пеликорна. Так вы говорите, он поехал вслед за этой певицей?
— С чемоданами и вещами. Он поселил ее в своей лондонской квартире, а сам живет в гостинице, и для него больше никого не существует, кроме соперника, славного господина Уишбоуна. Квартира в Париже заперта на замок, а своего верного слугу Теобальда он забрал с собой, сказав, что тот будет служить не ему, а этой мадам. Бедный Теобальд пришел в отчаяние и согласился поехать только с тем, чтобы в Лондоне взять расчет.
— Подобное поведение не в духе Адальбера Видаль-Пеликорна!
— План-Крепен! — вздохнув, заговорила маркиза. — Вам не кажется, что у комиссара уже достаточно забот? Наш Адальбер влюбляется не в первый раз и не в первый раз ссорится с Альдо. И как я горячо надеюсь, не в последний.
— Постараюсь что-то узнать и об этой истории. До меня доходили смутные слухи о певице Торелли. Прекрасная дама, похоже, злоупотребляет своими чарами, из-за нее свели счеты с жизнью уже несколько мужчин. Вы хорошо сделали, что рассказали мне об этом. В любом случае, прошу вас, не тревожьтесь. Как только у меня появятся вести об Альдо, я сразу же вам сообщу. Главное, не теряйте бодрости духа!
— Ну, этого у меня не отнять! — гордо объявила Мари-Анжелин. — В нашей семье все крепкого закала…
— Начиная с Крестовых походов! — заключила тетя Амели с тенью улыбки в прекрасных зеленых глазах.
Проверка кампании такси была проведена мгновенно и оказалась очень информативной. Выяснилось, что автомобиль с номером, указанным Люсьеном, принадлежит русскому, Федору Разинскому, бывшему адвокату из Петербурга, который совершенно не походил на упитанного итальянца, описанного Люсьеном. У Разинского была совершенно иная внешность. Высокий, худой, седеющий блондин чем-то походил на Карлова, с которым, как оказалось, он был даже знаком. Сходство оказалось не только внешним. Похожим был и глухой рокочущий бас, который наверняка мощно гремел под сводами церкви, и обидчивый гордый характер, который трудно было скрыть. Когда инспектор Соважоль явился к нему домой на улицу Фий-дю-Кальвер, желая очень вежливо осведомиться, где тот был и что делал вечером 3 декабря, тот сразу возмутился.