К рассвету ветер еще более крепчал и весь день, жестоко бушуя, осыпал нас снегом и градом; по временам набегавшие густые темные тучи проливали сильнейший дождь, море кипело, точно в котле, берега по обеим сторонам были близки, но за пасмурностью невозможно было ничего видеть. К ночи сделалась настоящая буря, ветер ревел, как разъяренный зверь, и рвал паруса; иногда шум его из-за ущелий скал уподоблялся ударам грома. Положение наше в эту бурную ночь среди берегов, в которых гнездятся новозеландские каннибалы, было весьма неприятно.
В полночь пред концом моей вахты из-за быстро несущихся облаков показались луна и звезды и осветили истинно величественно грозную картину.
В полдень 6 июня ветер поутих, небо прояснилось, и мы могли сделать обсервацию: широта оказалась 40°16' южная, долгота 174°6' восточная; следовательно, нас отнесло этим жестоким ветром миль на 60 во внутренность пролива. 8-го числа дошли опять до самого выхода из пролива, и опять жестокий противный ветер не допустил нас из него выйти. Сделав несколько галсов в самой узкости, принуждены были спуститься назад и за мысом Стефенсона привести в бейдевинд. Наконец, 10 июня удалось оставить этот бедовый пролив и удалиться от берегов Новой Зеландии. Мы направили путь к острову Опаро, находящемуся южнее тропической Полинезии. Переменные, часто противные, ветры замедляли наше плавание, так что только 29 июня при рассвете открылся остров Опаро. Тотчас около 15 лодок вышло к нам навстречу, на каждой было по 5, 6 и 7 человек. Мы находились несколько далее от острова, а потому лодки приставали только к «Востоку».
30 июня мы подошли ближе к острову, и дикие не замедлили на многих лодках к нам приехать. Войдя на палубу, они здоровались с нами прикосновением носа к носу. Опарцы стройны, приятной наружности, с черными живыми глазами; они были совершенно нагие, выключая известного пояска; цвет лица и тела у них бронзовый. Опарцы очень любопытны: все предметы они рассматривали с большим вниманием и, как бы не доверяя глазам своим, еще меряли их. Длину и ширину палубы вымеряли они маховыми саженями. Но, кроме любопытства, опарцы склонны и к воровству. Один островитянин, выдернув со шкафута железный сектор с фалрепом[139], бросился с ним в воду. В то же мгновение и все островитяне, как будто по сигналу, последовали его примеру, только один старик по дряхлости своей не успел броситься за борт и был задержан. Ему дали знать, что освободят его не прежде, как возвращен будет похищенный сектор, и указали лодку, в которой он был спрятан. Старик подозвал ближе лодку и, переговорив с сидевшими на ней опарцами, уверял нас, что в ней нет ничего.
Видя, что старика не отпускают со шлюпа, опарец, укравший сектор, выдернув из него фалреп, спрашивал: не ту ли вещь у них требуют? Потом шарил внутри лодки и показывал то изломанную корзину, то кусок камыша и, подняв руки кверху, делал знаки, что более ничего нет. Наконец, удостоверясь, что все его хитрости ни к чему не ведут и задержанного старика не освобождают, принужден был, хотя очень неохотно, достать спрятанный сектор и отдать на шлюп. Тут старик и прочие островитяне стали бранить виноватого. Нетрудно было видеть, что это одна только комедия и что задержанный старик, если не главный виновник, то и не противник похищения. Впрочем, капитан наш делал вид, как будто бы ни в чем не подозревает старика, и, отпуская его, подарил ему гвоздь. Островитяне привезли к нам корень таро, который вкусом похож на картофель.
Остров Опаро имеет в длину 6, в ширину 3 1/2 мили; горист, низменности и покатости гор покрыты лесом. С вершины одной горы низвергается в море водопад, на других заметны какие-то укрепления. Видно, что островитяне, не имея внешних неприятелей, ведут междоусобные войны. Большие лодки, на которых приезжали к нам опарцы, имели в длину до 25 футов, а в ширину около одного фута и для устойчивости во время волнения снабжены были отводами, состоящими из заостренного с обоих концов бруса, который лежал на воде параллельно килю лодки и соединялся с ней поперечными шестами.
2 июля время было прекрасное; мы пересекли тропик Козерога; теперь опять наслаждаемся плаванием в тропических морях и бесподобными ночами.
5 июля прошли близ атолла[140], который признан за остров Принца Генриха. Средина его лежит в широте 19°11' южной и долготе 141°16' западной; он необитаем, наветренная сторона покрыта невысоким лесом. Посланный к острову на ялике штурман Ильин привез морских ежей (echinus); они имели иглы длиной в шесть дюймов, лилового цвета, похожие на грифель.
6 июля с рассветом показались группы кокосовых деревьев на новом атолле. Мы подошли к острову на расстояние одной мили от берега; простыми глазами можно было хорошо видеть высокую кокосовую рощу и на взморье диких, вооруженных длинными пиками. Двое из них долго бежали по берегу наравне с шлюпом. Большой бурун, разбивающийся на коралловой отмели, не позволил послать шлюпку на берег. Средина атолла лежит в 18°12' ю. ш. и 140°53' з. д. Длина его 25 и большая ширина около 7 миль. Остров этот был обретен Куком и назван Лука (Bow).
В 9 часу пополудни открылся новый атолл. Ночью держались близ него, а с рассветом, при тихом ветре, лавировали к острову, и только 8 июля могли подойти к северной его оконечности. Ялик с «Востока» и катер с «Мирного» отправились к берегу; на первом находились капитан Беллинсгаузен, мичман Демидов и живописец Михайлов, на втором капитан Лазарев, лейтенант Анненков, доктор Галкин и я. Все офицеры и гребцы были вооружены. К тому месту, куда мы хотели пристать и где ходил сильный бурун, сбежалось человек 60 диких с пиками и короткими лопатками; они были нагие за исключением известного пояска. Число островитян на взморье беспрестанно возрастало; по-видимому, они намеревались неприязненно нас встретить. Женщины стояли в некотором отдалении и также вооружены были пиками.
Между тем как мы подходили к самым коралловым рифам, чтоб выйти на берег, островитяне с криком размахивали руками и готовы были не на шутку с нами сразиться. Дабы склонить их к миру и доброму приему, брошены им были разные вещицы, которые они тотчас подбирали, но на берег не хотели добровольно пустить нас. Сделано было несколько ружейных выстрелов дробью поверх их голов; они присели и плескали на себя воду, а женщины бросились бежать в лес. Дикари, видя однако ж, что выстрелы вреда им не делают, продолжали махать пиками и держались крепко в позиции своей на взморье. Натурально, настоящий выстрел заставил бы их обратиться в бегство, но мы не имели никакой особой надобности войти на остров, жители которого не желали быть с нами в сообщении; притом капитан Беллинсгаузен помнил данное ему государем императором изустное повеление: «без самой крайности не употреблять огнестрельного оружия», и потому приказал только сделать с «Мирного» пушечный выстрел в лес, повыше их голов. Когда это было исполнено, все опять присели и лили на себя воду, а женщины в испуге зажгли лес. Огонь длинной лентой обвился по взморью, лес горел и трещал, облака густого дыма неслись по ветру.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});