Читать интересную книгу Небесный летающий Китай (сборник) - Алексей Смирнов

«Позволите? " – спросив у школьницы разрешения сесть, я тут же сел напротив, не дожидаясь этого разрешения и абсолютно в нём не нуждаясь.

Девица прекратила своё идиотское сосание, выпустила изо рта соломинку и ошарашенно уставилась на меня. Я вскинул брови, изображая галантное удивление:

«Что-нибудь не так?»

«А вы нездешний? " – спросила девица с опаской, не поддающейся логическому объяснению.

«Да, – ответил я легко и откинулся на спинку кресла. – Я приехал издалека. Путешествую автостопом. Не приходилось?»

Та, не говоря ни слова, покачала головой и смотрела на меня с прежним выражением на лице.

«Вас угостить?» – произнося эти слова, я невольно вспомнил первую встречу с Анастасией, и в душу мне закралось намерение повторить свои действия с точностью до мелочей. Разница была лишь в том, что тогда, за столиком летнего кафе, я не отдавал себе отчёта в происходящем. Но эта разница не значила ровным счётом ничего. Я считал, что того, что стало известно Анастасии, достаточно для самостоятельного продолжения эстафеты, и, исчезни она сию секунду, это нисколько меня не тронет.

«Вы знаете, как у нас принято? " – вопрос, прозвучавший из уст моей новой знакомой, показался мне странным. Сказать по правде, я вообще не понял, о чём она говорит.

«У нас такой порядок, – сказала девица с ноткой победного, зловещего превосходства. – Общий расклад: человек был, человек пропал, человека нашли. А наш расклад – человека не было, человек появился, человека не стало».

«Очень интересно, – отозвался я, и мне действительно стало интересно. – Нельзя ли поясней?»

«Можно», – послышалось у меня из-за спины. Я полуобернулся и увидел, что рядом мается детина в милицейской форме.

«Старший оперуполномоченный Уестественко, – детина махнул рукой, указывая на милицейскую кепочку. Это, по-видимому, должно было означать, что он мне козырнул. – Пришлый?»

Я пожал плечами и подумал, что обычно в таких случаях пользуются словом «приезжий».

«Да, я нездешний», – сказал я вежливо и кротко.

«Документы попрошу», – Уестественко протянул ладонь. Я отдал ему паспорт, и оперуполномоченный, даже в него не заглянув, отправил документ к себе в карман. Тут раздался ужасный, пронзительный визг. Визжали возле стойки; я увидел, как два пассажира из милицейского"газика» крутят руки Анастасии и тащат её к выходу. Бармен с довольным лицом наблюдал за сценой. Анастасия со змеиной ловкостью изогнулась и впилась зубами в запястье одного из сержантов; второй схватил её за волосы, давно уже не белые, а пегие, и оторвал от напарника, потом съездил ладонью по глазам.

Уестественко кашлянул и взял меня за плечо.

«Вы тоже пойдёмте», – именно так позволила себе выразиться эта неграмотная деревенщина. Я с сожалением подумал о творческой неудаче того вакуума, что таился под мундиром и создал столь непривлекательную, тупую персону. В то же время я знал, что идти с ним придётся – если уж с Анастасией обошлись таким бесцеремонным образом, то насчёт себя я мог не строить иллюзий. Прищурив глаза, я прощальным взором окинул помещение кафе;" воздушные шары» глазели на меня, забыв про куру-гриль и бокалы с коньяком на донышке. На миг я прикрыл глаза полностью, воображая земной шар с континентами и океанами – вот кого неплохо было бы продырявить, чтобы раз и навсегда покончить с этими назойливыми неясностями, с этими утомительными странствиями… Меня грубо подтолкнули, я встал и пошёл.

Городок был мал, да удал: в нём была своя собственная тюрьма.

Судя по разговору, который состоялся у нас с Уестественко, мне недолго придётся в ней находиться.

Он привёз меня в дежурную часть, где на протяжении трёх часов оформлял разнообразные бумаги. Потом, облегчённо вздохнув, завёл в какую-то каморку и пригласил посидеть на стуле. Я попросил разрешения закурить, возражений не последовало. Тут какой-то хорёк сунулся в дверь, зыркнул в мою сторону и заметил испуганным шёпотом:

«Божий дар, товарищ лейтенант! Предназначение!»

«Ну и что, что Божий дар? – огрызнулся Уестественко. – Ходит и кусается!»

Шептун отпрянул и аккуратно притворил дверь. Я повнимательнее, исподлобья взглянул на моего тюремщика.

«Выходит, вы знаете, – молвил я, и в тоне моём сквозило недоверие. – Откуда же?»

«Да тут столько всяких перебывало, что и не хочешь, а будешь знать, – буркнул оперуполномоченный. – Когда прицельно ищешь пришлых, поневоле начинаешь вникать».

Он уселся за бедняцкий стол, сунул в рот сигарету.

«Что это у вас за история с пришлыми? " – спросил я не без высокомерия. Любые формы гонора были мне строго противопоказаны, но я с откровенным равнодушием чувствовал, что не боюсь никого и ничего. Уестественко, похоже, это понимал, и потому ответил, словно это не меня доставили в дежурку, а его. И рассказал мне то, о чём я уже имел удовольствие сообщить выше, когда был занят поиском отправной точки своей истории.

«И показатели у нас совсем не плохие, – сказал Уестественко в заключение. – Понятное дело, без помощи граждан не обходится. Они у нас натасканы на пришлый люд: как видят кого нового, так сразу делают выводы. И ставят в известность нас. Так что и рук, случается, не хватает».

«Почему?» – спросил я, предчувствуя ответ.

«Что – почему?»

«Почему они ставят вас в известность?»

«Эстафета, – ответил мне Уестественко и подмигнул. – Думал, ты монополист? Напрасно. Так что на прощание могу тебя утешить: всё будет по высшему разряду. Ситуация под контролем, и дело в надёжных руках».

… Вскоре, когда стало ясно, что говорить больше не о чем, наделённые властью призраки – те же"шары» – отвезли меня в камеру. Про Анастасию мне ничего не удалось узнать, но я догадывался, что её постигла такая же участь. Оставшись один, я, за неимением лучшего занятия, предался воспоминаниям, а также поверхностному анализу, поскольку не чувствовал себя способным на глубокий. Отчаянно хочется вцепиться в чью-то шею или, на худой конец, в то же запястье, но этой возможности я лишён – похоже, что навсегда. Но одна мысль меня всё-таки согревает – точнее, не мысль, а бесследное исчезновение жалости к пленённой, обречённой на кукольную жизнь вечности. Без этой жалости чувствуешь себя гораздо легче, и даже наполняешься радостью, когда вспомнишь, что судьбы мира не будут отданы на откуп произволу, и дело так или иначе будет делаться, а кто уж там и как передаёт товарищу палочку – не самое главное. В конце-то концов.

© апрель – май 1999

Я хочу снять пиджак

Я всегда получал, что хотел.

Вот как было однажды: я надел теплый, толстый пиджак в елочку и отправился по делам. Через десять минут мне стало ужасно жарко, я вспотел. Но все-таки шел, как был, в пиджаке.

Наконец, я решил его снять. Даже президенты снимают галстуки! И пиджаки. Живо представив, как я пойду себе в белой рубашке с короткими рукавчиками, а летний ветерок начнет выхолажвать все, что нагрелось в пиджаке, я пришел в восторг. И снял пиджак.

И тут же подумал: вот же дело! хочу – и готово. Стало так здорово, что зачесался лоб, и с каждым шагом зуд усиливался, пока не сделался нестерпимым. Я свернул в подворотню. После тщательного обследования до меня дошло, что, судя по всему, у меня проклевывается третий глаз. И правда, это был он. Я с ним здорово намучился.

Дополнительное око портит лицо. Душа облагораживается, но к вечеру мне пришлось начесать челочку. Вышло сносно, и я, приняв успокоительное, лег спать.

На следующее утро глаз прорезался до конца, и я с удовольствием рассматривал в зеркале голубую радужку. Два старых глаза у меня зеленые, и я радовался разнообразию. Глаз смотрел поверх меня и не мигал, потому что ему было нечем.

Я порылся в кладовке и нашел шерстяную шапочку. В ней, конечно, я буду выглядеть не очень выгодно – в разгар-то лета! Но все-таки шапочка лучше, чем ничего. Я натяну ее на лоб и буду так ходить по моим делам, а дома – снимать. Глазу придется несладко, шапочка натрет яблоко, и вообще он пересохнет. Но может быть, и нет. Я не сразу понял, что третий глаз не умеет плакать и не нуждается в добавочном увлажнении. Он не злой и не добрый, прекрасно переносит зной и стужу, но вот соринки, к сожалению, в него попадают так же, как в обычные глаза. Особенно, если елозит шапочка.

Как-то раз я обратился к своей подружке с просьбой вылизнуть мне соринку, как это принято у близких людей, и даже заранее поблагодарил за содержащийся в слюне целительный лизоцим, но она сбежала.

Я после этого долго закапывал в глаз альбуцид.

Этот случай – исключение. Я не так глуп, чтобы кому-то сказать, потому что запрут.

Шапочка раздражала слизистую и порождала косые взгляды, а глаз требовал маскировки, и я поочередно отверг темное очко, пиратскую повязку и бинт. Наконец, я приобрел широкополую шляпу на два размера больше, которую можно было нахлобучить по самые брови. Под шляпой образовывался небольшой зазор, и глаз мог дышать и разглядывать подкладку. Он больше не травмировался.