Читать интересную книгу Железный Совет - Чайна Мьевиль

— Но как? — заговорил Ори. — Нью-Кробюзон… Он же сильнее всех… или нет?

— Тебе еще не надоело? — осклабился Енох. Голос его звучал устало. — Нью-Кробюзон, величайший город-государство мира и так далее? Дерьмо на палочке…

— Нет, не дерьмо, — сказал Барон, и они снова умолкли. — Он прав. Нью-Кробюзон — действительно самое мощное государство Бас-Лага. Но не всегда сильнейший побеждает. Особенно если он считает, что раз сильнее его никого нет, то ему и драться не надо. Нас побеждают. И правительство об этом знает. Им это не нравится, они хотят обратить поражение в победу, но вот какая штука: с войной надо кончать, и наверху это понимают. Вот почему они торгуются за мир.

Солнце поднималось все выше, его лучи проникали в окна склада под все более острым углом, одного за другим выхватывая сидевших на полу, запутываясь в их волосах, играя бликами на коже Старой Вешалки. Впервые за последние несколько часов Ори согрелся.

— Они что, сдаться хотят?

Конечно, сдаваться никто не собирался. По крайней мере, на словах: в речах власть предержащих, в нью-кробюзонских учебниках истории, в передовицах лояльных правительству газет о поражении не будет ни слова. Речь будет идти лишь об историческом компромиссе, о тончайших оттенках предельно отточенной стратегии. Но даже соратники мэра по партии Жирного Солнца и коллеги по Правительству городского единства будут разочарованы. Ведь они — как и все остальные — будут знать, что это за «компромисс». Что Нью-Кробюзон потерпел поражение, как бы ни называл это мэр.

— Они уже нащупывают контакты, — продолжал Барон, — но пока не знают даже, как говорить с Тешем. Уже много лет с нашей миссией там нет связи. А тешских шпионов в Нью-Кробюзоне наверняка до хрена и больше, только непонятно, кто они и где их искать. В здании посольства всегда пусто. Тешане по-другому дела делают. Поэтому правительство уже испробовало магию, посыльные суда, дирижабли… и на этом не остановится. Почтовых голубей пошлют, если надо будет. Настолько они хотят переговоров. И никто не должен знать о том, что происходит, пока в один прекрасный день нам не скажут: «Хорошая новость, ребята, мэр принес мир». А тем временем наши бедолаги будут драться и умирать на суше и на море.

Под чужим небом. Ори почувствовал, как у него кружится голова.

— А ты откуда знаешь? — спросил Старая Вешалка. Он слушал стоя, сомкнув ноги и сложив руки на груди. — Откуда ты знаешь, что они задумали, Барон?

Тот улыбнулся. Ори опустил глаза, надеясь, что никогда больше не увидит этой улыбки.

— От того, с кем я сейчас выпиваю, Вешалка. Ты сам знаешь. Я столько пива высосал в этой чертовой Барсучьей топи, что уж теперь-то знаю. Не зря же я торчу там со своим новым лучшим другом, Бертольдом Сулионом.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

нАсТуПаТеЛьНоЕ

ОтСтУпЛеНиЕ

ГЛАВА 17

— Вот оно. Здесь. Это его край. Край какотопического пятна.

Задолго до этого канюки прервали свой плавный полет и рассеялись в воздухе. Ягуар споткнулся, осторожно крадучись, на полушаге и был таков. Исчез. Пыль и черный дым распугали зверей. Казалось, сотни лет прошли с тех пор, как здесь впервые раздался этот громкий грубый звук.

По открытой ране земли, словно бацилла, крохотная палочка, отравляющая кровь, полз Железный Совет, загрязняя местность вокруг себя. Коптящий и чадящий металлический бог для животных. И, как много лет назад, одни люди клали перед ним рельсы, другие заметали его следы, а третьи брали дорогу сзади и переносили ее вперед, чтобы та легла под колеса грохочущей машины.

Куда бы он ни направлялся, везде он был незваным гостем. Состав нигде не становился частью пейзажа. Он был проклятием истории в редколесье на склонах холмов и среди густого покрова настоящего леса, в межгорных долинах и на изрезанных каньонами плато, кое-где пронзенных рогами твердых скальных возвышенностей. И в зловещих местах, где природа взбунтовалась, вроде медленно движущихся холмов, гейзеров дымного камня, фульгуритовых статуй и застывших электрических бурь он тоже был как бельмо на глазу.

Город-призрак. Город, все жители которого, и мужчины, и женщины, были заняты лишь тем, что выравнивали землю и клали на нее рельсы. Все они были непрошеными гостями.

Как их предки, первые члены Совета, — некоторые еще находились среди них, — они были мускулисты, загорелы и знали свое дело. Переделанные, нормальные, какты и прочие стали виртуозами строительства: одни, вооруженные клещами, тянули рельсы, другие укладывали шпалы — и все это под стук забивающих костыли молотов, такой ритмичный, что хоть танцуй.

Для тепла они носили шкуры; платья и штаны делали из перешитых мешков. Они украшали себя отслужившими свое кусками железа и распевали убогие кричалки, бравшие начало от старых рабочих песен, да недавно сложенные баллады о самих себе.

На запад мы пошли,Местечко там нашли,Живем себе, не тужим,Между собою дружим,Свободные, поем.

В центре человеческого муравейника, где сотни людей только и делали, что обслуживали его многочисленные нужды, охраняемый стражей и дозорными — на вершинах холмов и деревьев, а также в небе, — полз он, причина всего, поезд. Время не пощадило его. Он стал иным. Он одичал.

Скотобойни, спальные места, орудийная башня, библиотека, зал для собраний, рабочие кабины, старые вагоны — все было на месте, и все стало другим. Все покрылось зубцами, обросло башенками и надстройками. Между новыми башнями протянулись веревочные мосты, которые то провисали, то натягивались, как струна, если поезд шел по кривой. Осадные орудия были привязаны к крышам. В стенках вагонов появились новые окна. Некоторые вагоны, словно старые церкви, покрылись плющом и другими ползучими растениями, а орудийной башни просто не было видно за листьями и стеблями. Две платформы целиком отвели под огороды, где росли всякие съедобные травы. Две другие тоже покрывала земля, но трава на ней росла только между могильными плитами. Несколько полудиких демонов движения игриво покусывали паровоз за колеса.

Появились новые вагоны. Один, построенный целиком из отполированных водой бревен, с заделанными смолой щелями, покачивался на тонких колесах, то ли недавно отлитых, то ли отремонтированных. Это были вагоны для представителей иных рас, присоединившихся к Совету: передвижные бассейны для водяных жителей. Поезд был длинный, паровозы тянули и толкали его с двух сторон — два впереди, два сзади. Дымовые грубы их с металлическими фланцами были все в охристых разводах, изображавших языки пламени. Первым шел огромный старый паровоз с ярко выкрашенной решеткой, над которым самодеятельные художники так потрудились за прошедшие годы, что он, казалось, распух и готов был лопнуть от переизбытка деталей.

Его прожекторы, как и следовало ожидать, стали глазами в обрамлении толстых проволочных ресниц, а решетка — ртом с выпирающими зубами. Зубы были настоящие — огромные клыки диких животных, где привязанные, а где и привинченные. Огромный нос был приварен спереди к утолщению на дымовой трубе, из-за которого она выглядела дурацким придатком. Заточенные поручни походили на рога. За этой неуклюжей физиономией громоздились трофеи и тотемы. Целый зверинец черепов и высушенных головных панцирей скалился в смертельной ярости с боков машины: зубастые, с разинутыми ртами, плоские, безглазые, рогатые, с ртами-присосками и зубами-ресничками, с костяными гребнями, до ужаса похожие на человеческие и совсем ни на что не похожие. Там, где на трофеях сохранилась шкура, она потемнела от дубильных веществ и выгорела на солнце, кости и зубы покрылись сеткой трещин и копотью. Обезображенный паровоз нес на себе останки, точно огнедышащий охотничий бог.

Они прокладывали путь по едва заметному следу былой дороги. Иногда она пропадала из виду — а может, это ландшафт за десятилетия сдвинулся с места и поглотил ее. Иногда в холмистом краю, на берегу озера они часами долбили скалу, чтобы найти вход в ущелье. А там, прорубаясь через кусты ежевики и заросли молодых деревьев, встречали среди ползучих сорняков призрак железнодорожной насыпи — пронизанный корнями растений земляной вал, по которому они когда-то проехали в другую сторону. Они находили запасы изъеденных временем рельсов и шпалы — некоторые даже лежали на своем месте, — укрытые брезентом, земля под которым пропиталась машинным маслом. И тогда новые рельсы клали встык к старым, дождавшимся хозяев.

— Это мы их тут оставили, — говорили старики, чьи руки укладывали этот путь. — Теперь я вспомнил. На всякий случай. Как знать, подумали мы тогда, вдруг доведется вернуться.

Оставленные про запас рельсы ускоряли движение — подарки из далекой молодости, завернутые в промасленный брезент и оставленные среди скал.