чтобы мы опасались отрядов, состоявших только из всадников-мужчин, ведь на равнинах скиталось много беглецов, воров и убийц.
Однажды, в начале Сезона Обновления, на нас напали настоящие разбойники, и пришли они не из бесконечных кошмаров моего господина. Почти дюжина всадников, они заметили нас издалека во второй половине дня – конечно, мой господин увидел их раньше; они постепенно сокращали расстояние между нами по мере того, как солнце скользило по небу. Их первая ошибка состояла в том, что они атаковали, как только оказались достаточно близко, в тот момент, когда солнце село и наступили сумерки. Я сомневаюсь, что они уже встречали зида'я и едва ли понимали, насколько лучше, чем они, мой господин ориентировался в темноте.
Вторая ошибка состояла в том, что они приняли моего господина за легкую добычу из-за его согбенных плеч. Более того, когда разбойники приблизились к нам в сгущавшихся сумерках, они не стали атаковать меня, что показалось бы мне забавным, не будь я охвачен ужасом.
Уже этих двух ошибок хватило бы, чтобы у них не осталось шансов на спасение, но они все равно могли победить, если бы взялись за луки, когда мы находились далеко. У моего господина был лук, но они могли с ним справиться, если бы сделали одновременный залп. Однако выстрелили только один или два разбойника, да и то лишь затем, чтобы не дать нам уйти, когда они, подняв над головами кривые мечи, мчались в нашу сторону.
Всего за несколько мгновений мой господин убил стрелами троих, затем обнажил меч и поскакал навстречу остальным. Я развернул свою лошадь и последовал за ним, чтобы сражаться с Хакатри бок о бок. Я отрубил руку одному из разбойников – и на лице у него застыло выражение негодования и удивления, словно я неправильно понял его наилучшие намерения, – и он рухнул на землю, но прежде чем я успел добраться до следующего, мой господин убил одного и ранил другого, размахивая Громобоем с такой быстротой и эффективностью, что оставшиеся разбойники развернули лошадей и обратились в бегство. Однако они поворачивались в седлах и стреляли в нас из луков, но либо нам повезло, либо они оказались плохими стрелками – ни одна из стрел не достигла цели.
Я поспешил к моему господину, чтобы поблагодарить – я ни секунды не сомневался, что, если бы со мной находился не такой великолепный воин, разбойники меня бы прикончили, – но, когда я с ним поравнялся, мне на миг стало страшно. Хакатри скакал, низко наклонившись к шее Серого, и я заметил, как тяжело он дышал. Только оказавшись рядом, он резко выпрямился, и я понял, что Хакатри не пострадал, но потратил почти все силы на схватку. Прошло много времени с тех пор, как я видел его таким беспомощным – мой господин с трудом остановил лошадь и соскользнул на землю.
Я соскочил с лошади и достал из седельной сумки остатки мази.
Мне удалось быстро развести костер и нагреть чистый камень. Когда он начал потрескивать от жара, я двумя палками вытащил его из огня и бросил в котелок, чтобы закипела вода, а потом размягчил мазь. Как только она остыла, я подошел к лорду Хакатри, и, после того как мой господин меня узнал, он позволил мне втереть мазь в свои раны.
Ночь становилась все темнее, пока я ждал, но мой господин по-прежнему лежал на земле. Наконец, когда взошла луна, он пошевелился и сел. Даже в слабом лунном свете я видел страх в его глазах.
– Я думал, что на этот раз сон, вызванный кровью дракона, никогда не закончится, – сказал он мне. – Верный Памон, я благодарю тебя. Я не знаю, что бы я делал без твоей преданности и помощи. Я всегда буду перед тобой в долгу.
Я вздрогнул, услышав его слова. Они переворачивали все с ног на голову. Я не хотел жить в мире, где мой господин был таким слабым и жалким. Это противоречило миропорядку, к которому я привык с самого детства.
– Я ваш слуга, – только и ответил я, хотя уже не до конца понимал, что означает мое служение лорду Хакатри.
Однажды ночью, когда мы все еще находились в неизведанных местах Пустошей, мне приснилось, что я горю. Только это совсем не походило на сон.
Я проснулся с криком, пытаясь ладонями сбить с себя огонь, который поднимался вверх по моим ногам, – и тут только понял, что пламя ненастоящее. Но оно было настоящим, во всяком случае, я так чувствовал. Когда я сидел под бесконечными звездами и раскинувшимся над головой ночным небом, боль не ушла, как будто с меня содрали кожу, атака на мой разум оказалась сильной и ужасной, точно бесконечный крик. И только после дюжины ударов сердца стала ослабевать, и я увидел, что мой господин сидит и смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
– Что это было, Памон? – спросил он.
– Я не знаю, милорд, – задыхаясь, ответил я. – У меня возникло ощущение, будто кто-то облил меня кипящим маслом. Это был лишь сон, я полагаю, но мне показалось, что он не отступил даже после того, как я проснулся.
– Мне очень жаль. – Лицо Хакатри стало мрачным, но в тот момент я не понял причины.
Мое сердце билось так быстро, что заболела грудь, а легким не хватало воздуха. Прошло много времени, прежде чем я позволил себе снова заснуть.
Я не только в тот раз стал участником снов моего господина. В следующие дни я часто просыпался от ужасных видений, всякий раз замечая, что лорд Хакатри мечется во сне от собственных кошмаров, и все сильнее убеждался, что разделяю с ним некоторые из них, хотя не мог понять, как такое могло быть. Меня преследовали не только жуткие сны о том, что я горю. Иногда, в особенности на грани сна и бодрствования, казалось, будто я совсем не сплю, а куда-то соскальзываю сквозь вуаль, окружавшую наши жизни, в нечто иное – вечное и непостижимое. Это пугало по-настоящему – какая тонкая черта отделяла состояние бодрствования от неизведанных заливов безумия.
Однажды рано утром я проснулся и обнаружил, что Хакатри встал и ходит по лагерю. Он лихорадочно складывал наши вещи, словно собирался бежать от какой-то опасности, но выглядел скорее взволнованным, чем встревоженным.
– Вставай, Памон, вставай! – сказал он, когда я сел и принялся тереть глаза. – Я знаю нужное нам направление! И где находится Белый Призрак!
– И вы мне расскажете, милорд? – спросил я.
– Даже лучше – я покажу! К лошадям! Она меня ждет!
Я покорно собрал кухонные принадлежности и остальные вещи, которые вечером достал из седельных сумок, и приготовился ехать дальше. Не успел я