Когда первая вспышка горя миновала, она рискнула бросить взгляд поверх плюшевой головы песика на лицо ветеринара. Со страхом ожидала она прочесть там приговор, но красивое лицо было бесстрастным, в то время как пальцы правой руки медленно двигались, обследуя нижнюю челюсть жеребца. Теперь вместо пены изо рта Шареба полезли длинные нити слюны, перевитой красным, срывались и падали на траву, зловеще поблескивая там.
Слезы текли и текли и уже вымочили собачке все левое ухо.
«Спаси его, спаси Шареба, Колин!»
Осторожно помассировав мягкие ткани под челюстью, Колин заставил жеребца поднять голову выше, но тот заупрямился и громко заржал, отчего кровавая слюна полетела во все стороны. Сама того не замечая, Ариадна прокусила губу до крови.
Колин между тем переждал приступ паники у Шареба и снова мягко принудил его поднять голову выше, бормоча что-то утешающее. Неохотно жеребец позволил ему взяться за обе челюсти, раскрыть рот и заглянуть внутрь.
— Это опасно, Колин? Он… умрет?
— Что? А… нет, я бы так не сказал, — рассеянно откликнулся ветеринар.
Он сделал знак Ариадне поднять лампу к самой морде Шареба. Девушка поспешно опустила песика в траву и схватила светильник.
— Отлично, молодец… из тебя выйдет неплохой ассистент…
Говоря все это, Колин пытался глубже заглянуть в рот жеребца. Ариадна сочла момент не самым подходящим для шуток. Досада отчасти вытеснила страх. Почему он не проникается серьезностью ситуации? Почему не сознает серьезную ответственность? Ведь она объяснила, что Шареб бесценен!
— Ну что там? — наконец не выдержала девушка.
Брови ее были неодобрительно сдвинуты, губы слегка надуты. Досада и тревога боролись в ней, попеременно одерживая верх.
— Что ты видишь? Говори, я тоже хочу знать!
— Зубы.
— Зубы? В каком смысле зубы? — Ариадна не решилась уточнить, тем более что ветеринар как раз сунулся в самый рот Шареба. Девушка поймала отчаянный взгляд жеребца и отвернулась, но смотреть в сторону было выше ее сил. Она снова уставилась на светлые волосы Колина, на его затылок.
— Зысеблужен… — послышалось невнятное.
— Что? — в ледяном ужасе переспросила она, решив, что это название болезни, от которой умирает Шареб.
— Язык весь обложен, — повторил Колин, повернувшись к ней с рассеянной полуулыбкой, потом вытянул изо рта жеребца что-то длинное и осклизлое на вид.
Шареб дернул головой, пытаясь вырваться.
— Тихо, болван ты эдакий! — вдруг резко приказал Колин.
Шареб тотчас повиновался, словно был образчиком кротости.
— Свети ему прямо в горло, Ариадна, иначе я ничего не увижу!
Рука онемела от напряжения, и девушке пришлось поддержать ее другой. Колин, казалось, собирался сунуть голову между разверстыми челюстями Шареба, как если бы то была пасть льва.
— Ага!
— Что?!
— Я так и думал.
— Господи.что?!
Как-то ухитряясь при этом не выпускать уздечку, Колин сунул руку глубоко в горло жеребца. Тот сделал конвульсивное движение, по шее прошла судорога, и Колин поспешно выдернул руку.
— Твой ненаглядный ухитрился засадить себе в горло инородный предмет… проще говоря, обломок ветки. Теперь эта штука крепко сидит у него во рту. Послушай Ариадна, разве я не говорил, что надо кормить его подходя шей пищей?
— Но я никогда… Как ты сказал — обломок ветки? — Ариадна испытала такое облегчение, что у нее подкосились ноги. Она с трудом удержалась на ногах. — Но как у него во рту мог оказаться этот обломок?
— Не знаю. Знаю только, что он выгнут дугой вдоль неба и крепко застрял. Может, так и оставить? Будешь привязывать к нему кусок веревки и использовать вместо уздечки. Удила не понадобятся.
— Но, Колин…
Ветеринар пожал плечами, улыбнулся в знак того, что шутит, и одним быстрым движение извлек изо рта Шареба то, что при ближайшем рассмотрении и впрямь оказалось частью ветки с острыми окровавленными краями. Потом взял из ослабевшей руки Ариадны лампу, поставил на землю и повернулся поощрительно потрепать по шее жеребца.
— Что ж, дружок, я очень надеюсь, что это послужит тебе уроком. Питаться надо сеном и овсом, а не бог знает чем.
Колин не возражал — более того, всем сердцем приветствовал любовь дочери старого графа Уэйбурна, но его совсем не порадовали чувства, вспыхнувшие по отношению к нему в ее жеребце. Любовь Шареб-эр-реха оказалась чувством весьма обременительным.
После триумфального извлечения ветки изо рта он, как привязанный, последовал за своим спасителем в рощу и ждал, пока тот упакует и закроет сундучок — тот самый, насчет которого он еще недавно лелеял злобные намерения.
Когда ветеринар отправился к ручью умыться и вымыть руки, жеребец потрусил следом и не двинулся с места, пока ритуал не был завершен. Оттуда они, опять-таки вместе, вернулись в лагерь, причем старина Гром выразил свое мнение издевательским ржанием. Но даже это не сбило Шареба с однажды выбранного курса — он собирался и дальше выражать свою бесконечную признательность. Когда бывший недруг подошел к Ариадне и обнял ее, он не только не возмутился, но приблизился вплотную и одобрительно задышал ветеринару в затылок.
Колин понял, что его терпение на исходе. Повернувшись, он странно посмотрел жеребцу в глаза.
— Я уже все понял, Шареб. Довольно, ты сказал свое «спасибо».
— Ты завоевал его дружбу на веки вечные, — не без иронии заметила Ариадна.
— Сдается мне, лучше иметь эту лошадь в числе врагов, чем друзей, — сухо ответил Колин, но в душе ему льстила откровенная благодарность животного с таким крутым нравом.
Пожалуй, и в самом деле иногда он чувствовал себя настоящим героем, даже сейчас.
Ариадна засмеялась шутке и прижалась к его груди. Копии вдохнул запах ее волос — запах свежести, ветра, трав.
Она казалась пугающе хрупкой, и он обнял ее осторожно, как если бы боялся ее повредить. В ответ девушка стиснула его с силой, неожиданной в столь изящном теле. Со вздохом довольства Колин положил подбородок ей на макушку и закрыл глаза.
— Ты такой чудесный, такой особенный, — услышал он, — Что бы ты ни сделал, это заставляет меня любить тебя сильнее, хотя порой кажется, что дальше некуда. Ты представить себе не можешь, как я благословляю день, когда решила нанять для Шареба настоящего ветеринара.
— Я не сделал ничего особенного, — запротестовал Колин смущенно. — Подумаешь, вытащил ветку! В моей карьере доктора бывали случаи посерьезнее.
— Что ж, я могу предложить тебе серьезную проблему.
— Какую именно?
— Придумай, как мне расторгнуть помолвку с Максвеллом и при этом вернуть Газель.
— Я не Бог, а простой смертный, дорогая, и чудеса не в моей власти.