Читать интересную книгу Истории Выживших (сборник) - Александр Козин

Сопливый врезал по наступающим из РПК, вышибая из асфальта фонтанчики цементной крошки. Двое рухнули сразу, третий перед смертью исполнил причудливый танец, напоминающий лезгинку. Остальные залегли, но это не уберегло их от гранаты, брошенной Зубаткой с крыши. Очередной взрыв отправил к праотцам еще двоих, а третьему разворотил брюхо; его жуткие вопли порой пробивались сквозь грохот выстрелов и взрывов.

Войско Жнеца, на миг замешкавшись, ответило шквалом огня. Заработали минометы: от разрывов мин со звоном вылетели стекла, пережившие и Год Первого Посева, и Пандемию, и годы Войн Поселений. Заправку заволокло дымом и пороховой гарью.

Шурпан выглянул из укрытия, выстрелил, снова спрятался, спасаясь от града пуль. Люди Жнеца поливали их огнем, не давая поднять головы, но и сами не рисковали наступать. Группа каганатовцев попыталась было зайти с фланга, через Лес, но была остановлена минами и одним из Трех Толстяков, окопавшимся неподалеку от ангара. Перестрелка продолжалась около часа и постепенно начала стихать. Оставив несколько десятков трупов на разбитом асфальте, люди Жнеца отступили.

Как только выстрелы затихли, Шурпан решил устроить перекличку:

– Слепец!

– Здесь, – донеслось с крыши.

– Зубатка!

Молчание.

– Зубатка!!!

– Да здесь я, здесь. Уши от грохота заложило.

– Толстяки, рассчитайсь!

Три голоса отозвались с разных сторон.

– Сопливый!

Тишина.

– Сопливый!!!

И снова ответом были робкие птичьи трели в притихшем с перепугу лесу.

Вскочив, Шурпан бросился к полукругу из мешков, за которым расположился мальчишка. Хлопок, и над его ухом что-то просвистело, со звоном влетев в остатки вывески над заправкой.

Снайпер.

Прыгнув за мешки, Шурпан увидел Сопливого, уткнувшегося носом в мешки, будто задремав посреди боя. Руки сжимали пулемет, задравший ствол к небу. Схватив мальчишку за плечи, Шурпан потянул его на себя.

– Мама… – прохрипел тот, и на его губах выступила кровь. – Мамочка…

– Не мамочка я тебе, – ответил Шурпан, глядя на дыру в груди юнца, из которой хлестала кровь. Впрочем, он знал мать Сопливого. Они были из одной деревни, и она обещала, что проклянет Шурпана, если тот не вернет ее сына живым.

Что ж, у нее будет шанс, если он сам вернется. А это вряд ли.

Впрочем, когда он втащил Сопливого в зал бывшего магазина и его осмотрела Зубатка, оказалось, что мальчугана рановато списывать со счетов. Рана была серьезной, и артов, исцеляющих раны, у них не было, но после перевязки он забылся лихорадочным сном, и Зубатка сказала, что если найти живокост, то у Сопливого будет шанс. Передышка закончилась, люди Жнеца снова начали стрелять, и все вернулись на позиции.

На сей раз ударная группа шла под прикрытием БТРа, поливавшего заправку огнем из пулемета. «Консерва» медленно ползла туда, где первая волна атакующих ценой жизни пробила брешь в минном поле. Слепец шарахнул по ней из «Мухи», но промахнулся и снес остатки рекламного щита на въезде. БТР тут же перенес огонь на крышу, кроша бетон и взорвав проржавевший фонарь над дверью.

Пора, подумал Шурпан, и Три Толстяка, должно быть, услышали его мысли: из-за угла заправки, бешено ревя, выполз БМП. Управляемая братьями махина, сожравшая всю оставшуюся в бочках солярку, двинулась вперед, оказавшись прямо на правом фланге атакующих. С грохочущих траков осыпалась земля и ржавчина. Шурпан молил богов и богинь, чтобы железяка, управляемая не самыми умелыми руками, не заглохла. И, должно быть, какой-то бог услышал его молитвы.

Пушка БМП изрыгнула пламя, сбив четверых бедолаг, как кегли. Шедшие колонной за БТРом и оказавшиеся открытыми для обстрела кинулись было за борт бронированной машины, но туда ударил пулемет Зубатки, занявшей позицию Сопливого. Охваченные паникой, люди Жнеца бросились в рассыпную. БТР повернул башню к своему стальному противнику, но его пулемет был бессилен против брони. Махина двинулась было назад, когда очередной выстрел из пушки БМП попал ему прямиком в задницу, заставив ее вспыхнуть. БТР заглох, но продолжал стрелять, пока Зубатка, сменив пулемет на свое любимое ПТР, не всадила патрон ему под башню. Пулемет заглох, но вокруг БМП начали рваться мины. Три Толстяка начали сдавать назад, в укрытие, и Шурпан уже готов был праздновать успех, когда одна из мин угодила прямо в башню, подбросив ту высоко в воздух, как сорванную с пивной бутылки пробку. Из объятой пламенем машины выбрался живой факел – один из братьев. Прицелившись, Шурпан выстрелил в него, прервав страдания.

Бой затих, но на душе было паршиво. Время от времени доносились хлопки минометов и вокруг заправки расцветали взрывы. В суматохе боя Шурпан и не заметил, как день начал клониться к закату.

Взрывы мин постепенно стали восприниматься как нечто само собой разумеющееся и даже естественное, вроде раскатов грома приближающейся грозы. Хлопок, еще хлопок…

Вдруг раздался дикий грохот. Обернувшись, Шурпан увидел, что мина угодила в крышу заправки. Слепец махнул рукой, показывая, что жив, но…

– Там Сопливый! – закричал Шурпан, бросившись в развалины. Внутри все заволокло пылью и гарью. В серой завесе мелькало пламя горящего хлама. Бросившись к раненому, Шурпан принялся разгребать обрушившиеся сверху осколки бетона и, наконец, откопал мальчишку.

Он был мертв. Лицо было серым от пыли. Она покрывала даже открытые, потухшие глаза. Огромная бетонная плита рухнула прямо ему на грудь.

Закрыв глаза, Шурпан схватил Сопливого за еще теплую руку и зашелся первобытным, звериным криком.

Когда сквозь наползающие тучи пробивались последние красные лучи заходящего солнца, со стороны Жнеца показался парламентер. Это был Кабан. С привязанным к стволу автомата белым флажком он в компании тощего бойца в камуфляже шел к заправке.

Шурпан и Слепец вышли навстречу.

Остановившись посередине, они молча сверлили друг друга взглядами. Наконец Шурпан зевнул, постаравшись сделать это максимально беззаботно, и, потянувшись, сказал:

– Говорите, чего приперлись. У меня жратва в котелке остывает.

Кабан ухмыльнулся, блеснув золотыми зубами, но, будто вспомнив о том, что парочки из них недавно лишился, тут же закрыл рот, а потом процедил:

– Жнец предлагает вам милость. Уйдите и останетесь целы. Незачем дохнуть за соляру.

– Это не мои люди валяются здесь, как падаль, – ответил Шурпан, обведя рукой усеянное телами поле боя.

– У нас хватает людей, – ответил Кабан. – А у вас сколько еще? Трое? Пятеро?

«Меньше, чем ты думаешь», – мысленно ответил Шурпан, но вслух сказал другое:

– Думаю, мы поступим следующим образом. Вы сейчас развернетесь и отправитесь прямиком в задницу. Можете облить себя тем, что у вас еще осталось из горючего, и отправить себя к вашему любимому Огнебогу.

– Огнебог – сказочка для доверчивых кретинов, – ответил Кабан, и его обезображенное шрамом лицо еще сильнее исказила кривая ухмылка. – На самом деле после смерти нет ничего. Пустота. И ты сейчас с ней встретишься!

Должно быть, он рассчитывал на внезапность. И его расчет оправдался бы, если бы не Слепец. Кабан рванул из-под куртки пистолет и даже успел навести его на Шурпана, когда в его толстое бычье горло вонзился брошенный слепым нож. Второй боец Каганата вскинул дробовик и всадил заряд дроби Слепцу в живот. Выхватив пистолет из руки падающего Кабана, Шурпан застрелил человека в камуфляже и, подхватив Слепца, поволок его в укрытие. Вслед им раздались выстрелы, и Зубатка ответила им пулеметной очередью.

Дотащив Слепца до укрытия, Шурпан с надеждой посмотрел на друга… и сразу понял, что все скоро будет кончено.

Слепец умирал.

Ночью начался ливень, скрывший лагерь Жнеца. В бинокль Шурпан сумел разглядеть лишь огромный костер, в котором они по традиции жгли своих погибших соратников.

Они сидели внутри, у костра. Потоки дождя падали сквозь проломленную крышу, заливая обугленные горы мусора. Шурпан вспоминал, как Сопливый однажды сказал, что у них вместе с Зубаткой и Слепцом пять глаз на четверых. Все тогда ржали до упаду, и Зубатка сказала, что она и одним больше видит, чем Сопливый.

– Почему тебя называют Шурпан? Это твоя фамилия? – спросила Зубатка, докурив сигарету до фильтра. Шурпан тоже закурил и, выпустив облако дыма, ответил:

– После Пандемии меня приютил один старик, который готовил отменную шурпу. Я ее лопал сколько мог, и он меня прозвал Шурпаном.

– А как тебя на самом деле зовут?

– Никак.

– Да ладно тебе! У всех есть имя!

– Правда. Я детдомовский. Имя, которое дают в детдоме, такое же настоящее, как кличка. Так что пусть уж будет Шурпан.

Они замолчали, и Зубатка положила руку на лоб Слепого. Его губы иногда шевелились, лицо было белее первого снега, но смерть все никак не забирала его. Вдруг он прошептал:

– «Погремушка»…

– Что? – наклонился к нему Шурпан. «Погремушка» была артефактом, скрывавшим издаваемые владельцем звуки. Только отчего Слепец о ней вспомнил?