Читать интересную книгу В лесах. Книга первая - Павел Мельников-Печерский

— Не от того песку… Это от серного колчедана… Теперь ихнюю плутню насквозь вижу… Знаешь серный колчедан?..

— Не знаю, что за колчедан такой, не слыхивал…— отвечал Патап Максимыч.

— Дресву знаешь?

— Как дресвы не знать! — молвил Чапурин. — По нашим местам бабы дресвой полы моют.

— А как ее делают? — спрашивал Колышкин.

— Спорник с каменки[108] берут… потолкут в ступе, вот тебе и дресва, — сказал Патап Максимыч.

— — Ладно, а замечал ты когда, что в дресве-то ровно золотые искорки светятся? — продолжал спрашивать Колышкин.

— Как не замечать!.. «Мышиным золотом» те блестки зовут. — Ну вот, это мышиное золото и есть колчедан. — сказал Колышкин. — Ветлужское золото тоже «мышиное»… Понял?..

— Чудно что-то заговорил ты, Сергей Андреич, — молвил Патап Максимыч. — Мышиное золото искорками живет, блестками такими, а это, гляди-ка, что…прибавил он, указывая на пузырек.

— Не про это тебе говорю, это золото настоящее и брато не на Ветлуге, — сказал Колышкин. — Говорю тебе про серный колчедан, про тот, что у вас «мышиным золотом» зовется. Местами он гнездами в земле лежит и с виду как есть золотой песок. Только золота из него не добудешь, а коли хочешь купоросное масло делать, — иная статья — можно выгоду получить… Эта гарь от колчедана, а по-вашему, от мышиного золота; а песок в склянке не здешний. То с приисков краденое настоящее промытое золото… Берегись, крестный, под твои кошели подкопы ведут…

Задумался Патап Максимыч. Не клеится у него в голове, чтоб отец Михаил стал обманом да плутнями жить, а он ведь тоже уверял… «Ну пущай Дюков, пущай Стуколов — кто их знает, может и впрямь нечистыми делами занимаются, — раздумывал Патап Максимыч, а отец-то Михаил?.. Нет, не можно тому быть… Старец благочестивый, игумен домовитый… Как ему на мошенстве стоять?..»

— А богат человек, что песок тебе продавал? — спросил Колышкин.

— Мужик справный, — ответил Патап Максимыч.

— Как, однако?

— Денежный человек, — изба хорошая, кони, коровы, все в порядке… Баклушами кормится — баклушник.

— Не тысячник? — спросил Колышкин.

— Какое тысячник! — молвил Патап Максимыч. — Баклушами в тысячники не влезешь… Сот семь либо восемь — залежных, может быть, есть, больше навряд…

— Двести пятьдесят целковых ему деньги?

— Еще бы не деньги! Да Силантью целый год таких денег не выручить. За сорок-то целковых он мне кланялся, кланялся.

— А давно ль ты его знаешь? — спросил Колышкин.

— Впервой видел, — отвечал Патап Максимыч. — Ночь у него ночевал, пообедал, вот и знакомства всего…

— А в дело тебя звали? На золото денег просили?.. — приставал Колышкин.

— Было, — нехотя молвил Патап Максимыч.

— Теперь мне все как на ладонке, — сказал Колышкин. — Подумай, Патап Максимыч, статочно ли дело, баклушнику бобра заместо свиньи продать?.. Фунт золота за сорок целковых!.. Сам посуди!.. Заманить тебя хотят — вот что!.. Много ль просили?.. Сказывай, не таи… — Да на первый раз не больно много: три тысячи на монету.

— А потом? — А потом, коли дело на лад пойдет, пятьдесят тысяч целковых обещался им дать, — сказал Патап Максимыч.

— Э!.. Народ тертый!.. На свои руки топора не уронит…— молвил Колышкин. — Сибиряки, надо быть?

— Народ здешний, — отвечал Патап Максимыч. — Один, правда, живал в Сибири и на приисках золотых, сказывает, живал…

— Так и есть, — подхватил Колышкин. — Жил в Сибири, да выехал в Россию «земляным маслом» торговать… Знаю этих проходимцев!.. Немало народу по миру они пустили, немало и в острог да в ссылку упрятали… Нет, крестный, воля твоя — это дело надо бросить.

Задумался Патап Максимыч. Отец Михаил с ума нейдет… Как же это игумну в плутовских делах бывать?

— А ты бы, крестный, рассказал уж мне все по порядку, как зачиналось это дело и как шло до сих пор. — сказал Колышкин. — Подумали бы вместе, гнилого ответа от меня не услышишь.

Молчит Чапурин. Хмурится, кусает нижнюю губу и слегка почесывает затылок. Начинает понимать, что проходимцы его обошли, что он, стыдно сказать, ровно малый ребенок, поверил россказням паломника…

Но как сознаться?.. Друг-приятель — Колышкин, и тому как сказать, что плуты старого воробья на кривых объехали? Не три тысячи, тридцать бы в печку кинул, только б не сознаться, как его ровно Филю в лапти обули.

— Отчего не сказать всего по ряду? — приставал Колышкин. — Вдвоем посоветуем, как бы тех плутов изловить?

— А чего ради в ихнее дело обещал я идти? — вдруг вскрикнул Патап Максимыч. — Как мне сразу не увидеть было ихнего мошенства?.. Затем я на Ветлугу ездил, затем и маяту принимал… чтоб разведать про них, чтоб на чистую воду плутов вывести… А к тебе в город зачем бы приезжать?.. По золоту ты человек знающий, с кем же, как не с тобой, размотать ихнюю плутню… Думаешь, верил им?.. Держи карман!.. Нет, друг, еще тот человек на свет не рожден, что проведет Патапа Чапурина.

— А я-то про что тебе говорю? — сказал Колышкин, вдоль и поперек знавший своего крестного. — Про что толкую?.. С первого слова я смекнул, что у тебя на уме… Вижу, хочет маленько поглумиться, затейное дело правским показать… Ну что ж, думаю, пущай его потешится… Другому — не спущу, а крестному как не спустить?..

— А! Понял же, значит, что шутку хотел над тобой сшутить! — самодовольно улыбаясь, молвил Патап Максимыч. — Ишь ты!.. На саврасой, брат, тебя не объедешь!

— Не сразу, Патап Максимыч, не вдруг, — шутливо ответил Колышки. — Сами с усами, на своем веку тоже кое-какие виды видали.

— Да ты у меня умный. Золотая головушка!.. — сказал Патап Максимыч, гладя Сергея Андреича по голове. — С тобой говорить не наскучит.

— Ну ладно, ладно. Будет шутку шутить… Рассказывай, как в самом-то деле ихня затея варилась, — прервал Колышкин. — Глазком бы посмотреть, как плуты моего крестного оплетать задумали, — с усмешкой прибавил он. — Сидят, небось, важно, глядят задумчиво, не улыбнутся, толкуют чинно, степенно… А крестный себе на уме, попирает смех на сердце, а сам бровью не моргнет: «Толкуйте, мол, голубчики, распоясывайтесь, выкладывайте, что у вас на уме сидит, а мне как вас насквозь не видеть?..» Ха-ха-ха!..

И звонкий хохот Колышкина раскатился по высоким комнатам.

— Экой догадливый! — тоже смеясь, молвил повеселевший Чапурин. — Ровно ты, Сергей Андреич, ту пору промеж нас сидел… Так уж верно ты рассказываешь.

— Так как же, как дело-то было? — спрашивал Колышкин. И рассказал Патап Максимыч Колышкину, как приехали к нему Стуколов с Дюковым, как паломник при всех гостях, что случились, расписывал про дальние свои странствия, а когда не стало в горнице женского духа, вынул из кармана мешок и посыпал из него золотой песок… — И такие пошел моты разматывать, только слушай, — говорил Патап Максимыч. — И стелет и метет, и врет и плетет, а сам глазом не смигнет, равно нет и людей перед ним… Занятно мне стало… Думаю: «Постой ты, баламут, точи лясы, морочь людей, вываливай из себя все дотла, а затеек твоих как нам не видать?..» Сродственник на ту пору был у меня да приятель старинный — удельного голову Захлыстина Михайлу Васильевича не слыхал ли?.. Мы тому проходимцу будто и поверили, а он и говорит: «Золотой, дескать, песок неподалеку от ваших мест объявился — на Ветлуге». И давай нас умаливать, золоты прииски заявляйте, компанию заводите, миллионы, говорит, наживете. А мы: отчего ж, мол, не завести компании, Яким Прохорыч, — для че от счастья отказываться? Денег-то, скажи, много ль потребуется?

«На первый раз, говорит, тысячи три бумажками, а станет дело на своих ногах, тысяч пятьдесят серебром будет надобно». Для видимости согласились мы, по рукам ударили. А мне о ту пору требовалось на Ветлуге побывать. Едем, говорю Стуколову, кажи, где такой песок водится. Поехали… Места не показал, а на Силантья, баклушника, навел. — Ну? — спросил Колышкин смолкшего было Патапа Максимыча. — Силантий и продал песок, — отвечал Патап Максимыч. — В лесу нарыл, говорит… И другие заверяли, что в лесу роют. Кто эти другие, не сказал Патап Максимыч. Вертелся на губах отец Михаил, но как вспомнятся красноярские стерляди, почет, возданный в обители, молебный канон, баня липовая с калуфером — язык у Патапа Максимыча так и заморозит… «Возможно ль такого старца к пролазу Якимке приравнивать, к бездельнику Дюкову? — думал Патап Максимыч. — Обошли, плуты, честнаго игумна… Да нет, постой, погоди — выведу я вас на свежую воду!..»

— Все, кто тебя ни заверял, — одна плутовская ватага, — сказал, наконец, Колышкин, — все одной шайки. Знаю этих воров — нагляделся на них в Сибири. Ловки добрых людей облапошивать: кого по миру пустят, а кого в поганое свое дело до той меры затянут, что пойдет после в казенных рудниках копать настоящее золото.

— Изловить бы их, — молвил Патап Максимыч.