Боев по-своему заботится о сыне, но его попытки проникнуть в душу Кости вызывают в мальчике протест. Это – грубое вторжение. Отца Кости не интересует душевное состояние сына. Главное для него – уличить, а затем сломить его, то есть перекроить мальчика в соответствии со своими взглядами.
Значит ли это, что активное вторжение в мир ребенка нежелательно? Нет, не значит.
Сила воздействия как раз и заключается в том, чтобы, видя в маленьком человеке личность, активно влиять на ее развитие, обязательно соблюдая при этом элементарные нормы этики.
Важно отметить и другое. В моменты наивысших эмоциональных напряжений, так называемых «взрывов», мы бываем особенно проницательны. Неожиданно перед нами открывается то, о чем мы раньше только догадывались.
Попробуйте проанализировать свое состояние в момент самой бурной вашей реакции. С одной стороны, в один миг вы вдруг увидели то, что раньше было скрыто от вас. Ваше видение настолько сконцентрировалось на этом, что все остальное поблекло. И тут же, рядом с глубиной проникновения – полная слепота. Если человек не в состоянии в период вспышки преодолеть эту слепоту, это «невидение» всего окружающего фона, который не менее важен, чем эта самая постигнутая вдруг истина, то он просто не в состоянии окажется не только правильно использовать полученную информацию, но и удержать ее, освоить разумом.
Кажется, все очень просто: надо соотнести внутреннее состояние ребенка с внешними проявлениями его, то, что находится глубоко внутри, с тем, что на поверхности, в повадках, в манере держаться, говорить, смеяться. И вот тут-то подстерегает непредвиденное: нам казалось, что мы хорошо знаем ребенка, и вдруг в один миг мы открываем, что наше знание было ошибочным, что ребенок-то совсем иной.
Дети обладают удивительной способностью приспосабливаться к реакциям взрослых, каким-то особым чувством быстро постигать их вкусы и потребности и в угоду им подавать себя. Именно это свойство приспособления дает им возможность сохранить, как ни странно, самих себя, свое истинное «я». Костя Боев перед отцом паинька, весь внимание, готов выполнить любое его требование. Но таков ли он на самом деле? Сможет ли он когда-нибудь простить отцу унижение в нем, Косте, человека? Горькие обиды, причиненные в детстве, оставляют след на всю жизнь. И чем ближе человек, нанесший обиду, тем сильнее след, тем труднее ее забыть. Обиды калечат нравственно, рождают комплекс неполноценности, от которого избавиться очень трудно.
Мы не замечаем порой, как наряду с приобретением полезных привычек, наряду с положительным у ребенка одновременно постепенно накапливается и отрицательный нравственный опыт. Он приобретает умение «правдиво» лгать, «откровенно» лицемерить, «доверительно-нежно» вымогать. Из-за педагогической близорукости мы иногда не видим этого второго плана. А затем разводим руками: «Как же мы проморгали сына?»
Дети обладают удивительной способностью приспосабливаться к реакциям взрослых, каким-то особым чувством быстро постигать их вкусы и потребности и в угоду им подавать себя. Именно это свойство приспособления дает им возможность сохранить, как ни странно, самих себя, свое истинное «я».
Жестокость старшего Боева породила в сыне лицемерие, которое стало нормой поведения мальчика. Он заискивает и перед отцом, и перед товарищами. У мальчика далее выработалась жалобно-ласковая улыбка, за которой скрывается иной раз и злость, и ненависть.
На следующий день после той злополучной ночи отец разбудил Костю. Мальчик вскочил мгновенно, глянул на отца. Отец терпеть не мог, когда дети не смотрели ему прямо в глаза. Он всегда говорил в таких случаях: «Значит, совесть не чиста». И у Кости всегда наготове такое выражение, которое устраивало отца – скромность, уважительность, правдивость. Прочитав все это в глазах мальчика, отец остался доволен, совершенно не подозревая того, что сын, защищаясь своими средствами, по сути дела, лгал. Возможно, слово «лгал» не совсем точно передает смысл взгляда Кости. Он всячески старался угодить отцу, ибо боялся его. А там, где страх руководит действиями ребенка, там неизбежно накопление отрицательного опыта.
По-иному складывались отношения в семье Зарубиных. Вовка рано почувствовал слабость матери и стал пользоваться этим. Мать старалась воздействовать на Вовку наставлениями, упреками, слезами. Она стремилась пробудить в сыне совесть, правдивость, честность. Поощряла его самостоятельность, радовалась той мужественности, которая, как ей казалось, начала проявляться в поведении сына. Понимала она и другое: мальчик может отбиться от рук, может попасть под плохое влияние. Конечно, она чувствовала: что-то в воспитании сына ею упущено. Но не могла понять что.
Она вспомнила, как сын завоевал себе право на самостоятельность. Сначала, когда был маленьким, если ему что-то запрещалось, кричал истошным голосом, падал на пол, бил ногами, визжал до тех пор, пока мать не сдавалась, не уступала. Малыша очень устраивало, когда мать говорила: «У него с нервами не все в порядке».
Но по мере того как Вовка подрастал, истеричность стала постепенно исчезать. Что же произошло? Вовка, мальчик самолюбивый, привыкший скорее командовать, чем повиноваться, там, на улице, быстро сообразил, что капризами и слезами в среде ребят авторитета на завоюешь. Его притязания были так жестоко однажды высмеяны ребятами, что он больше к средствам подобного рода не прибегал. Он понял: лидером становится тот, кто бесстрашен, кто готов в любую минуту доказать свою смелость. И он усвоил манеру независимости, в нем появился тот детский максимализм, который позволял ему утверждать: «Все, что захочу, то и сделаю». Эту манеру он перенес и на отношения с матерью. Не пустила его мать на улицу играть в футбол – выпрыгнул в окно, ей же хуже будет: пусть поволнуется.
Быстро усвоил Вовка и другое: настоящий вожак великодушен. Маленьких не обижают. Лежачих не бьют. Товарищи любили его за то, что он защищал слабых. Вовку просили: «Заступись». И он заступался. Но это была не только защита слабого. Скорее это было утверждение своей силы, расширение сферы своего влияния. Потом он научился «заступаться» чужими руками. Он говорил: «А ну, дай ему», а сам наблюдал. Если с «противником» поступали несправедливо, он вмешивался и заступался уже за него.
Мать считает Вовку добрым по натуре. Не будем спорить. Но сколько за этой добротой расчетливого, ложно-великодушного, кичливого и высокомерного?
Во что разовьются эти качества, разумеется, во многом зависит от матери. У Анны Ивановны не хватало сил на такой решительный разговор с сыном: «Ну вот что, Вова, раз ты меня совсем не слушаешь, я тебя определю в интернат». Строгий разговор необходим, но не для того, чтобы запугать мальчишку, а для того, чтобы дать ему почувствовать, что он не один в этом мире, что такие же права, если не больше, на получение радостей и удовольствий имеют и другие, что с этим он должен считаться. Впрочем, что-то подобное Анна Ивановна произносила не раз. Но говорилось это так, что сын был уверен: просто-напросто очередная нотация. «Какие еще там интернаты, – скорее чувствовал, чем думал Вовка, – разве она проживет хотя бы день без меня?»
Вовка все больше убеждался в том, что мать теряет власть над ним. И мать понимала, что не в состоянии довести свои требования до логического завершения, то есть добиться, чтобы сын считался с нею.
12. В моральных вопросах родителю следует быть бескомпромиссным
Гибкость и мягкость в воспитании не исключают решительности и твердости. Справедливая, твердая нравственная позиция, бескомпромиссно отвергающая всякие отклонения морального порядка, – вот чего иной раз недостает родителям.
Я в своей педагогической практике часто сталкивался с родительской растерянностью. Мне часто приходилось общаться с так называемыми трудными детьми из неблагополучных семей. Должен сказать – я в это всегда верил, – что большинство ребят из этих семей обладали многими достоинствами – волей, предприимчивостью, самостоятельностью, смелостью. Однако часто эти положительные качества оборачивались злом: именно смелость и решительность, инициатива и самостоятельность нередко приводили подростков в детскую комнату милиции и даже в колонию, на скамью подсудимых. Динамические свойства души реализовывались в безнравственном поступке.
Мне приходилось общаться с преступниками-рецидивистами. Я интересовался их детством. Старался выявить ошибки в воспитании, допущенные, в частности, родителями. И всякий раз – это подтверждали и сами преступники – выяснялось, что в детстве никто не проявил к ним разумной требовательности.
Свобода, которая есть безнаказанность и безответственность, – вот та крайность, которая приводит ребят к совершению аморальных поступков, рождает жестокость.