и ценило своё пребывание в Империи; с другой стороны — особый статус Италии неизбежно терял свою исключительность.
В отношении положения Италии в Империи переломным можно считать правление Траяна. Optimus Princeps одним махом поставил на один уровень Италию и провинции, учредив для надзора и упорядочения городских финансов особых «временных комиссаров» как для Италии, так и для всех остальных провинций[626]. Адриан не только сохранил этих «временных комиссаров» Траяна[627]. «Он назначил четверых консуляров судьями для всей Италии»[628]. Каждый из консуляров заведовал определённым округом, и только сам город Рим и его ближайшие окрестности не были им подчинены[629]. Важнейшее обстоятельство здесь то, что судьи эти из числа консуляров назначались исключительно по указам императора. А ведь ранее управление Италией было, безусловно, в руках сената. В результате, со времени правления Траяна, и Адриана в особенности, Италия начинает утрачивать своё привилегированное положение, приближаясь к положению прочих провинций Империи, а значит, и сама постепенно становится провинцией. Сенат очень болезненно воспринял новации Адриана в отношении Италии. О степени обиды сенаторов говорит то, что при преемнике Адриана Антонине Пие (138–161) они добились возврата к прежнему положению. Но уже Марк Аврелий (161–180) полностью вернул все решения Адриана относительно Италии[630]. Это лишний раз доказало их обоснованность и своевременность.
128 год — особый для законотворчества Адриана. Именно им датируется так называемый «вечный эдикт» — edictum perpetuum. Это была важнейшая мера, положившая конец старой преторской юрисдикции, действовавшей ещё с давних республиканских времён[631]. Дело в том, что Законы XII таблиц, утверждённые в Древнем Риме ещё в середине далёкого V века до Р. Х., в эпоху ранней Республики постепенно оказались уже недостаточными для быстро менявшихся условий жизни. Возникали неизбежные пробелы в законах, которые надо было восполнять. В таких случаях частные лица стали обращаться к высшим судебным магистратам — преторам, которые могли разъяснить возникшую ситуацию и удовлетворить гражданские иски. Преторы, таким образом, стали людьми, которые профессионально толковали законы гражданского права, обеспечивали их юридически правильное применение. Преторы в эпоху Республики обеспечивали римскому обществу внутренний гражданский мир и правовой порядок. Конкретные решения преторы объявляли в форме эдиктов. Каждый эдикт обновлялся раз в год и потому именовался lex annua — годичный закон. Вступая в должность, преторы излагали основные положения своей юрисдикции, при этом каждый новый претор, составляя свой эдикт, принимал во внимание и учитывал в дальнейшей практике опыт своих предшественников. Строго говоря, претор не обязан был издавать принципиально новые постановления и толкования законов. Но большинство преторов предпочитали опираться на свой собственный опыт. Потому они формулировали свои собственные эдикты, каковых во время несения обязанностей магистратов в первую очередь и придерживались. Разумеется, когда в Риме утвердилась императорская форма правления, возможности преторов изменить существующую и вводить свою юрисдикцию ушли в прошлое. Согласно сложившейся практике — права преторского эдикта никто из четырнадцати цезарей, предшественников Адриана, не отменял, — преторы более не рисковали издавать новые постановления по каким-либо важным вопросам, не испросив заранее соизволение правящего императора[632].
Адриан счёл сохранение такого двусмысленного положения с преторскими эдиктами атавизмом. В своё время Тиберий, утвердившись у власти по смерти Августа, упразднил коммиции — выборы магистратов римскими гражданами. Практически со времени Цезаря, гражданских войн, правления Августа эти гражданские атрибуты римской свободы безнадёжно утратили всякий смысл. Правда, их сохранение соответствовало лицемерному утверждению Августа, что он якобы восстановил Республику. Коммиции в этом случае должны были сохраниться как фиговый листок республиканизма в принципате Августа. Тиберий в нём уже не нуждался и потому упразднил совершенно бессмысленные с точки зрения государственной пользы, да и просто здравого смысла коммиции. В этом, думается, он поступил даже честнее Августа[633]. Адриан, упраздняя право преторского эдикта, поступал аналогично Тиберию.
К изданию нового эдикта о преторской юрисдикции Адриан отнёсся самым серьёзным образом, что можно назвать отличительной чертой всей его государственной деятельности. Все его решения всегда были тщательно продуманы, многократно взвешены и опирались на прочную правовую основу. По его поручению крупнейший юрист того времени Сальвий Юлиан подготовил тот самый edictum perpetuum, который отныне и стал правовым возмещением преторского права в Римской империи. Сальвий Юлиан произвёл кодификацию преторского права. Сам эдикт состоял из двух частей: главной и дополнительной. Суть его была в том, что теперь только император имел право на эдикты и рескрипты, которые теперь заменили не только постановления сената — senatus consultum, но и эдикты всех прочих магистратов. Впрочем, когда Юлиан подготовил «вечный эдикт», то он был утверждён постановлением сената. Так что сенат сам утвердил содержавшееся в этом эдикте исключительное право императора на изменение норм[634].
Нельзя не согласиться с утверждением, что значение правления Адриана в развитии римской императорской власти чрезвычайно велико. Адриан своими нововведениями практически полностью лишил «сенат римского народа» действительных административных, судебных и законодательных возможностей. Именно Адриан реально создал правовой базис для окончательного превращения Рима в бюрократическую монархию последующей эпохи[635].
Принятие «вечного эдикта» завершило очередное пребывание Адриана в столице Империи. Его вновь позвала в путь «муза дальних странствий». На сей раз путь его лежал в Африку, где он намеревался проинспектировать III Августов легион, расположенный в этой провинции. Северная Африка, провинция Африка, расположенная на территории современного Туниса, частью Алжира, в то время — одно из самых спокойных владений Рима. Войны с нумидийцами были в далёком прошлом, восстания мавров если и случались, то происходили весьма далеко, за сотни миль, где-то в горах Атласа, ближе к Атлантике. Возрождённый Карфаген, во многом тщанием Адриана, процветал, росли и другие города — тот же Лептис. Африка, прекрасно римлянами освоенная, уже начинала играть немаловажную роль в римской культуре. Родом из этой провинции будет знаменитый Апулей, автор романа «Метаморфозы», обычно именуемого «Золотой осёл». Популярность этого литературного шедевра не падает уже почти 19 столетий. Не случайно лицеист Александр Пушкин «читал охотно Апулея, а Цицерона не читал».
Адриан, будучи, конечно же, совсем не безразличен к всестороннему процветанию этой провинции, кстати, и хлебом Рим снабжавшей, прежде всего заинтересовался уровнем боевой подготовки стоящего в ней легиона. Одно дело — легион на опасных границах в Северной Британии, по Рейну и Дунаю, за которыми полчища враждебных Риму варваров; в Каппадокии и Сирии, где рядом могучая Парфия, да и иные недружественные воинственные народы. А здесь — население, к мятежам давно уже не склонное, внешнего врага тоже более нет… Какова же в этом безопасном римском владении боевая подготовка? Вот этим-то в первую очередь и решил Адриан в Африке заняться. Его появление в провинции сразу стало знаменательным. Как пишет