Как только она вышла на оный, то и была тотчас окружена знакомцами и сродниками своими; ибо город их стоял подле самого берега. А я, не имея нужды больше тут медлить, погрузился в море, и плавая несколько времени во глубине оного, нашел твой меч, я его тотчас узнал, и думая что ты каким нибудь случаем находишься на сем море, или лучше сказать, влеком будучи силою Всевышних, поднялся я на поверхность вод; и в самое то время снова имел счастье спасти тебя от гонящегося за тобою Карачуна. Едва ты выхватил у меня свой меч, как погрузился я снова во глубину, и почувствовав в себе некую премену, увидел наконец, что я уже не Дельфин, но морской лев. Не странна мне была сия перемена, ибо к чудным сим превращениям имел уже я привычку. Я возблагодарил Богам, что они способствовали мне избавить стольких людей от напастей, и просил их и впредь меня употреблять в таковых же помощах. Молитва моя была не тщетна, любезный мой шурин, говорил Вельдюз Светлосану; я тебе опять помог промыслив тебе куст Кокосовых орехов. После чего превратясь в морского орла, и будучи побуждаем Богами, способствовал я тебе разрушить очарование Левсила; потом, по их же побуждению вынырнув перед сим островом в виде Аллигатора, принудил тебя следовать к сему острову; и напоследок превратясь в крылатого змия, и нашед на здешнем острове каменный нож, полетел к тебе на помощь, и имел последнее и наивеличайшее всех удовольствие, помочь тебе против общего нашего врага и злодея.
Сказав сие снова бросился они лобызать Светлосана, который, услышав сколько раз помогал он ему, и спасал его от смерти, еще более был тем тронут; он не возмог порядочно ему возблагодарить, будучи восхищен великодушием его, но только проливал радостные слезы, лобызая его и превознося: что было для Вельдюза сладостнее всякого витийства. Оба вкушали они тогда величайшую радость, видя и лобызая друг друга, как были вдруг приведены в приятнейший восторг, увидев идущего к себе Видостана. Все трое возгласили они имена один другого, и бросились ко взаимному облобызанию. Чистейшая радость объяла их души: они все совокупно вещали друг ко другу, изъясняя восхищения свои и восторги и сиe смешение гласов было для них тогда наиприятнейшим согласием, и превосходнейшим всякой музыки, исчадия скуки и роскоши.
Но не успели еще они насытиться лицезрением друг друга, как Вельдюз и Видостан вскричали, как будто б чего испугаясь: Светлосан подъял туда очи, откуда казалось происходит их страх, и увидел идущего к себе Липоксая в том безобразнейшем виде, в каковом узрел он его в пещере. Князь обрадовался ему чрезвычайно, и пошел к нему навстречу, между тем как Полочанин и Индеец стояли в удивлении. Липоксай бросился в ноги Славенскому Князю, благодаря его за освобождение свое от уз и мучения. Светлосан, чтоб не оставить других долее в безвестии, рассказал им вкратце его историю, и тем лишил их всякого страха; ибо они подумали было сперва, что это был Карачун, оживленный силою своих чародейств. Но Липоксай их уверил, что он погиб точно; ибо злоключение его соединено было с его смертью.
По сем приятном уверении, пали они все на землю, принося благодарственную молитву бессмертным за избавление свое от страшного Карачуна. После чего начали они вопрошать друг друга, что с ними сделалось во время их разлуки; и когда Светлосан и Вельдюз рассказали свои: приключения, тогда Видостан объявил им о своих следующее.
Моя история не очень долга, говорил он: когда в последний раз обманул меня в саду злоковарный Эфиоп, и злые его прислужники, бросив в железную колесницу, помчали меня по воздуху с необычайною скоростью, то вдруг очутился я на сем страшном острове, посреди бесчисленного множества прегнусных чудовищ. Минуту спустя явился и Карачун: он имел испуганный и свирепый зрак. Злодей; сказал он мне, ежели бы сила моя равна была моему мщению, то сею же бы минуту ты, и опасные твои друзья, были от меня преданы наимучительнейшей казни; но когда сего удовольствия неправедная Судьба меня лишает, так по крайней мере восприми вид единого из сих чудовищ, и пребудь в оном до моего издыхания. По сих ужасных словах ударил он меня своею дубиною, и превратил в самого гнуснейшего страшилища. Вы можете себе представить, государи мои, говорил Индиянин слушателям своим, сладостно ли мне было влачиться в столь гнусном виде по сему ужасному острову, вспоминая первое великолепное мое состояние! Повсеминутно воссылал я молитвы Богам, чтоб они или отняли жизнь мою, или бы возвратили мне прежний мой вид и состояние, однако же долго принужден я был сего ждать; и может быть никогда бы сего не дождался, если б победа твоя, лишив жизни общего нашего врага, не возвратила мне прежнего вида и свободы. А каким образом получил я их опять, и какие им обстоятельства предшествовали, сие также достойно вашего любопытства, и для того расскажу вам о том в коротких словах.
За день до пришествия твоего сюда, продолжал он обратясь к Светлосану, предстал передо меня Карачун во свирепом и отчаянном виде, препровождаемый шестью единоглазыми Исполинами, которые держали в руках своих тяжелые железные цепи. Не говоря мне ни слова, приказал он последователям своим оковать меня ими, и тащить на высочайшую гору, стоявшую прямо напротив его замка. И когда мы на оную прибыли, тогда сей волхв приказал меня, к оной приковать. Ты соучастник моего злодея, сказал он мне потом, который приближается сюда для нападения на меня. Судьба определила одному из нас завтра умереть: и ежели буду я побежден, то ты воспримешь снова свой вид, и я погибну не возвратно со всем моим знанием. Но ежели буду я столько счастлив, что хитрости мои превозмогут силу моего врага, то непременно умрет он от моей руки, со всеми своими единомышленниками, в коих числе находишься и ты: ибо так определила владычествующая над Богами Судьба. В теперешней моей крайности, присовокупил он, принужден я и тебя опасаться, слабый враг! дабы не подал ты какие помощи моему супостату; и для того пребудешь ты в сих оковах по тех пор, пока твоя или собственная моя смерть не избавит тебя от оных. Сказав сие он исчез, и совокупно с ним страшные его прислужники, а я остался в превеликой горести и боязни, не столько о своих днях, сколько о жизни того Витязя, который шел, по словам Карачуна, наказать его за его тиранство.