Гейбриел с завидным упорством гнал табун весь следующий день. Еще жестче он работал день спустя. Спина Кэтлин нещадно ныла, а руки и лицо обгорели на солнце. Каждая косточка, каждая мышца болели так, словно по ним прошелся кузнечный молот.
Обедали они, не слезая с лошадей, а ужинали тем, что Гейбриелу или Джастису удавалось подстрелить. Третий день подряд Кэтлин ела обжаренную на открытом огне тушку гремучей змеи, но была слишком голодна, чтобы протестовать.
– Если бы мы взяли с собой фургон, то могли бы варить кофе и жарить блинчики, – рассуждал Джастис. – Но тогда мы пошли бы медленнее. Томпсоны идут с двумя фургонами. Зато мы можем пройти там, где они не пройдут.
Отсутствие фургона означало также отсутствие одеял и сменной пары белья. Обычный спальник и пара седельных сумок – вот и все, что Кэтлин могла взять с собой. Она захватила широкополую шляпу Шейна, на удачу, и сейчас благодарила за это Бога. Широкие поля спасали ее от ожогов и защищали при проливном дожде.
Они пересекали ручьи, речушки и бурные потоки. Шли по каменистым долинам и продирались через непроходимые чащи, росшие здесь уже не первую тысячу лет. Они были в седле еще до восхода солнца, когда туман стелился над землей. Ясным солнечным утром они уже были в пути не первый час. К обеду они проделывали длинный и тяжелый путь. Гейбриел поднимал табун, когда на небе еще горели звезды, а на привал вставал, только когда сумерки опускались на землю.
Кэтлин не раз видела лис, медведей, койотов. В небе нередко парили орланы, выслеживая добычу. Стаи уток и гусей летели с зимовки. Она находилась под впечатлением от новых ощущений. Но когда она закрывала глаза, то видела только крупы лошадей и мулов.
Гейбриел и Джастис знали каждую лошадь по имени, знали ее нрав. Нэнси, ведущая кобыла, была вспыльчива и могла лягнуть, если к ней подойти с левой стороны. Зато она ничего не боялась. Черный мул по имени Трот терпеть не мог воду, и его приходилось тащить за собой на привязи через каждый ручей. А резвый жеребец Малыш любил побродить сам по себе, если не загнать его в середину стада.
Однажды они попали в тупик. Узкая лощина, по которой они гнали свой табун, закончилась крутым каменистым подъемом.
– Придется повернуть назад, – сказала Кэтлин, подъехав к Гейбриелу.
Но Гейбриел покачал головой:
– Нет, мы пойдем туда. – Он указал рукой на крутой подъем.
Видимо, на лице Кэтлин было написано такое недоверие, что Гейбриел не удержался и улыбнулся.
– Мы сэкономим полдня, – сказал он, – и лошади справятся.
Кэтлин боялась, что сорвется с лошади и разобьется о камни. Но когда .речь заходила о лошадях, Гейбриелу она верила безоговорочно.
– Ты ходил уже этим путем? – спросила она у индейца. Гейбриел прокричал ей что-то, но его лошадь уже ушла далеко вперед, и Кэтлин не расслышала ответа.
Гейбриел, как всегда, оказался прав, и, когда через час они спускались по пологому спуску к рощице, Кэтлин триумфально улыбалась.
– Хотела бы я посмотреть, как Томпсоны протащат здесь свои фургоны!
Джастис рассмеялся:
– Ага, и я тоже.
– Я же говорил, что табун справится, – сказал Гейбриел. – Я думаю, мы обгоним Томпсонов завтра.
Вечером Кэтлин разводила костер, Джастис сбивал табун, готовя его к ночи, а Гейбриел ушел с ружьем, в надежде подстрелить какую-нибудь дичь. По этому пути не проходили еще ни одно стадо, ни один табун. Дров вдоль ручья было достаточно.
Кэтлин удивлялась тому, как изменился Гейбриел. Он всегда был с ней вежлив, но сдержан. А здесь он смеялся с ней, втягивал ее в разговоры с Джастисом. Сейчас она понимала, почему Шейн так сильно хвалил индейца. Он был бесподобен с лошадьми. Он всегда с невероятной точностью знал, »куда нужно идти, хотя не было никаких знаков. Терпение Гейбриела – даже к безнадежной неумелости Кэтлин в походной жизни – казалось безграничным.
Этой ночью они ели жареную куропатку и тушенную на углях форель. Они долго сидели у костра и разговаривали обо всем на свете.
Джастис оказался очень любопытным. Он спрашивал об Ирландии, об ее путешествии через океан. Спрашивал, видела ли она китов и пиратов, а также про гигантские волны и летающих рыб.
– А как капитан управляет кораблем? Ты видела, как...
– По одному вопросу за раз, дружок, – говорила она, но сама не могла не восхищаться его тягой к познанию. – Когда-нибудь ты сам все это увидишь, – пообещала она. – Ты сможешь пойти в школу в Дублине или Эдинбурге.
– Не забивай Джастису голову, – предупредил ее Гейбриел. – Он индеец, а индейцы не ходят в школы. По крайней мере в обычные школы, где учатся белые.
– Джастис только наполовину индеец. На вторую половину он француз и...
– И кто? – спросил мальчик нетерпеливо.
– И ирландец, конечно. Так что на моей родине ты сможешь ходить в школу. Тем более там никогда не видели индейцев. Он лишь немногим смуглее Дерри. Он Макенна, сын Шейна Макенны и Кэтлин Макенны, а с деньгами, которые у нас будут, его с распростертыми объятиями встретит любой колледж Европы.
Гейбриел усмехнулся:
– Ты красиво рассказываешь. Твои слова и мертвого индейца убедят.
– Спасибо.
Они все посмеялись над этим.
Кэтлин вздохнула, потянулась и посмотрела на звездное небо, выгнувшись, точно кошка. Небо было похоже на волшебный бездонный омут, заполненный алмазами. Огромная медная начищенная до блеска луна висела так низко над землей, что Гейбриел мог запросто заарканить ее. А воздух... Она еще никогда не дышала таким живым воздухом. Все вокруг наполняли ароматы свежей травы, цветущей вишни, диких животных и кожаного седла, к которому она привалилась.
Веки Джастиса набрякли, и он стал больше слушать, чем говорить. Не прошло и пяти минут, как его голова упала Кэтлин на плечо.
Она обняла его, но он тут же очнулся и сел прямо.
– Ой, извини, – сказала Кэтлин. – Я знаю, ты не любишь, когда тебя трогают.
– Да ладно, если ты, то все нормально, – ответил ей мальчик.
– Он малость пугливый из-за того, что мать его била, – сказал Гейбриел и подбросил еще одно полено в костер.
Джастис нахмурился:
– Только когда напивалась. Виски делало ее жестокой.
– Надо же, – пробормотала Кэтлин, – оказывается, ирландцы и индейцы похожи гораздо больше, чем я думала. – Она встретилась взглядом с Гейбриелом. – Шейн ведь больше не пьет, так?
– Нет, – ответил индеец. – Раньше много пил, но теперь хапли в рот не берет. С тех самых пор, как погибла Сериз.
– Он винит себя в ее смерти, – сказала Кэтлин.
Странно, но здесь, под этим бездонным вечным небом она могла говорить совершенно спокойно о таких вещах, о которых в Килронане не могла даже заикнуться.