Читать интересную книгу 99 признаков женщин, с которыми знакомиться не следует - Neko

В общении даже на самые отвлечённые темы, христианин, подобно 'Бегемоту-2', постоянно сбивается на проблемы своей веры и всё время пытается доказать вам, что религия его хорошая, она самая лучшая и самая святая, просто это вы чего-то там недопоняли. . Это, типа, только ваша проблема. Сами виноваты, что вы такой недотёпа. И вообще, раз вы не стали христианином, то сами вы — неправильный. Ведь самому-то христианину ясно, что христианство — самая лучшая, самая спасительная религия.

Объясните мне теперь: в чём принципиальная разница между 'вторым Бегемотом' и христианином? Да точно ли есть она?

Общаясь с 'воцерковленным христианином', вы обязательно почувствуете, что вас как бы делают виноватым. Если же собеседник — интеллигентный верующий, то описанный оттенок отношения будет едва уловим. Но он всё равно будет. И в этом случае вам будет тяжело общаться.

Сами христиане объясняют эту 'силу тяжести' либо немощью человеческой природы, либо недостаточной 'продвинутостью' христианина на пути к достижению духовного совершенства. Мол, у него нет достаточно опыта, он не стал ещё подлинным христианином. Типа, не преодолел 'чин падшего естества'. И что вообще дело — не в самом христианстве, а в недостоинстве отдельных христиан.

Смею утверждать, что проблема кроется как раз в христианстве. В христианстве исторически-приземлённом, как его интерпретировали приобщающиеся к нему народы. Смею утверждать, что корень проблемы — в извращённой логике, когда именно спасение становится в основу мировоззрения. Христианство в его исторической форме — это 'второй Бегемот', который бросил своё дело ещё в самом начале, не доведя его до конца, а сам занялся одними баннерами. И две тысячи лет он ходит по офисам, и требует, чтобы эту 'альфа-версию' недоконченного продукта все полюбили и стали использовать. В общении просто невозможен, при совместном проживании — невыносим.

Смею утверждать, что идеал христианина, 'подразумеваемый' Христом, был другим. Лёгким в общении. Привлекающим к себе других. Сосредоточенным на своём деле, а не на спасении. Вот просто утверждаю, и всё. Хотите — верьте, не хотите — не верьте.

Христианское сообщество пошло по второму, самому удобному пути. Вместо того, чтобы корпеть над своим делом, всячески доводить его до ума, достигать в нём успеха, христианство сразу же 'занялось баннерами', то есть проблемой спасения и причастием, как условием для этого.

Сначала должно было идти дело (или принятие какого-то важного решения — заниматься тем или иным делом), потом причастие, а уже после всего, как следствие этого — и (возможное) спасение. Христиане же поставили эту логику вверх тормашками, и задались несвоевременным вопросом: что нужно _д_е_л_а_т_ь_, _ч_т_о_б_ы_ _с_п_а_с_т_и_с_ь_? Нетрудно видеть, что сначала по их логике идёт спасение. Затем, как условие этого — причастие. А уже потом, в зависимости от этого, выбирается и собственное дело (или способ его выполнения), а равно и отношение к нему. Вот именно поэтому-то, в силу этой извращённой жизненной логики, и являются 'убеждённые' христиане такими неприятными, тяжёлыми людьми, прямо как второй Бегемот в моём примере. В основе их мировоззрения лежит не собственное призвание, не дело, к которому лежит их душа, не самореализация, не желание помочь другим, но стремление к спасению. И желание того, чтобы другие тоже спаслись. Через призму этого последнего и осмысляют христиане мир, именно с этим немым вопросом обращаются они к первому встречному: типа, а какова твоя вера? Како спасаешься? Правильный ты, или нет? Подобное отношение, вот этот вызов, ожидание _э_т_о_г_о_ ответа, тяжёлой тучей висит над нами, когда мы разговариваем с церковными людьми. И подобная тяжёлая туча повисла над всей христианской цивилизацией. . Верите ли: нас ведь никто не любит. Никто.

Когда в основе мировоззрения лежит не реализация своих способностей в каком-то деле, но сама по себе вера в спасение, любая иная религия оказывается злом, с которым нужно бороться. Все люди тут же начинают делиться на имеющих 'правильную' и 'неправильную' веру. Первые — сами 'правильные', коль сумели уверовать, вторые — 'неправильные', заблуждающиеся. Типа больные, которых нужно лечить. Или, иными словами, христианство, поставив проблему 'правильности веры' во главу угла, тут же начало делить всех на 'своих' и 'чужих'.

Фокус душевного внимания христианина постепенно, исподволь (впрочем — может быть, и с самого начала), переместился с того, чем нужно заниматься по жизни, со своего дела — на то, что нужно делать, чтобы спастись. Всё началось с того, что начали противостоять иудеям с их Ветхим Заветом. Поэтому начисто забыли об Адаме, его призвании и роли, следовательно — и обо всём человечестве. Потом стали думать о порочности и непорочности зачатия. .

Модель сотворённой Богом Вселенной отличается исключительной универсальностью, изоморфностью, и я бы сказал, гибкостью. Всё заранее предусмотрено, на каждую возникшую проблему есть своё решение. Любая катастрофа находит свой как бы 'обходной вариант'. Ну да, Адам согрешил и невозвратно пал. Но после этого падения и вследствие этого падения от него происходит теперь всё человечество. Именно к нему переходят те же самые 'плановые задачи'. В этом смысле в плане Божьего миро-строительства ничего не изменилось. В сущности, не всё равно, кто задачи решит — один пацан, или целая бригада?

Человеческому роду, этому совокупному Адаму, посылается лекарственное средство для излечения, для того, чтобы встать на ноги и продолжать выполнение поставленных задач. Этакое снадобье, преодолевающее тяжкое наследие первородного греха. И теперь представьте себе, что человечество встаёт в позу, и заявляет: 'А не буду я ничего такого делать. Кайф от постоянного приобщения к лекарству гораздо круче'.

Иногда я думаю, что, в принципе, Евангелие не очень-то нужно. Вспомним наказанного ребёнка, стоящего в углу: человечество было таким ребёнком до пришествия Христова. Оно, как бы вместе с иудейским народом, стояло в углу, и типа лило горькие слёзы: да когда же меня, наконец, простят? И вот, в тёмной комнате, где стоят наказанные дети, появляется посланник от родителей, допустим брат главы семейства, и говорит: 'вас прощают'.

Для понимающего (того самого, который 'sapienti sat'), этой фразы было бы уже достаточно. Ребёнка простили, можно снова вернуться в комнату с игрушками, где свет и тепло, и снова начать играть. Более того: само появление в тёмной комнате родного дяди уже есть символ прощения. Так что даже и фраза 'тебя прощают' не очень-то и нужна. В каком-то смысле Евангелие удваивает полезную информацию: ребёнок — если он нормальный человек — вновь вернётся к своей игре. Конечно, можно дополнительно рассказать ему, как и в какие игры следует играть, кого взять в товарищи, и даже как относиться к ним в игре — что Евангелие и делает. Но чисто теоретически ребёнок должен помнить, чем занимался до наказания, и к чему должен возвратиться теперь. Однако человечество не было таким понимающим ребёнком.

Сразу заметим, что детей было несколько. Как только к ним подошёл Посланник, факт прощения осмыслили лишь некоторые. Даже не выслушав его до конца, дети в полном упоении от того что их простили, бросились перед ним на колени, начав горячо благодарить за спасение. На Посланника все смотрели с восторгом, но — дети есть дети! — каждый стремился обратить Его внимание на самого себя.

Дети мигом позабыли, что были наказаны все вместе. Тут же пошли выяснения, кто лучше стоял в углу, и кому достанется больше внимания этого чудесного Избавителя. Они начали мерятся 'рангами', прямо как современные пикаперы; каждый из этих детей как бы захотел 'запикапить' себе Христа. Дети отталкивали друг друга в сторону, они предавались всевозможным выяснениям и ругались между собой. Судя по всему, идти играть они уже не собирались.

И тогда Посланник заговорил. Ему пришлось заговорить. Он сказал им: дети, я вывел вас из угла. Теперь вам предстоит вернуться обратно к вашим играм. Пожалуйста, играйте дружно, все вместе, не ругайтесь и не ссорьтесь, чтобы с вами вместе могли играть и другие, уже потом. Пусть вас объединяет идея, что вы прощены. Вы все теперь — единое целое в этой вере. Расскажите об этом другим детям. Если лично Я избавил лично вас от наказания, и лично вывел из угла, то из этого не следует, что вы лучше тех, кто просто обо мне где-то услышал. И даже не лучше тех, кто не поверил в эту Новость, и остался стоять в углу. Вы все теперь — единое целое. Один — за всех, и все — за одного. Среди вас нету худших и лучших. Главное — чтобы вы любили родителей, простивших вас, чтобы вы были едины, не считая себя лучше других, и вернулись к своей игре.

И вот я всё думал: как же так случилось, что этот триединый 'месседж' Посланника: любовь к родителям, единство и возврат к 'игре', оказался похеренным? Чёрт возьми, когда? Почему уже через какие-то 150 лет Квинт Септимий Тертуллиан — один из самых крутых тогдашних богословов — заявляет: 'Если бы Израиль каждый день мыл все свои части тела, он бы никогда не стал чистым'? И почему в начале 3 столетия римский епископ Ипполит, ученик самого св. Иринея Лионского (имя которого все знающие люди произносят с придыханием, прямо как Бегемот слова 'Круизер BMW K 1200 LT') — почему в своём памфлете 'Против евреев' он пишет, что за свои грехи они должны быть закабалены навсегда? Ведь вроде бы тем самым авторы противопоставляют себя иудеям, и даже считают себя лучше их?