— Разве же тогда можно было выученикам любиться? — запоздало опомнилась девушка. — Разве дозволяли?
— Не дозволяли, но и мешать не мешали. Блюли только строго. Девок в Цитадели всегда по пальцам было. А парней — полно лукошко. Да и народ они такой… Не всегда головой думают. Могут и обидеть. Но не об том речь. Так вот. Раз Майрико выдрали, два, три…
— Да что ж он, постоянно что ли дрался? — не поняла Лесана. — С кем все ратился-то?
— Да со всеми. Говорю тебе, Дар в парне рано проснулся, а ума не было. Дома-то растили его, как сорную траву, то ли отец, то ли дядька, ничего в голову не вкладывали — ни почтения перед старшими, ни порядку. А ежели и учили, так видимо, кулаком в брюхо. Я сразу сказала — дите забитое, даже и не дите — зверина злобная. Да и Донатос с ним в пути не нежничал, у этого кровососа терпения сроду не было. Ну и каков будет человек, если с малолетства его лупцевать? Чуть что не так — он сразу с кулаками и не глядит, на кого. А сколько тут над ним насмешников было? Это уж потом старались не задевать, а по первости…
Лесана кусала губы. Она так и видела затравленного мальчика, который за всю жизнь не знал ни добра, ни ласки.
— Что ж они, как звери какие… — покачала выученица головой.
— Звери? А как еще его учить было? Не человек, не полчеловека, в любой миг взвиться может, как пламя, и такой пожар устроить, что не погасишь. Учили его с собой справляться, — строго сказал Нурлиса.
И снова девушка покачала головой:
— Что ж слова-то ласкового никто не молвил? Уж и скотина безмозглая слово доброе понимает, а он дитем все же был.
Бабка усмехнулась:
— Некому было его ласкать, голуба моя. Майрико и та его боялась. Ну и вот, он бедокурил время от времени, но все же реже, а ее пороли. Пока не прознал он, кто это выдумал. А как прознал (уж откуда — не спрашивай, не знаю), пришел в мертвецкую, где Донатос с выучениками занимался и устроил там… Хорошо, хоть Морага позвать успели. Он их и растащил. Клесх, по счастью, с пустыми руками пришел. А у колдуна нож при себе был. Этим ножом он его и пырнул. Да еще головой об стол приложил. Метка-то у него на щеке с той поры осталась — Донатос его рожей по каким то крюкам провез.
Девушка боялась пошевелиться, даже дышала через раз.
— А как же Донатос его побить смог? — спросила она то самое главное, что ее занимало.
— Да просто, — бабка хотела добавить, мол, так же как тебя, но вовремя прикусила язык. — Клесху же всего четырнадцать было — ума, как у галки. Он когда вбежал, сперва орать начал, мол, ты, да я, да тебя… А Донатос волчище матерый, станет он глазами хлопать? Поэтому когда парень ударил, он к отпору готов был. Нож в него метнул. Когда железо в тело втыкается — много не навоюешь. Вот с той-то поры нелюбовь у них обоюдная. Клесха тогда Ихтор выхаживал, он только-только обучение закончил. Так вот, Ихтор сказал, голова у парня повредилась от удара. Мозги перетряслись. Он колодой лежал. Потом, когда выходился, говорил даже с трудом, так его приложило. Донатоса Нэд после этого на два года в сторожевую тройку запрятал, не поглядел, что тот уже креффом был. То ли он так колдуна от Клесха спасал, то ли Клесха от колдуна — я уж и не знаю. Но наставник твой с той поры сильно переменился. Видать и впрямь мозги перетряслись. Речь у него долго трудной была, но потом выправился. И припадков почти не случалось более. Майрико за ним опосля этого ходила, как привязанная. Они бы красивой парой были, если бы не рожа его. Ну, вот так все и случилось.
Лесана шумно вздохнула и спросила с долей разочарования:
— Это что же, после этого Клесх в Цитадели не в чести?
Нурлиса моргнула:
— Это кто тебе такое сказал?
— Ихтор.
— Болтун твой Ихтор. Нет, не только после этого. Ну, все, хватит языком молоть, спать ложись. А я вон на печь полезу, а то совсем околела…
С этими словами, бабка, кряхтя, поднялась.
Лесана смотрела на древнюю старуху и гадала о том, почему она единственная здесь, кто умел сострадать? А еще удивляло, что сварливая карга все про всех знала и при этом никого ни во что не ставила, однако же, едва не о каждом говорила, словно о собственном ребенке. Чудная она — бабка эта…
Под уютное потрескивание дров в печи Лесана заснула. Эта ночь стала для нее одной из самых тяжелых. Потому что во сне все повторялось вновь и вновь. Девушка просыпалась, захлебываясь от слез и ужаса, чувствовала на горячем потном лбу прохладную сухую ладонь, жар от печи и слышала тихое:
— Поплачь, деточка, поплачь, со слезами боль из души уходит.
И выученица прижималась к невидимой впотьмах утешительнице, жалобно всхлипывая и трясясь.
— Поплачь, деточка, — шептала Нурлиса, а послушнице мерещилось, будто то шепчут холодные камни Цитадели.
* * *
Лесана старательно отчищала покрытый нагаром чан. Нурлиса шмыгала рядом, перетряхивая барахло из сундуков. Доставала то один сверток ткани, то другой, раскладывала их, любовно поглаживая.
В коморке было жарко, душно и… благостно. За своей монотонной работой послушница унеслась мыслями в пустоту. Ни о чем не думала, лишь старательно терла круглые железные бока да наслаждалась исходящим от печи теплом и ревом огня.
— Вон, глянь-ка, — окликала время от времени помощницу Нурлиса и показывала ей очередной отрез ткани. — Вроде как не упрел?
Девушка в ответ кивала. В этом и состояла вся их немудреная беседа.
А еще бабка, как многие старики, любила задавать пустые вопросы и ждать на них ответа.
— Эвон, как дрова-то трещат! Поди, опять крохобор этот из истопников одной осины мне отвалил, да что ль, Лесанка?
И на этот вопрос надо было ответить неизменное «да», иначе Нурлиса прицеплялась, как репей:
— Ну, чего молчишь, язык что ль проглотила?
Или внезапно в тишине комнатенки раздавалось:
— Хранители светлые, никак плесень пошла!
И старуха торопливо разворачивала новый отрез утирочной холстины, после чего с облегчением выдыхала:
— Поблазнилось… Вот, девка, гляди, доживешь до моих лет, тоже глаза видеть перестанут, да что ль?
И выученица снова кивала: «Да».
Диво, но именно эти ничего не значащие разговоры диковинным образом исцеляли издерганную душу Лесаны. Ей мстилось, что она где-то далеко-далеко от Цитадели, от креффов, от обучения. И сердцу становилось легче.
Нурлиса запретила девушке выходить из коморки, отпуская ее только в мыльню, да и то неизменно тащилась следом. Бабка шла якобы прибраться в раздевальнях, но Лесана была благодарна ей за чуткую опеку, за то, что своим присутствием болтливая старуха разгоняла черный ужас, занозой засевший в груди.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});