- Твой почерк - для английской контрразведки, - улыбнулся полковник.
Я перелистал не читая все до последней страницы и поставил подпись. Капитан ушел. Нариманидзе придвинул к себе мою писанину.
- Будешь курить? - Подал пачку "Казбека". - Читал раз, читал еще раз. Исповедь Руссо - в журнал столичный, и только! Скажи честно, стихи писал?
- О чем вы, товарищ полковник?
Он постучал пальцем по моей рукописи:
- О том, как ты брал гору, а потом падал. Еще поднимался, чтобы снова в тартарары. Хороший машинист тормозит эшелон за сто метров до переезда. Где твои тормоза? Ты пишешь о своих ошибках и запоздало каешься. Что с тобой?
Со мной? Мать, замученная в станице, братья, полегшие в болотах Полесья, партизаны, наспех захороненные в ущельях, мои солдаты, погибшие в бою. Все это со мной... Но я молчал.
- О человек! Слушай того, кому уже за пятьдесят, кто видел виновных и безвинных, кающихся и зло молчащих. След копыт на земле и тот остается. С ношей надо уметь обращаться, иначе она задавит. К походу по вражескому тылу претензий нет, все проверено. О случае под Заечаром: ты частично виновен, за что и наказан, А командир одного из дивизионов "катюш" осужден - пальнул левее, чем было приказано...
- Никто не вернет солдат, которых я поднял. Именно я, а не кто другой...
- Дорогой, кто вернет миллионы жизней? Еще не время ружья держать стволами вниз. А ты в себя палишь.
- Должно быть, такой час пришел...
- Ну, довольно! Встреча, как говорят, состоялась. Иди в свою армию, там решат, куда тебя. А буду живой - найду тебя, верну твою исповедь, пусть твои внуки прочитают!..
Забыв сказать этому странному полковнику что-то очень важное, я покинул кабинет...
38
Дорога была широкой, размашисто огибала зеленые холмы, споро бежала по долинам, взобралась на перевал, и тут я сразу увидел Дунай.
По сторонам разворачивались постройки, напоминавшие чем-то подмосковные дачи.
Белград надвигался на меня тесными окраинами, с домами без крыш, с черными провалами вместо окон. Улицы убраны, но за дощатыми заборами тот хаос из камня и железа, который еще долго будет напоминать о страшных временах, что пережили белградцы за годы оккупации и в дни штурма.
Капитан, мой случайный попутчик до штаба армии, сидевший рядом, сказал:
- Свинец и тот устал грохотать!.. Белград за всю свою историю тридцать девять раз стирался с лица земли и не был стерт.
Мы выехали на широкий проспект, где стояли многоэтажные дома без окон и дверей. Под опаленными деревьями - горелые "тридцатьчетверки", фанерные тумбы, увенчанные пятиконечными звездами. В отдалении вырастал небоскреб с пустыми черными глазницами.
- Теразия! Знаменитая, - сказал капитан.
Дальше между деревьями замелькали крепостные стены. Мы круто взяли влево и оказались в тихом переулке. Стекла в окнах блестели, на верандах вилась глициния.
Член Военного совета Бочкарев в гимнастерке с побуревшей от пота спиной, куда будничнее и усталее, чем в первую нашу встречу за Днестром, пожав мне руку, сказал:
- Эх и хлопот с тобой! Почему не сработался с полковником Мотяшкиным? В его дивизии сейчас приличный порядок намечается.
- А когда сработаться было? Сняли меня с полка через сутки после гибели Епифанова...
- Сняли, сняли!.. Ты сам себя снял. Стихия тебя, брат, захлестывает, бултыхаешься ты в ней, извини меня, как гусиное г... в проруби. Приведи себя в божеский вид и иди к командующему.
Гартнов набросился на меня.
- Во вражеском тылу прохлаждались, шумели! - гудел генеральский голос. - Ты уясняешь себе, что за фигура командир стрелкового полка в современной войне? Опорный столб! На него работают танки, пушки, штурмовая авиация. Что прошляпит комполка, то аукнется во фронтовом масштабе, а то и в самой Ставке. Не созрела еще ваша милость, нет и нет! Назначаю ответственным порученцем штаба армии. Двое суток на отдых - и к генералу Валовичу. Все, иди!
На Белград из-за Дуная постепенно наваливался холодный воздух. Он прорвался из наших далеких степей, и на рассветах легкая изморозь падала на городские крыши. В парках Калемегдана дружно осыпались листья. Далеко за Дунаем, на горизонте, бродили сизые туманы. Но солнце еще в силе. К полудню оно высушивало крыши, заливая город ярким светом. Платаны вспыхивали золотым жаром, четче вырисовывались на стенах шрамы войны.
Мне не отдыхалось. Дважды умышленно попадался на глаза генералу. Валович, скучно ответив на приветствие, проходил мимо.
Шагаю по бесконечным просторным аллеям, стараюсь ни о чем не думать. Но бессилен остановить настойчивую работу мозга. Все, что прожито до Заечара, туманом заволокло, а сот после... Каждый день как живой - с людьми, с их лицами, голосами. И почти всегда - поле перед кладбищем и щель, суживающаяся после каждого бомбового взрыва, где я лежал под убитым Касимом. Из меня будто вынули привычный запал. И как теперь привыкнуть к самому себе - к другому?..
Двое суток тянулись безрадостно. Наконец вызвали к Валовичу. Надраил сапоги, пришил чистый подворотничок, даже пуговицы и ордена протер суконкой.
Вошел в зал, вытянутый в длину. Посредине низко свисающая люстра, а под ней метра на три стол с картой, на которой нанесена обстановка на театре действий частей и соединений нашей армии. Валович внимательно оглядел меня.
- Я буду говорить, а ты слушай и смотри на карту.
Он говорил о тех смертельных ударах, которые нанесены фашистским войскам на всех фронтах от Мурманска до Белграда, и о том, что любой главковерх любой страны уже выкинул бы белый флаг и полностью капитулировал. К несчастью, мы имеем дело с обреченными гитлеровцами - они будут драться за каждую минуту жизни. Война пойдет еще жестче.
- Проследи по карте, куда нацелена красная стрела. Как видишь, на австро-венгерскую границу, а точнее - на город Надьканижа. После потери румынской нефти этот район для Гитлера единственный источник натурального горючего.
Я показал на Дунай за Воеводиной, который предстоит форсировать нашей армии, спросил:
- Почему на том берегу так мало немецких частей и соединений?
- Они уже идут из Греции, Франции, северной части Югославии. Оставляю тебя наедине с картой. Смотри и запоминай, а дороги в особенности. Должен знать их, как улицы своего села или города, где ты жил. - Он вышел.
Воеводина. В селах и городах небольшие наши гарнизоны. Линии фронта как таковой нет. Лишь на стыке Дуная с Дравой и севернее, на том берегу, замечены разрозненные немецкие полки и отдельные венгерские батальоны. Много населенных пунктов, густо пересеченных дорогами. Нет никакой возможности запомнить их названия: Пюшпекпуста, Багсентдьердь... Стараюсь запечатлеть в памяти дороги. Вот влажно-грунтовые. Их больше ближе к той части Дуная, которую нам предстоит форсировать. Между крупными населенными пунктами - дороги с твердым покрытием. На венгерский город Байя тянется отличная магистральная трасса... Главные силы нашей армии - в районе Белграда. Они сейчас тайно сосредоточиваются у сербского городка Гроцка. Здесь намечена их переправа на Воеводину, отсюда летят красные стрелы на Баню, Апатино, Батину...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});