На днях у нас должно будет состояться чтение новейших из Ваших рассказов. Но нам в провинции трудно добывать Ваши книги, да и денег у нас мало.
Мы хотели Вас просить скрасить нам вечер и написать нам на память какой-нибудь рассказ с парой слов, Ваших слов, любимых «зощенковских», тех слов, которыми теперь все мы только и говорим, которых ищем со всем юношеским азартом во всех журналах и газетах.
Ваш автограф даст нам неисчерпаемую радость. Ведь рассказ этот будет написан Вами для нас. Он создаст, оживит Вас в нашем воображении, Вас — творца смешных и хороших героев.
Простите, если мое обращение и просьба покажутся Вам дерзкими, но они так искренни, и, я думаю, Вы это почувствуете.
Заранее благодарный, один из Ваших многочисленных поклонников…
Ответ (если Вы захотите дать мне эту радость и ответить) попрошу Вас адресовать: Ленинград… Оттуда мне его скоро доставят в наше захолустье.
Студентка
2 октября 1926
Милый Михаил Михайлович!
Не пожалейте потратить время на чтение этих строк, — ведь в них мне так хочется сказать Вам и не только от себя, но и от имени целой группы моих товарищей, — какая великая, искренняя благодарность к Вам живет в нас, далеких провинциалах, так скудно и бедно награжденных «культурой», искусством и т. п.
В долгие вечера, когда кроме книг и взаимного «словоблудия» — не было ничего, когда тоска цепко забирала нас в свои руки — мы открывали тоненькие, белые и синенькие книжечки…
Как рассказать Вам все то великое дело, которое совершили они в нашем настроении.
Едва ли кто был в лаборатории человеческих душ, но если бы слабые, маленькие люди добрались туда, они, мне кажется, поразились бы, увидев, как сложно и тонко устроена машина смены настроений.
А Вы эту тонкость и сложность сумели познать. Просто, бесхитростно рассказывая о чем-нибудь — как Вы могли наполнить души таким светом, создавать такой смех и радость — цену которым не определишь…
Особенно в нас, одиноких людях…
Днем на службе, на работе… по кусочкам убиваешь здоровье, нервы, силы, жизнерадостность — в борьбе за хлеб…
До вечера — уборка, стирка, мелкие заботы, маленькая, но хлопотливая деятельность…
И всегда, во всем мы одиноки…
Нужно самому быть одиноким, чтобы понять, какой ужас, какая трагедия подчас заключается в одиночестве!
Это пустыня, но пустыня, лишенная солнца…
И если бы Вы знали, каким беззаботным смехом, какой безудержной радостью заливалась комнатка, когда в ней раздавались написанные Вами рассказы.
Уходили заботы, уходили будничные мелочи, уходили усталь и мрак.
И это странно, потому что Вы писали-то о тех же буднях, мелочах и усталостях…
Чем, чем Вы могли делать нас молодыми, беззаботными, не чувствующими своей заброшенности и одиночества в глуши?
Хоть на час, на два, но мы сияли смехом, мы забывали все.
И вот теперь, когда я, наконец, вырвалась учиться в центр и ехала сюда, мои товарищи, оставшиеся там, в далекой провинции, собрались провожать меня…
Тушили зависть в глазах… Молчали… Переминались… как всегда на проводах.
Но вот кто-то сказал безнадежно-горестным тоном:
— Увидите Зощенко, небось…
И вот, если бы Вы видели, милый Михаил Михайлович, как просияли лица у них, как засмеялись вначале глаза, потом губы, потом все лицо… как вырвался звонкий смех у них у всех…
И наперебой, все-таки не умея сдержать зависть в молодых, срывающихся голосах, искренно и горячо просили прислать все новинки Ваши, просили увидеть Вас, крепко пожать Вашу руку и сказать Вам от них большущее, хорошее спасибо.
Приехала я. Видеть Вас едва ли удастся. Да если и увижу, едва ли рискну подойти, сказать что-нибудь. Подумаете: «психопатка», «сумасшедшая»… а в лучшем случае: «скучающая, желающая соригинальничать барышня». Решила написать.
Примите же нашу благодарность. Все, что есть в нас молодого, искреннего и хорошего, — шлет Вам ее. Большое спасибо.
А я рискую, от имени всех, попросить у Вас разрешения — и по-бабьи, звонко и крепко расцеловать Вас.
Примите уж и просьбу мою: черкните своей рукой на своих книжоночках и пошлите их мне — не решаюсь затруднять Вас посылкой всем нашим ребятам, — а уж я перешлю их в далекий Туркестан.
Вам это не составит большого труда, а если бы Вы знали, как они будут рады.
Нужно самому пожить в глуши, чтобы понять, как мучительно однообразна там жизнь и как много света вносит получение чего-нибудь любимого… А ведь Вы — любимец, да еще какой!
Не откажите же!
И если посылка ко мне обременительна, позвоните мне, я пойду возьму их сама.
Так хочется обрадовать своих ребят.
Телефон мой… Звоните…
Еще раз большое спасибо.
Я уже не помню, как в точности случилось, но восторженная студентка зашла ко мне на квартиру за книжкой.
Я жил тогда в угрюмой комнате в б. Доме Искусств, на Мойке.
И надо сказать, в тот год я был особенно болен — неврастения и хандра замучили меня вконец. Я был злой и раздражительный. И помню, весьма неприветливо встретил мою гостью.
Она мне говорила какие-то голубые слова, а я был мрачный, как сукин сын, и даже не пытался выдавить на своем лице улыбку.
Наверное, нехорошая память обо мне осталась у студентки. И я бы хотел, чтоб она простила меня за мою нелюбезность. Я был очень болен.
А сейчас я здоровый и веселый. И даже почти что полюбил людей.
Из Херсона
Славный, веселый Михаил Зощенко!
Мы очень любим ваши рассказы. Читаем их много раз и каждый раз с новым интересом, у меня есть несколько номеров журналов, в которых есть ваши рассказы, и я их даю читать всем знакомым, все они смеются, смеются до слез, так что странички с вашими рассказами совсем покоробились от влаги и трудно читать — даже печать вылиняла.
Я с нетерпением жду, когда «30 дней» пришлет нам книжку ваших рассказов.
Все же мы читали очень мало ваших рассказов и потому не можем судить, какие лучше; по слогу большим успехом пользуется «Случай в бане», а вообще «Кинодрама».
Мы любим кино и (я особенно) приглядываемся к его посетителям и его порядкам. Раньше у нас бывали случаи вроде «кинодрамы», например, какой-то «черт военный» зацепил локтем за отворот свитера одной девочки, свитер вязаный, натянулся, военный высокий, и бедная девочка должна была на кончиках пальцев бежать за ним.
Существовала даже месть, мы когда-то удивились, что у одного типа на руке сделана татуировка — часы, и эти часы показывают столько, сколько как раз в то время было. Он услышал, и, когда толпа хлынула, он начал толкать нас, подставлять ножки и т. д.
Да мало ли примеров!
Да я лично против нумерованных мест: то хоть потолкаешься, но сядешь, где нравится. А теперь. Иногда в кассе остается 20 и более мест, но все в разных местах, а когда идешь компанией, то это прямо досадно.
Теперь у нас надписи в кино по-украински, украинский язык грубее, и иногда смешно, если принцессы начинают ругаться по-украински. На днях мы были на «Сюркуфе», сзади нас сидела интересная пара. Я плохой знаток типов и не могу точно определить его происхождение и занятие, м. б. мелкий торговец, м. б. рабочий, м. б. чиновничек, в общем, по-моему, обыватель в полном смысле слова; она лет за 30, некрасивая, с большой бородавкой на носу. Она громко (один бас на все кино) читает надписи, медленно, по слогам, и в каждом слове вместо «ы» читает «и». Он ее все время поправляет, она соглашается, но потом — снова. Только в конце она вдруг начала читать «и» вместо всех гласных.
Вообще они плохо понимают содержание, в картине герой женится не на героине, а влюбленный в героиню кузен следит за героиней. Они же думают, что это героиня вышла замуж и пускают реплику кузену: «А вин ходе и ходе, вона еже замуж вышла, а вин все ходе» — ломаным здешним языком. И все путают, так что в конце картины у них английский министр очутился в тюрьме вместо разбойника.
Хоть они и говорят на вид по-украински, но в надписях они очень мало понимают, и когда встречается «шляхетний друже», то он, вместо «благородный друг», переводит — «дорожный (от слова "шлях" — путь) друг», она сначала не согласна — все-таки «дорожный друг» — довольно сомнительное выражение.
«Гм… дорожный… наверно, дорогой», — вдруг догадывается она.
Он не согласен, объясняет: «Понимаешь, по дороге встретились, случайно, понимаешь, познакомились и подружились. Скорее, более точно будет не дорожный, а подорожный».
Я не знаю, дойдет ли письмо, но думаю, что раз доходили такие письма, о каких писали в «30 дней», то это должно дойти.
Пришлите мне ваш точный адрес, я знаю много интересных курьезов, очень хочу их вам рассказать, не побрезгуйте нашей дружбой, присылайте адрес, мы вам много, много пришлем, особенно из сельской и обывательской жизни и про украинизацию.