Читать интересную книгу Молодость Мазепы - Михаил Старицкий

Особенно отличалась меткостью выстрела Марианна.

На вопрос Мазепы, каким образом научилась она так великолепно стрелять, Марианна ответила Мазепе, указывая на Андрея:

— Батько и он научили меня.

Вскоре между молодыми людьми завязался опять живой разговор. Андрей оживился и оказался весьма остроумным и интересным собеседником. Мазепа узнал, что он окончил Киевскую академию, казаковал на Запорожье, затем был сотником в Переяславском полку, но когда полковника Гострого сбросил с полковничества Бруховецкий, тогда и он удалился сюда.

— Видишь ли, он вырос у нас, батько его принял за родного сына, — пояснила Марианна.

Красивое, открытое лицо молодого казака, его добрые голубые глаза и простая, прямая речь произвели на Мазепу чрезвычайно приятное впечатление, так что ему показалось вскоре, что кажущееся недоброжелательное отношение к нему казака было только плодом его фантазии.

Время прошло незаметно.

К полдню прибыли созванные Гострым «мальконтенты». Хотя они все были одеты, как крестьяне, но опытный взгляд Мазепы тотчас же различил значных казаков и даже двух-трех священников. Мазепа раздал всем универсалы, вручил полковнику порох и червонцы, повторил всем слова об успехах переговоров Дорошенко с Турцией и Крымом и сообщил, что не позже половины октября гетман прибудет сюда, на левый берег, с тридцатитысячной ордой. О своем плане он умолчал пока.

Сообщение его вызвало живейший восторг среди слушателей. Мазепе пришлось еще раз убедиться в возрастающей повсюду любви к Дорошенко и ненависти к Бруховецкому.

После обеда приезжие с большими предосторожностями разъехались небольшими группами в разные стороны. Андрей отправился провести кой-кого с казаками до верной дороги. Полковник пошел отдохнуть, а Мазепа с Марианной остались одни в трапезном покое.

XLI

Наступили сумерки, но огня не зажигали; комнату освещал отблеск от пылавших в очаге дров. Марианна и Мазепа присели к огню.

— Но скажи мне, Мазепа, — обратилась к нему Марианна, — а если Бруховецкий не согласится на твою пропозицию, что тогда?

Мазепа принялся объяснять ей все планы Дорошенко.

— Если Бруховецкий откажется, тогда Дорошенко думает под защитой турецкого протектората добывать Левобережную Украину войной, но он, Мазепа, собственно, против такого плана. Конечно, турки сильные и дальние соседи, но под владычеством их не будет никогда мира; следует вспомнить только то, что сам закон их велит искоренять всех христиан. Если нельзя будет уже обойтись без всякой протекции, то надо искать еще какого-нибудь более дальнего протектората и, главное, интересы которого не сталкивались бы с нашими; татары ведь подданцы турок, а нам, например, надо прежде всего отбросить татар от берегов Черного моря и занять все приморские города. Украина стеснена отовсюду сильными государствами, ей надо укрепиться, а для того, чтоб укрепиться, надо занять весь морской берег. Та сторона только и сильна, и богата, которая стоит близко к морю, для нее открыты все Дороги. Вот, например, ангелейцы, земля их гораздо меньше нашей, а как они укрепились, как обогатились, — куда против них Польше и Москве. — Мазепа увлекался все больше и больше.

Да, отбросить татар… Украинцы все способны к морскому делу, запорожцы сами природные и отважные моряки; Украйна богата землями, лесами, реками; казацкие войска прославились своей отвагой по всему свету. Какое великое будущее могло бы ожидать отчизну! Прилучить к себе Молдавию, Валахию, заселить до самого Дона широкие степи, оградить себя крепостями, оттеснить турок, а дальше, дальше… Чего! только нельзя было бы достичь впереди!

И все это так возможно, так близко! Ведь вот освободились же, например, единой своей силой от гишпанцев голландцы и засновали свое «власне панство», а ведь у них не было таких казацких полков, какие есть у нас! Только бы укрепиться Украйне, только бы водворить внутри себя строгий и крепкий порядок, а тогда уже никто из соседей не согнул бы ее.

Мазепа говорил с жаром, увлекаясь сам картиной грандиозного будущего. Марианна слушала его с увлечением; она с интересом расспрашивала его о том, как живут, как управляются другие народы, расспрашивала его и о его жизни, но о себе говорила мало и неохотно. Мазепа только и узнал, что во время избиения всех женщин в Трилисах она, будучи еще совсем малым ребенком, тоже находилась там и спаслась каким-то чудом, так как мать запрятала ее в погреб, и с тех пор отец, боясь оставить ее, брал с собою во все походы.

За время их разговора Андрей входил несколько раз в светлицу — то он искал забытую шапку, то обращался с каким-нибудь вопросом к Марианне. Увлеченный своей беседой, Мазепа не обращал на него внимания.

До позднего вечера проговорили они так с Марианной.

Прощаясь с ним после вечери, Марианна сказала ему:

— Вернись, я буду ждать тебя.

Мазепа уснул, еще более очарованный загадочной девушкой.

Проснулся он рано утром и сейчас же велел собираться к отъезду. За ранним сниданком полковник повторил ему снова предостережения насчет Бруховецкого, посоветовал остановиться у Варавки, верного им лавника, и сообщил, что его проведут до опушки Марианна и Андрей и укажут дорогу.

Мазепа поблагодарил всех за гостеприимство и, попрощавшись, вышел в сопровождении хозяев на замковый двор.

Весь отряд его уже был готов к отъезду. Отдохнувшие люди и лошади глядели бодро. Мазепа еще раз поклонился полковнику и вскочил на подведенного ему коня. Марианна и Андрей отправились провожать их до опушки бора.

Несколько раз Мазепа начинал разговор, но он как-то обрывался.

Марианна отвечала сухо и отрывисто, то она уносилась вперед на своем турецком скакуне, то заставляла его перепрыгивать через рвы и обрывы, то снова возвращалась назад. Мазепа любовался ее смелой ездой и стройной статной фигурой. Андрей был тоже как-то сосредоточен и неразговорчив.

Так, в молчании, доехали они до опушки леса: здесь Марианна и Андрей распрощались с Мазепой.

— Береги себя! — произнесла отрывисто Марианна и, круто повернув коня, скрылась в лесу. Андрей последовал за нею.

Задумчивый, озадаченный всеми этими быстро набежавшими событиями, продолжал Мазепа свой путь. Уже и зубчатая стена леса, окружавшего замок полковника, скрылась за горизонтом, когда его вывел из задумчивости голос подъехавшего Лободы.

— Что случилось? — обернулся к нему Мазепа.

— Да вот забыл было совсем, при выезде какой-то казак сунул мне в руку эту «цыдулку» и сказал, чтоб я ее твоей милости в дороге отдал.

Мазепа взял из его рук свернутый листочек бумаги и с изумлением развернул его.

На записке стояло всего несколько слов:

«Прошу пана на гонор казацкий не возвращаться сюда».

Подписи не было.

Приехавши в Гадяч, Мазепа без особого труда разыскал лавника Варавку. Когда добрый седой старичок прочел письмо Гострого и узнал, что Мазепа едет от Дорошенко, то радости его не было границ. Варавка был одним из богатейших горожан города Гадяча, а потому Мазепа и весь его отряд нашли у него все необходимое. Старик решительно не знал, чем бы оказать свое наибольшее внимание Мазепе. После первых хлопот о размещении отряда, жена Варавки, польщенная прибытием столь важных гостей, занялась с помощью челяди приготовлением достойного обеда, а Мазепа с Варавкой поместились в ожидании его в богатом покое пана лавника. Узнавши, что Мазепа состоит ротмистром у Дорошенко и только для предосторожности переоделся купцом, а своих казаков одел мещанами, Варавка весьма одобрил эту меру и сообщил Мазепе, что он должен немедленно прописаться у воеводы гадячского, так как вследствие последнего Андрусовского договора, собственно для того, чтобы удержать приезд заднепрян, постановили здесь гетман и воеводы, что с правого берега на левый дозволяется приезжать только купцам, а приехавши в какой город, они должны сейчас же прописываться у городского воеводы.

— Вот и гаразд, что полковник усоветовал тебя ко мне пожаловать, — пояснил он, — ты можешь, пане ротмистре, сказать воеводе, что привез товар ко мне, а у меня под ратушей «крамныця» и в складе как раз еще тюки товаров лежат: золотая камка, сукна фалявдышевые, златоглав, альтамбас. Вот он, воевода, ни с которой стороны к тебе и не привяжется.

Мазепа поблагодарил от души радушного старика и сообщил ему, что ему собственно надо бы во что бы то ни стало увидеться с Бруховецким, а потому не может ли он сообщить ему, как это лучше сделать.

Это сообщение Мазепы привело старика в большое смущение.

— Ох, ох, что-то выйдет из того! — заговорил он, покачивая головой. — Недоброе ты выбрал время, недоброе…:

— Почему? — изумился Мазепа.

— А вот почему: гетман наш, как уже ведомо всему свету, зело зол, корыстен, да лукав; приход к нему всегда был тяжек, а теперь и того хуже стал. Видишь ли, послал было гетман в Москву полковника одного с жалобой, думал, что тут его сейчас и в Сибирь зашлют, а на тот час было в Москве два патриарха вселенских, вот он, полковник, и ударился к ним с просьбою, они и заступились за него и пришла теперь гетману грамота из Москвы, что полковника того наградили, а на і гетмана наложили еще клятву святители за неправедный донос. Ну, так вот он, гетман наш, как узнал об этом, — пришел в неслыханную фурию, с кем и говорит, так с великою яростью, а уж сколько от него людей невинных пострадало… и…и! — старик только махнул рукою и добавил:. — Видишь ли, думал он, что в Москве теперь все по его слову будет делаться, а дело выходит так, что не кажи, мол, гоп, пока не перескочишь! Опять, и с воеводами он не в мире живет. Ох, ох! Верно говорит пословица: «Паны дерутся, а у мужиков чубы болят».