Дарады в отличие от живущих подле них лагманцев, ладакцев, аримийцев пользовались мебелью, ели за столами, сидели на лавках и сам язык их оказался очень близок к языку влекосил и лесиков. Поелику можно было понять не только отдельные слова из него, но и фразы. Поклонялись дарады деревянным истуканам, на которых вырезали не столько лица, сколько знаки, схожие со слоговой письменностью величаемой «черты и резы» и используемой предками влекосил, лутичами, выходцами из Африкии, когда-то переданной дарицам белоглазыми альвами.
Право молвить, как говорил Волег Колояр, начертания тех знаков у дарадов и влекосил были схожи, впрочем, сами пояснения уже разнились. Мир по поверьям дарад населяли духи: добрые и злые. Множественны были Боги и Богини, хотя старшим из них значился Имра аль Мара. Деревянные кумиры дарады в отличие от влекосил и лесиков всегда устанавливали внутри сооружения, которое величали капище. Это была небольшая постройка с квадратным портиком и крышей поддерживаемой колоннами.
Жившие, подле дарад, ладакцы разнились с первыми не только внешними признаками, но и верованиями. Их новый путь по которому они стремились достичь «пробуждения» совмещал в себе весьма сложные традиции и свод учений, ибо того состояния мог достигнуть любой открывший истину познания. Количество Богов и их наставления в этом религиозном течении было столь запутанно-мудреным, что вельми интересующийся теми верованиями, в целях познания, Яробор Живко не смог толком и разобраться, да мало, что понял из беседы с одним из таких последователей.
Главой града Ладак значился царь Лхачен Хум, поначалу достаточно враждебно встретивший спустившихся с крутого перевала людей рао. И даже выдвинувший им навстречу свою небольшую по численности рать, которая, коль говорить честно, после толкования с ними Ксиу Бянь и Волега Колояра как-то незаметно к утру рассеялась. После этого царь Лхачен Хум сам выступил из города к расположившемуся стану людей Яробора Живко и пригласил рао, и его супругу погостить в царском дворце, таком же маленьком, как и дотоль бывшая рать. Это царь сделал, испугавшись величественности венца юноши, каковой в лучах солнца блистал темно-синими сапфирами глаз змей, что тонкими дугами украшали обод по рубежу. Да точно колыхал ветвями, листками, перемещающихся уже по самому платиновому полотну обода голов зверей, образов птиц и насекомых.
Лхачен Хум даже малеша ссутулил свою допрежь ровную спину и начал как-то вельми часто кивать так, что Яробор Живко испугался за него. Предположив, что это быть может, стал, таким побытом, клонить его голову книзу прицепленный прошлой ночью марухами бес… али блазня переполнила галлюцинациями лобную ее часть.
Юноша, одначе, от посещения дворца отказался, успокоив царя, что его люди не станут никак вредить ни самому городу, ни его жителям и с весенним теплом отправятся дальше. Впрочем, повелел… Да, да именно повелел Лхачен Хуму отворить деревянные створки ворот города и помочь его людям с пропитанием. А также указал прислать к нему людей близких к тем или иным течениям местных верований, абы их изучить.
Яроборка намеревался не просто привести своих людей к новым землям, но и задумал создать новое верование, основанное на истинности знаний и с учетом человеческих недостатков и достоинств. Посему теперь вслушиваясь в те или иные сказы, легенды, мифы, предания и верования старался выделить в них лучшее, чтобы потом перенести и вложить в основу вновь созданного религиозного течения. И здесь явно показывая свое уникальное, божественное начало… Отчего, кажется, на время бесед плоти увлеченный, сим движением мозга, замирал в нем Крушец, точно и забывающий о своей смури по Отцу.
Яробор Живко примирившийся с Айсулу за последующий месяц ее беременности не то, чтобы не услышавший грубости, но даже не увидевший насупленного взора в свою сторону, продолжал тосковать за Першим… Тосковал не только сам, но вместе с Крушецем, а порой и просто потому как смурил один Крушец. Мальчик не раз просил Толиттаму, Благу передать Кали его просьбу о встрече с Отцом и также нередко говорил о том приходящим Велету и Мору. Боги неизменно уносили его из юрты на один из хребтов, где в глубокой пещере отвесного склона было разбито место их свиданий.
Это был боляхный четырехугольный грот, в котором гладко отполированные стены переливались, точно сотворенные не природой. Высокий свод, покрытый легкой голубой дымкой, придавал тепло и сияние той пещере, а пол устилал мягко-ворсистый материал, наподобие шерстяного ковра. В гроте находились с мягкими каркасами кресла для мальчика и Бога так, чтобы последний мог оставаться при своем обычном рост, а широкий округлый проем, ведущий наружу, прикрывали белые густые испарения.
Яробор Живко знал, что пещера располагалась на одном из склонов горы покрытой снаружи ледниковым настилом. Это он видел однажды, когда сюда прибыл впервые, а после попросил Мора ему показать, где находится. Димург тогда взмахом руки убрал белые испарения прикрывающие вход в грот и пред мальчиком предстал великолепный вид лежащей внизу долины с крохотным городом Ладак и малыми селениями, витиевато расчерченной нитками рек, да сам неровный склон горы, убранный белым снегом, блистающим в лучах солнца. В тот раз Яробор Живко задохнулся, наблюдая красоту края и единожды влетевшего вглубь пещеры дуновения, словно и вовсе лишенного кислорода.
Несмотря на кружащий окрест того косогора холод, правящий не только на вершинах, но и в самой долине, внутри грота было достаточно жарко, вроде его топили. Посему мальчик всегда раздевался в ней до рубахи и шаровар.
— Он мне сказывал, что до времен Потопа на землю прибыли сыны Богов, которые обладая силой пяти элементов, построили в этих краях огромные города, дворцы, храмы и это прямо в горах. Засим сыны Богов покинули Землю, оставив людям данные постройки, которые со временем стали неотличимы от гор. Уж так давно это было, — молвил Яробор Живко прохаживающийся повдоль глянцево — серой ровной стены, и иногда оглаживающий ее перстами.
Мор в красной длинной рубахе и укороченных серебристых шароварах на бедрах и щиколотке собранных точно на резинку, восседал в кресле, слегка развернув его, и с нежностью наблюдал за мальчиком. Четыре месяца, что отсутствовал Перший, дались им большим трудом, ибо Крушец, а как итог и сам Яроборка, все чаще и чаще просил доставить их обоих к Отцу и Кали на маковку. И Богам все сложнее удавалось отвлечь плоть от той просьбы, стараясь, как сказали бы Зиждители, в том облыжничать Крушеца.
— Мор, — прервал раздумчивое состояние Господа юноша. И резко остановившись в упор посмотрел в очи Бога, где темно-бурая радужка имеющая форму ромба, растянутого повдоль желтоватой склеры, воочью дрогнула. — Так, что?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});