специально. Это, наверно, как у музыканта, перестающего вдруг чувствовать инструмент. Есть слух, прежняя техника, но утрачено главное — чувство гармонического звучания. Не случилось ли с ним нечто подобное?
«Попробуем порассуждать. Если подойти к случившемуся по-простому, по-обывательски, три тонны добытого незаконным путем краба в принципе пустяк. Государство наше богатое, не обеднеет. Но если смотреть шире, а не только со своей колокольни, все выглядит по-другому: одна только «Дзуйсё-мару» за три месяца промысла взяла в наших водах, судя по записям из дневника матроса Хираси, по скромным подсчетам, тонн 40 краба, не считая прилова — палтуса, камбалы, лосося и прочего. А таких краболовных шхун только в Нэмуро 34. На круг это выходит полторы тысячи тонн отборного краба — не так уж мало даже для богатого государства. А таких шхун прошло за десять лет ни мало ни много — тысячи четыре. Если каждая из них взяла только по минимуму — 40—50 тонн незаконного улова, нетрудно себе представить, какое это огромное богатство и какой колоссальный урон для страны. Из «пустяков», как видно, вырастает серьезная проблема, требующая тщательного анализа и безотлагательного решения. Это уже государственный взгляд на вещи.
Другая сторона вопроса. Задержана шхуна. Явных признаков незаконного промысла нет, улик тоже. Значит, надо выпускать? Зачем мытарить моряков, людей в подразделении, рыбаков с этой шхуны, себя, наконец? А принцип? А престиж? Ведь одно безнаказанное нарушение, как сладкий греховный плод, тут же рождает десятки других. Цепная реакция. Сегодня Абэ Тэруо пришел с удачей, назавтра двадцати Такахаси захочется попытать судьбу. Арифметика грустная. Так что дознаватель должен биться за истину до конца, до последней минуты, отпущенной ему законом, до последней возможности.
С Престижем, выходит, мы как будто поладили. — Земцев отложил ручку и снова с тревогой взглянул на часы, он почти физически ощущал стремительный бег времени. — А вот как быть с Законом? Виновность, она ведь складывается не из предположений. Это штуковина вещественная. Ее надо доказать. Недоказуемая, она автоматически превращается в не менее тяжкое обвинение — в нарушение законности.
Так что непростая, оказывается, это штука — уравновесить Престиж и Закон. И нелегкая к тому же. Очень нелегкая. Ковалев тут попал в самую точку…»
Земцев не сразу обратил внимание на беготню во дворе, крики, команды, а когда обратил — уже в пол-окна полыхало зарево, на той стороне бухты, в поселке, что-то горело.
Он схватил куртку, фуражку и выскочил во двор…
Они бежали, огибая бухту, к поселку, грохоча тяжелыми сапогами по шатким кладям, поднятое по тревоге подразделение и соседняя пограничная застава. Люди, еще не отошедшие от первого сна, натыкались в темноте друг на друга, оступались, кто-то с размаху плюхнулся в грязную жижу мелководья.
Над ночной взбудораженной бухтой плыли разноголосые тревожные гудки судов вперемежку со звонкими ударами рынды. Со стороны поселка несло гарью, а в темном вязком зеркале воды играло зловещее отражение пожара. Горела котельная, притулившаяся к берегу в промежутке между рыбокомбинатами. Отчетливо были видны фигурки людей, мечущиеся на фоне пожарища.
Земцев поравнялся с Громовым, и некоторое время они бежали нога в ногу, не замечая друг друга. Громовой первым увидел его и крикнул на ходу:
— Земцев, почему вы здесь?
— А где мне быть, товарищ майор? — отвечал тоже на ходу Земцев.
— Как где? А объяснение? Рапорт? — У майора была одышка.
— Ничего я писать не буду!
— Что?! — Громовой остановился как вкопанный, тормозя и ломая все движение.
Земцев по инерции ткнулся ему в плечо и чуть не сшиб с ног.
— Как вы сказали? — Громовой никак не мог отдышаться и переварить услышанное.
Движение сломалось окончательно. Образовался затор. Сзади по инерции напирали и теснили их вперед. Кто-то потерял равновесие и, падая, окатил всех прохладным душем.
— Товарищ майор, котельная сгорает! — Земцев бросился вперед, увлекая за собой остальных.
На месте пожара было больше паники, нежели разумных действий. Людей собралось много, но, как часто бывает в подобных случаях, они скорее затрудняли, чем облегчали участь тех, кто еще не потерял головы и знал, что делать. У пожарных не все ладилось: отказала помпа, заело выдвижную лестницу. Видно, в поселке давно не было пожаров. Рафик Мелконян, главный инженер одного из комбинатов, маленький, резкий в движениях человек с черной бородкой, руководивший спасательными работами, в меру своего темперамента послал пожарного начальника ко всем святым сразу и тут же организовал живой конвейер: с берега к пожарищу поплыли по рукам ведра с водой. Но эта капля из моря не сделала погоды. Деревянное строение котельной, сработанное с достатком из добротного строевого леса и крепких тесовых досок, сгорало как порох, смачно потрескивая пихтовым смольем. Наехавшее и набежавшее местное начальство, взбудораженное случившимся, вносило еще большую неразбериху в спасательные работы. Одна идея сменяла другую. Рядом без дела рычали бульдозеры. Они бы могли враз сровнять все с землей, чтобы не дать распространиться пожару, который полыхал в непосредственной близости от обоих комбинатов и складов с готовой продукцией. Но котельную сравнивать с землей было никак нельзя, ее надо было спасать во что бы то ни стало — на том стояло начальство. Кому мало-мальски известно консервное производство, тот знает, что такое пар для консервирования. Без пара сразу встанут оба комбината. И это в разгар путины! Тут не то что голову потеряешь, с ума тронуться можно, представив себе все последствия случившегося.
Пограничники быстро оттеснили толпу зевак подальше к берегу и очистили фронт работ для бульдозеров на тот случай, если пожар вдруг станет угрожать комбинатам и поселку.
Кто-то предложил растащить горящие стены в стороны, чтобы спасти котлы. Идею приняли. Надо было завести тросы наверх, под крышу, и одновременно рвануть с двух сторон бульдозерами. Тут же нашлись смельчаки. Земцев видел, как одного парня, напялившего на себя телогрейку и ушанку, с ног до головы окатили водой и он, перебросив через плечо петлю троса, ловко стал взбираться наверх, цепляясь за неровности теса и щели, пока не достиг горящей крыши. Пока он прилаживал трос, увертываясь от огня, стена, по которой он взбирался, вдруг вспыхнула, пламя изнутри вырвалось наружу и отрезало парню путь назад. Толпа внизу зашумела и прихлынула к огню. Парень в нерешительности балансировал на краю крыши. Вдруг на нем запылала одежда, и в одну секунду он превратился в пылающий факел.
— Прыгай! — истошно завопила толпа и кинулась к стене. — Прыгай!
Земцев тоже кинулся к огню. От стены пахнуло раскаленным жаром. Перехватило дыхание. Казалось, кожа на лице стала трескаться и скатываться струпьями. На мгновение он поднял голову, чтобы сориентироваться, и тут же увидел падающий прямо на