Впрочем, если повезет, ее план окажется лучше его.
Когда Гауэйн повернулся, ее глаза уже блестели от вина.
– Я думала поиграть для тебя. Только для тебя, потому что ты сегодня днем не смог прийти.
– Я бы с удовольствием послушал.
– Но я забыла, а теперь моя виолончель в футляре.
– Я буду счастлив достать ее для тебя.
– Спасибо, – просияла Эди приканчивая второй бокал. Или это уже третий?
Герцог взглянул на бутылку, но стекло было таким толстым, что трудно сказать, сколько шампанского осталось. Дворецкий, возможно, откупорил для нее бутылку часа три назад.
Эди подвинула стул, поставив его прямо перед диваном.
– Сядь сюда, – показала она. Он сел.
– Ты забыл свое шампанское! – воскликнула Эдит. Протянула мужу бокал и неожиданно поняла, что ее собственный пуст.
Не успев сообразить, что делает, он вскочил и перехватил ее руку:
– Не надо. Пожалуйста, не надо.
Он мысленно выругался, расслышав умоляющие нотки в своем голосе. Этот брак превращает его в сущее дитя, заставляет молить о том, чего он не может иметь.
– О… ты думаешь, я уже навеселе? – спросила Эди.
– Совершенно верно.
Она села на стул и потянулась к виолончели.
– Хорошо. Упс…
Эдит икнула раз, другой, прежде чем сжать виолончель.
– Не подержишь это?
Гауэйн уже стоял, потому что встала леди, – правило, вбитое в него с детства. Дерево виолончели было атласно-гладким, таким же гладким, как кожа Эди.
Она развязала завязки пеньюара и отбросила, оставшись в ночной сорочке из тонкого батиста, с лифом, отделанным кружевом. В вырезе виднелась соблазнительная грудь. Кружево падало со всех сторон ее бедер, как лента на лучшем торте, который Гауэйн когда-либо видел. Бедра такие пухлые, роскошные и…
– Можешь подать мне виолончель?
Голос жены вывел его из транса. Он подал ей виолончель.
Эди расставила ноги шире, и Гауэйн едва не ринулся вперед и не попросил отложить концерт, но вместо этого медленно опустился на диван, пока она правильно ставила инструмент.
– Я никогда раньше не играла в таком виде ни перед кем, – прошептала она.
– Чертовски надеюсь, что нет.
Ее улыбка стала шире.
– Что бы ты хотел услышать?
– Что-нибудь покороче.
Гауэйн не мог оторвать взгляд от ее ног, между которыми стоял инструмент. Ничего более эротичного он в жизни не видел.
Эди всегда преображалась, когда играла. Но это было другое преображение. Не только благодаря музыке, но и благодаря ему.
Она поглядывала на него из-под опущенных ресниц, пока играла что-то задорное, отчего пальцы плясали на струнах.
И тут Гауэйна осенила идея. Он снял камзол и галстук еще у себя в кабинете, а теперь встал и принялся расстегивать жилет.
Глаза Эди раскрылись чуть шире, но она продолжала играть, даже когда он стащил рубашку через голову. И ошиблась, когда он нагнулся, чтобы стянуть сапог. Он запомнил, как каскад нот спускался вниз, и тут Эди взяла не ту ноту.
У него сложилось отчетливое впечатление, что жене нравились его мускулы. Поэтому Гауэйн снова наклонился, на этот раз медленнее, изогнувшись как римская статуя, чтобы стянуть второй сапог и скатать чулки. Эди наблюдала… играя уже далеко не в темпе аллегро.
Теперь комната погрузилась в полумрак, поскольку некоторые свечи почти догорели. А последний дневной свет середины лета уже давно погас. Гауэйн положил руки на пояс.
Смычок поднялся, и последняя нота вышла слишком короткой. В наступившей тишине он услышал стук дождевых капель по оконным стеклам.
– Господи боже, – сказал он, расстегивая пуговицы панталон, и встречая взгляд Эди. – Эта нота должна была длиться дольше, верно?
– Откуда ты знаешь? – удивилась она, но ее взгляд вернулся к рукам мужа. Он расстегнул другую пуговицу и немного спустил панталоны, показав свой мускулистый живот.
– Эту мелодию ты играла с отцом.
Ноты отложились в его памяти, как и все, что он хотя бы раз читал или слышал.
– Ты так хорошо помнишь музыку, услышав ее всего однажды?
Гауэйну пришлось с трудом стаскивать панталоны с той части тела, которая едва в них помещалась. Но теперь он ощутил себя странно свободным, стоя голым перед женой. Никаких слуг. Только они двое.
Эди поднялась и подтолкнула к нему виолончель. Он уложил инструмент в футляр. Она повернулась к зеркалу и стала вытаскивать шпильки из волос. Он подошел сзади и сжал ее груди.
Водопад волос хлынул вниз, по его рукам.
– Боже, какие у тебя волосы! – прошептал он.
Эдит уронила шпильки, и они со звоном рассыпались по древнему деревянному полу. Руки Гауэйна были теплы, она откинулась на его грудь и подняла глаза.
– Несколько раз я подумывала обрезать их.
– Никогда не обрезай их. Обещай мне, Эди!
Она поколебалась, сводя брови.
– Что, если я хочу их обрезать?
Герцог крепче прижал жену к себе, сознавая, что не может владеть ей. Она сама себе хозяйка. Он не мог…
– Забудь, что я сказал это.
Он нагнул голову и лизнул ее щеку: откровенная ласка. Его пальцы распластались на ее груди.
– Могу я отвести вас в постель, мадам Жена?
Эди улыбнулась. Их глаза встретились в отражении.
– Да, пожалуйста.
Пока она будет говорить «да» в нужный момент…
На протяжении их короткой супружеской жизни они любили друг друга четыре раза. Гауэйн уложил Эди на постель, думая о том, что в пятый раз все должно быть иначе. Лучше.
Она сразу принялась извиваться, отбрасывая руки мужа.
– Хочу шампанского, – объявила она. И держа очередной бокал, взглянула на него сквозь густые ресницы и сказала:
– Я бы хотела, чтобы ты тоже лег.
– Что?
– Сюда.
Она показала на кровать.
– На спину. Ты мой муж, так что…
Эди рассмеялась бы при виде его лица, но все было слишком серьезно. Она снова пригубила шампанского, надеясь, что Лила окажется права. Голова шла кругом, и это, должно быть, хорошо.
«Только расслабься, – твердила она себе. – Только расслабься».
Но сначала… На секунду ей показалось, что Гауэйн этого не сделает. Он был самым властным человеком из всех, кого она знала.
Но он лег на спину, вот только лицо стало абсолютно бесстрастным.
Она подползла к нему и поцеловала в губы.
– Мне не нравится выражение твоего лица, – сообщила она.
Да, шампанское, определенно помогает.
– О чем ты?
– Иногда в твоих глазах ничего не отражается. Уверен, что не хочешь шампанского? Очень вкусно.
Он прищурился.
– Нет!
Слово вырвалось с каким-то волчьим рыком, и Эди тут же вспомнила о его вечно пьяных родителях.
– Ладно, – согласилась она, отставив бокал. – Теперь я хочу узнать, что ты хочешь.
– Что?
Гауэйн приподнялся на локтях, неверяще глядя на жену.