Читать интересную книгу Сто лет - Хербьерг Вассму

Стоя за рулем, Юханнес мог все это спокойно обдумать. В море все приобретало иной масштаб. И он получал небольшую передышку перед тем, как начать воплощать свои идеи в жизнь. Ведь ему приходилось ждать, пока он сойдет на берег. Эта передышка была важна, она помогала лучше понять все возможные последствия предполагаемых действий.

Как всегда, возвращаясь домой, Юханнес готовился к встрече с домашними. С нею. С детьми. С работниками.

Стоя на ветру, он думал, что движение судов вдоль берега происходит с равными промежутками, особенно во время промысла на Лофотенах и в Финнмарке. Что многие хорошо платят за то, чтобы переночевать в доме для приезжих в Хавннесе одну или две ночи, но что это требует больших забот и большой ответственности. Надо будет оставить у себя этого странного парня, Даниеля. Он был вроде картошки, которая годится для всего. В некотором роде он стал как будто рукой усадьбы, всегда готовой взяться за любую работу.

Последней в Хавннес приехала учительница, которую они пригласили для детей, Аннетте Бортен, молодая женщина из Трондхейма. Собственно, Юханнес был против ее приезда, потому что она была родственницей одной женщины, которую он встретил у знакомого торговца в Трондхейме. Эта женщина, Гудрун, и предложила Юханнесу учительницу, когда он после нескольких рюмок так осмелел, что написал лишнее в своем блокноте. О детях, что им нужна учительница. Странный то был вечер. Гудрун все время обращалась к нему, словно он был особым гостем. И было не похоже, будто она считает, что с ним трудно разговаривать. Она ему понравилась.

Учительница детям была, конечно, нужна, так что Сара Сусанне хорошо приняла Аннетте. Пока Юханнес был в отъезде, она взяла к ним бедного мальчика из Лёдингена, не посоветовавшись о том с Юханнесом. Когда Юханнес осторожно заметил, что у нее достаточно забот со своими детьми и, может быть, не стоило брать в усадьбу еще и чужого, у нее наготове был ответ:

— Мне показалось, что Иакову будет полезно общение с товарищем. Наш сын до сих пор жил в убеждении, что весь Хавннес вместе с людьми и скотом принадлежит ему.

Юханнесу пришлось с ней согласиться. Мальчика звали Карл, он был ровесник Иакова, смышленый, но очень робкий. Ему тоже была нужна учительница.

Так что в каком-то смысле они были квиты. А что касается того вечера в Трондхейме, Юханнес невольно вспоминал его время от времени. Ведь там были и другие люди, не только эта Гудрун. Вот так-то.

Сара Сусанне стояла в спальне перед комодом и с недовольным видом рассматривала в зеркало свою фигуру. После рождения Арнольдуса она не вернулась к прежней форме. Грудь стала словно чужая, талия необъемная.

А теперь все должно было повториться. Она снова была беременна.

После смерти брата Сара Сусанне потеряла желание следить за собой. Перестав кормить ребенка грудью, она продолжала пить сливки и есть бутерброды. Находя в этом какое-то утешение. Жевать, глотать... Она заметила, что старается, чтобы Юханнес не видел ее раздетой. К счастью, дни стали короче, наступило темное время года. Днем она прятала себя и свой живот под толстой одеждой, ночью — под периной.

В сером утреннем свете она услыхала, что маленький Арнольдус проснулся в своей колыбели. Внезапно она почувствовала тошноту. Привычным движением Сара Сусанне склонилась над ведром, и ее вырвало. Постояв так, пока не прошло недомогание, она поняла, что это не от усталости — она не желала этого ребенка. Ей стало стыдно. И ее снова вырвало.

Сара Сусанне мечтала, чтобы ее тело наконец принадлежало только ей. Чтобы рядом не было колыбели, пеленок и звуков, требовавших ее внимания. Она была рада, что Юханнес в отъезде и она может побыть одна. Пусть даже ее будет рвать.

Арнольдус заплакал, и она накинула широкий утренний халат, чтобы выйти в коридор и позвать Ханну. Попросить ее согреть молока. Когда Ханна пришла, Сара Сусанне, держа Арнольдуса одной рукой, тяжело опиралась другой о косяк двери.

— Вы так плохо выглядите! Я покормлю ребенка воскликнула Ханна и хотела взять Арнольдуса.

Это было так соблазнительно! Но Сара Сусанне покачала головой и взяла у Ханны бутылочку.

— Позаботься лучше о других детях, — сказала она и хотела закрыть дверь.

— Хозяин велел заботиться и о вас, — озадаченно прошептала Ханна.

— Спасибо, это не нужно. Я покормлю его и лягу.

И она осталась одна с малышом. Желудок был пуст. Она забыла попросить, чтобы ей принесли пару бутербродов. И малинового сока. Ей до смерти захотелось малинового сока, холодного, прямо из погреба. Будто все ее существование, вся жизнь зависели от этого сока. Она положила плачущего Арнольдуса в колыбель и, покачнувшись, вышла в коридор.

— Принесите мне малинового сока! И два бутерброда! Пожалуйста! — крикнула она вниз.

Ханна поднялась с полным подносом. Не говоря ни слова, она унесла вниз Арнольдуса с его бутылочкой.

Сара Сусанне пришла в лавку, чтобы спросить, не сообщил ли Юханнес, когда он вернется домой. Дверь была приоткрыта, чтобы вытягивало табачный дым и запах от плевательницы.

Неожиданно ей послышался в лавке голос Юханнеса, хотя это было невозможно. Она вошла внутрь, и ей все стало ясно. Иаков стоял посреди лавки и передразнивал речь отца, несколько человек растерянно смотрели на него. Увидев ее, они растерялись еще больше. Иаков стоял к ней спиной, он продолжал изображать Юханнеса, не только его голос, но и движения. И у него это получалось! Сначала голос звучал низко, насколько это могло получиться у мальчика, потом становился неуверенным и заканчивался отчаянным фальцетом, он говорил о сельди, которую предстояло солить. Заикание было передано с таким мастерством, что казалось, будто говорит сам Юханнес, а не его семилетний сын.

У Сары Сусанне потемнело в глазах. Она быстро прошла вглубь лавки. Схватила Иакова сзади. Прижала барахтающегося мальчика к себе и вынесла из лавки.

Там, за штабелем ящиков из-под рыбы, она, не глядя, начала его бить ладонью наотмашь. После третьего удара у него из носа брызнула кровь. Она тяжело всхлипнула и опомнилась, ее душила тошнота.

Иаков стоял, сжавшись, и прикрывал руками голову, боясь новых ударов. Неожиданно он стал отбиваться. Схватил Сару Сусанне за волосы, и у него в руке остался клок ее волос. Потом дернул за ворот блузки с такой силой, что брошь расстегнулась и упала на пристань. И наконец, растопырив пальцы, со всей силы впился ногтями ей в лицо. На коже остался кровавый след.

Когда Сара Сусанне отпустила его, чтобы поднять брошь, пока она не провалилась в щель между досками, он побежал по мощенной камнем дороге к усадьбе. Там, наверху, он на мгновение остановился, а потом свернул в поле и скрылся за скалами.

Пошел дождь. Солнце упрямо просачивалось сквозь гонимые ветром облака. Над досками пристани в его лучах сверкал пар. Сучки в досках светились, как маленькие кулачки, пахло смолой и солеными водорослями. С крыши лавки вода стекала в бочку Все словно затаило дыхание. Сара Сусанне оглянулась и увидела что в гавань входит шхуна Юханнеса — "Олине Кристине".

Она пошла к дому.

— Ттты не дддолллжна тттак ппосттупать!

Юханнес стоял в мансарде и недоверчиво смотрел на нее. Только теперь, спустя несколько часов после его возвращения, она рассказала ему, что произошло в лавке. Иаков не вернулся к ужину, и Даниель не мог его найти.

Фиолетовые сентябрьские сумерки сменились поздним холодным вечером. Первый раз Юханнес сам начал этот неприятный разговор.

— Он ннне вввиноватт, чччтто яя зззаиккаююсь!

— Конечно, не виноват, но я не могла стерпеть, услышав, как он тебя передразнивает! Никто бы этого не стерпел. И ты тоже! И если я услышу это опять, я буду его бить, пока он не перестанет тебя передразнивать.

— Зззннналлла бы ттты, кккакк мммення пппееерр-редддразззнивали ввв дддеттстввве!

— Кто? Кто тебя передразнивал?

— Вввсссе! И мммамма тттоже. Ооона дддуммала, ээто у ммменя тттакая пппривыччка. Тттакк чччто ннне ннадо ннниккого бббить!

Сара Сусанне бросилась к нему. Крепко прижалась. От него пахло потом и свежим ветром. Ее поразила незнакомая мысль, причинившая ей даже боль. Она любит этого человека! Чувствует его боль, как свою собственную. Понимает его лучше, чем собственных детей.

— Мать тоже била тебя?

— Дддаа, ннно тты нне ддоллжжжнна бббить нннашших ддеттей! — твердо сказал он и отстранил ее от себя. — Мммы ссс ттобббой вввмммессте пппойддем ееего иссккать!

— Нет, я не пойду на холод его искать! Он должен сам прийти домой! Я никогда никого раньше не била. Никогда! А сегодня не удержалась. Он злой! Он должен...

— Сссара Ссссссусссаааннне! — буквально прошипел он. Глаза у него почернели, в углах рта пузырилась пена. Сара Сусанне подумала, что никогда раньше не видела его сердитым. Он заговорил, немного отстранив ее от себя. Это было одно длинное шипение о том, что значит заикаться, что значит стыдиться, что ты не такой, как все, и не можешь этого исправить. Что значит видеть, как люди смеются или смущаются, стоит тебе раскрыть рот. Но со временем он к этому привык и справился с этим. А вот с чем он не может справиться, так это с тем, что она, которую он любит больше всего на свете, ударила их ребенка, потому что не стерпела, как он передразнивает отца. И сделала это потому, что в глубине души стыдится, что ее муж заикается.