Позже этот рассказ мне повторил служивший с ним в Находке москвич Александр Чубуков, ставший Митиным другом на всю жизнь. Саша говорил:
— Митя всегда поступает честно и мудро. За ним пойдешь не только в разведку, но и в самое пекло: не предаст и не отступит.
Относительно заявления Евгения Борисовича об отказе Пастернака от премии Митя пояснил:
— Посмотрите, как примитивно лжет Евгений Борисович, написав, что мама позвонила Пастернаку, и тот побежал отказываться от Нобелевской премии. Он понимает, что теперешний читатель, тем более в Америке, не знает, что на даче Пастернака в Переделкине никогда не было телефона. Даже в мае 1960-го, когда Пастернак умирал под присмотром органов и семейства, не допускавших маму к Борису Леонидовичу, телефон на дачу не провели.
Митя обратил мое внимание на такой факт:
— В книге «Пастернак и власть» в документе 47 приведена докладная записка генпрокурора Руденко в ЦК КПСС о допросе Пастернака в марте 1959-го. Руденко назвал Пастернака двурушником, обманывающим советскую власть. Пастернака предупредили о высылке из СССР, если он не прекратит встречи с иностранцами, и заставили подписать обязательство избегать иностранцев. Такое же обязательство после вызова в прокуратуру заставили подписать и Ольгу Ивинскую. Ни Зинаиду, ни Евгения Борисовича в прокуратуру не вызывали и подписывать подобные обязательства не заставляли. Это обстоятельство лучше всяких домыслов характеризует отношения родни с советскими органами.
К вопросу о пьесе «Слепая красавица», которую упомянул Евгений Борисович в интервью американской газете. По этому вопросу его не интересует суть дела, состоящая в том, что Пастернак только Ивинской доверил хранение и распоряжение этой пьесой, о чем было написано в его завещании. Ни Зинаиде, ни Евгению рукопись пьесы Пастернак не хотел оставлять. КГБ выдал Ивинской в 1970 году официальную справку: «Подлинная авторская рукопись Б. Пастернака „Слепая красавица“, принадлежащая О. В. Ивинской, находится на хранении в ЦГАЛИ»!
Парадоксально, но Евгений Борисович считает главным то, кто принес рукопись к Ольге Всеволодовне, а не то, кому завещал Борис Пастернак свои рукописи. Митя по этому поводу сказал:
— Все же как он примитивен и озлоблен! Мама 23 апреля 1960 года была в Измалкове, когда Борис Леонидович утром пришел на последнюю встречу. Он говорил о завещании и оставил маме рукопись пьесы «Слепая красавица». Об этом субботнем дне 23 апреля 1960 года, когда Пастернак приходил в Измалково, пишет и Зоя Масленикова в своих воспоминаниях. В дневнике болезни Пастернак сам сделал запись вечером 23 апреля 1960 года после посещения мамы в Измалкове: «Я сегодня устал и мне придется прилечь».
Хорошим комментарием к утверждению Евгения Борисовича о том, что «отец в это время (то есть 23 апреля. — Б. М.) уже лежал и не мог вставать с постели», служит запись Пастернака в дневнике от 27 апреля: «Мне несколько лучше. Позже я встану и пойду звонить. Мне сделали кардиограмму. Ничего особенного и тревожного она не показывает».
Только 30 апреля Пастернак записывает в дневнике: «Я переехал на первый этаж и велел поставить мою кровать в рабочей комнате. Подниматься по лестнице стоит мне многих сил. Какая весна за окном! <…> Мы купили новую машину „Волгу“».
— Для всякого трезвомыслящего человека это означает, — отметил Митя, — что Пастернак до 30 апреля не только мог вставать с постели, но и ходил самостоятельно. Звонить он мог только уходя к соседу или в Дом творчества, так как на Большой даче при жизни Пастернака телефона никогда не было[332].
Остановимся подробнее на теме «Пастернак и Сталин». Ивинская посвятила этой теме вторую часть своей книги «Поэт и царь». В нее вошли 24 небольшие главы, повествующие об этой «таинственной» (слова Пастернака) теме. Во введении Ольга Всеволодовна пишет:
За 14 лет нашей близости Борис Леонидович много раз по различным поводам говорил и писал о Сталине. <…> Особенно часто обращался к этому в 1956 году, после вызова в Прокуратуру СССР по поводу посмертной реабилитации Мейерхольда. <…> Тогда Борис Леонидович написал, что Мейерхольд был более советским человеком, чем он, Пастернак[333].
Тема Сталина возникла вновь в дни травли Пастернака за Нобелевскую премию. В своей книге, в главе «У вождя», Ивинская передает рассказ Пастернака:
Личная встреча Пастернака, Есенина и Маяковского со Сталиным состоялась, по-видимому, в конце 1924 года или начале 1925-го. Борис Леонидович рассказывал мне об этом неоднократно, но спустя лишь 20 с лишним лет. <…> Вспоминая об этой встрече, Борис Леонидович рисовал Сталина как самого страшного человека, которого ему когда-либо приходилось видеть:
— На меня из полумрака выдвинулся человек, похожий на краба. Все лицо его было желтого цвета, испещренное рябинками. (Сталин в юности болел оспой, после которой на лице остаются следы язв. — Б. М.) Топорщились усы. Это человек-карлик, непомерно широкий и вместе с тем напоминавший по росту мальчика, но с большим старообразным лицом.
Сам Борис Леонидович объяснял встречу надеждой Сталина на то, что русские поэты поднимут знамя грузинской поэзии. Разумеется, это не помешало Сталину в последующие годы травить и уничтожить многих грузинских поэтов, в том числе и близких друзей Пастернака — Тициана Табидзе и Паоло Яшвили[334].
Пастернак рассказывал Ольге, что, хотя Есенин, Маяковский и он были приглашены одновременно, Сталин беседовал с каждым из них отдельно. Он говорил, что от них ждут настоящего творческого пафоса, что они должны взять на себя роль глашатаев эпохи.
На эти строки из книги Ивинской биограф Пастернака Евгений Борисович категорически заявил: «Это вранье». В примечании к главе «У вождя» Ольга Всеволодовна написала: «Некоторые из читавших эти воспоминания сомневаются в достоверности рассказа о такой встрече. Я здесь передаю только то, о чем неоднократно слышала сама от Бориса Леонидовича».
— Ведь о встрече Пастернака и Сталина писали и другие известные современники со слов Пастернака, — заметил Митя. — По заявлению Евгения Борисовича выходит, что Пастернак набивал себе цену и врал всем, как и маме. Евгений Борисович даже не понимает, что в своей злобе к Ивинской он оскорбляет память отца. Потому необходимо защитить от ненависти со стороны Евгения честь самого Бориса Леонидовича.
Неожиданным открытием для меня стала книга Вадима Баевского «Пастернак — лирик»[335]. Профессор Баевский, заведующий кафедрой литературы Смоленского пединститута, десятки лет занимается изучением творчества Пастернака. В 1990 году в Ленинграде вышел подготовленный им известный двухтомный сборник Пастернака «Стихотворения и поэмы» в серии «Библиотека поэта»[336].
Особенность сборника в том, что Вадим Баевский пригласил в соавторы Евгения Борисовича, что открыло ему доступ в ЦГАЛИ. Там Баевский впервые столкнулся с архивом Ивинской, где увидел много автографов стихотворений Пастернака. Как скрупулезный и честный исследователь он в сборнике сделал к стихотворениям десятки ссылок, в которых указал, что они напечатаны по автографам Пастернака из собрания Ольги Ивинской. Например, в примечании к стихотворениям периода «Когда разгуляется» Баевский пишет: «Сохранились черновые и беловые автографы ранних редакций, а также подборка карандашных автографов десяти стихотворений 1956 года из собрания О. Ивинской».
Как я убедился, прочитав несколько десятков книг и статей о Пастернаке разных авторов, книга Баевского «Пастернак — лирик», вышедшая в Смоленске, не известна большинству российских литераторов, пишущих о Пастернаке. Только у писателя Быкова, создавшего объемную и оригинальную книгу «Борис Пастернак» (2005), есть упоминание о Баевском как об авторе замечательной книги о Пастернаке. Однако Быков не приводит важных материалов и выводов из книги Баевского. При этом, к сожалению, Быков повторяет ложные утверждения, которые много лет упорно распространял в своих сочинениях Евгений Борисович.
Книга Быкова о Пастернаке отмечена престижной российской премией «Большая книга России 2006 года», что особенно подчеркивает неуместность повторения в ней неверных утверждений об Ольге Ивинской. Укажу лишь некоторые из этих ложных утверждений, перешедших в книгу Быкова из публикаций Евгения Борисовича. (Далее положения из книги Быкова выделены мною курсивом.)
1. На странице 535: «Ольга Ивинская вернулась осенью 1953 года по амнистии».
В действительности Ольга Всеволодовна вернулась из концлагеря в мае 1953 года, о чем говорит лагерная справка от 4 мая. Справка была приведена в «Литгазете» в 1994 году и в книге стихотворений Ивинской «Земли раскрытое окно» (1999). Копия ее приведена и во вступительной главе этой книги.