— Я скажу, что написал эти песни год назад и лишь теперь вынес на суд общественности.
— Не смеши мои тапки, Лойко. Даже если неведомо откуда в твоем распоряжении появятся текст и ноты годичной давности, заверенные самым уважаемым нотариусом государства Российского, любая хотя бы поверхностная магическая экспертиза тут же выявит подлог. И вообще, вряд ли адвокатские захотят ввязываться в заведомо проигрышное дельце, для них репутация, но, главное, свобода намного важнее тех денег, которые ты им сможешь предложить. А еще, скажу тебе, любой общественный скандал пойдет тебе во вред, а мне на пользу. На мои тексты и музыку обратят внимание ПРИЛИЧНЫЕ исполнители, с коими можно будет вести дела без опасений, что тебя попытаются банально надуть. Так что, хочешь песен, плати, не хочешь — уматывай со двора, я найду кому их толкнуть. Ведь кому, как не тебе, человеку с абсолютным музыкальным слухом по достоинству оценить коммерческий потенциал предлагаемого товара.
По мере моей грамотно выстроенной и четко аргументированной речи наглая физиономия Лойко Макарского-Наливайченко скукоживалась, теряла свой былой лоск. Выражение превосходства буквально на глазах трансформировалось сначала в удивление, затем в огорчение. До его сознания наконец-то дошло, что завладеть нахрапом чужой интеллектуальной собственностью у него не получится.
— Хитрый ты, Владимир Зубов, — не скрывая разочарования, проворчал гость. — Интересно, кто тебе подсказал так подстраховаться?
— Жизнь, Лойко, жизнь…
— Какая к чертям собачьим жизнь?! Ты еще зелень пузатая, а уже смеешь говорить со мной в поучительном тоне.
— А ты на возраст не смотри. Зри в суть. Короче, двадцать тысяч сразу и три процента от выручки с каждого твоего концерта. Да, совсем упустил из виду, десять процентов от твоего гонорара за каждую пластинку с моими песнями. И еще один момент, передавать права кому бы то ни было без моего ведома ты не имеешь права.
Пару минут «великий артист» пялился на меня как на нечто из ряда вон выходящее. Наконец шарики и ролики в его голове заняли положенные им места. И Лойко Макарский-Наливайченко с нескрываемым вздохом сожаления махнул рукой:
— Ладно, пацан, твоя взяла. Беру четыре песни на твоих условиях. Завтра к тебе подъедет мой антрепренер с адвокатом, заключите официальный договор. Деньги как желаешь получить: банковским чеком или наличными?
— Наличными, пожалуй, надежнее будет.Двадцати пяти или полусотеннымибанкнотами. Вот только сделку мы совершим не здесь а в климовском отделении коммерческого банка братьев Нехлюдовых. Заодно там же и проверим каждую бумажку на подлинность. Там же откроем счет, на который мне ежемесячно будет капать с твоих концертов, пластинок и прочих доходов. Короче, встречаемся с твоим поверенным и адвокатом в здании банка, скажем, завтра в десять утра. Ну как, годится?
— Ладно, — собеседник совсем уж безвольно махнул рукой, похоже, были у него все-таки определенные наметки, как объегорить наглого юнца, но не срослось. — Завтра в десять в здании коммерческого банка братьев Нехлюдовых.
Засим наш деловой разговор завершился. Гость не стал более задерживаться и по-быстрому свалил. Мне же пришлось легкими похлопываниями по щекам приводить в чувства маменьку, впавшую в ступор. Эко её зацепила озвученная мной сумма гонорара. Уж лучше бы занималась своими женскими делами, а не мужские разговоры подслушивала, таясь в сумрачных сенях. Даже человека толком не проводила. Впрочем, цыган перетопчется, много чести, чтобы моя маман стелилась перед разного рода аферистами, так и норовящими обобрать её любимое чадо.
Убедившись в том, что мать полностью вернулась в реальность, я вернул баян в багажное отделение мотоцикла, выкатил его на улицу и отправился навстречу синим глазищам, стройной фигурке и прочим достоинствам своей очередной пассии. Иех-х прокачу!
Эпилог
Легкий сумрак рабочего кабинета Его Императорского Величества Федора III. Помещение без особых изысков и подобающей правителю великого государства помпезности. Размерами и отделкой не впечатляет. Стены обиты дубовым шпоном. На полу идеально натертый паркет из того же дуба. На белом потолке гипсовая лепнина абстрактного содержания и люстра, которую редко используют по назначению. Массивный стол из карельской березы, на нем малахитовый письменный прибор с часами, рабочее кресло хозяина и несколько мягких удобных стульев для посетителей. Никаких шкафов с бумагами и книгами — все, что нужно доставляется секретарем, затем уносится в специальное помещение, расположенное неподалеку от царского кабинета. В дальнем от окон простенькая кушетка армейского образца, на ней император изволят отдыхать, устав от важных государственных дел. Высокие широкие окна задернуты тяжелыми портьерами, поскольку хозяин кабинета даже днем предпочитает работать в интимной обстановке при свете настольной лампы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
За столом двое.
В своем рабочем кресле Государь Император Федор III. Мужчина сорока четырех лет, физически отлично развит, весьма продвинутый маг (иначе и быть не может), стрижен коротко по-военному, носит аккуратные бородку и усы, взгляд серых глаз умный проницательный.
Напротив на мягком стуле с подлокотниками удобно расположился подтянутый мужчина примерно царева возраста. Действительный тайный советник первого класса Субботин Христофор Аристархович, руководитель внешней разведки государства Российского.
Помимо уже упомянутого письменного прибора и папки с бумагами, доставленной только что посетителем, на столе стоял штоф с французским коньяком и блюдо с тонко нарезанными лимонами, посыпанными сахарной пудрой. Выпили по рюмке как знак высокого благоволения государя российского к уважаемому чиновнику.
— Что у нас, Христофор Аристархович, на этот раз?
— Японцы, Ваше Императорское Величество, очередную подлость готовят на Дальнем Востоке.
— Значит, снова за старое наши исконные недруги взялись, — тяжело вздохнув констатировал Император Всея Руси и, направив взгляд на лежащую на столе папку в кожаном переплете, сказал: — С представленными вами документами я подробно ознакомлюсь позже, а пока кратко изложите, все, что удалось добыть вашему ведомству.
Действительный тайный советник первого класса приосанился и, отодвинув пустой бокал начал говорить:
— Государь, по нашим данным, за последний год Япония получила многомиллиардные кредиты от ведущих европейских финансовых структур. Откровенно говоря, изначально банкиры не проявили особого желания вкладывать деньги в сомнительное предприятие. У всех на памяти сокрушительный разгром Манчжурской и Квантунской армейских группировок двадцатипятилетней давности. Тогда, смею вам напомнить, лишь милостью вашего батюшки и его нежеланием проливать далее кровь русского солдата за японцами остались южная часть Корейского полуострова и ряд островов Тихого океана, включая Формозу…
— Разумеется помню, Христофор Аристархович, я тогда выразил свое резкое несогласие порочному пацифизму отца. Япония — непримиримый наш враг и добивать его следовало в Токио, чтобы раз и навсегда отвратить наши восточные границы от посягательств воинственных островитян. Ишь ты! Сахалин им подавай и Курилы! Накось, выкуси! — После столь резкого всплеска эмоций царь плеснул себе и собеседнику из бутылки и, не чокаясь, сделал приличный глоток янтарного напитка. Затем, посмотрев на Субботина извиняющимся взглядом, произнес: — Прошу простить, Христофор Аристархович, мою несдержанность. Продолжайте.
— Поначалу, как уже отмечалось, европейские банкиры не выразили особой радости по поводу необходимости кредитовать японцев, но правительства европейских государств обязались с лихвой компенсировать им все их расходы. Таким образом европейские политиканы как бы оказывались не при делах, мол, частная деловая инициатива, не смеем препятствовать. По нашей информации за прошедшие девять месяцев этого года Японии выделено порядка пятидесяти миллиардов иен или тридцати миллиардов рублей золотом.
Его Величество аж присвистнул от озвученной суммы и нецензурно выразился: