потом на берег списался.
— Ага, когда на мне женился. Уж я бы не потерпела, чтобы он все время в море уходил.
Мизе Борель покачала головой:
— А может, и не потому… Может, он там что-то натворил.
— Натворил! — в испуге вскрикнула мадам Бютен.
— Может, и убил кого.
— Да ты что!
— И этот Рабурден с ним тогда был заодно — вот потому он здесь так и хозяйничал.
— Ой, не надо, молчи! — в ужасе закричала младшая сестра.
— Я просто так думаю, — спокойно объяснила мизе Борель.
— А чего это Рабурден у нас тут торчал?
— Денег дожидался.
— А муж мой, думаешь…
Мизе Борель заговорила еще тише:
— Ох, сказала бы я тебе еще что-то, да только…
— Что такое?
— Ты не поверишь.
— Поверю, сестра, поверю!
— Так вот, — набравшись храбрости, стала рассказывать вдова, — можешь себе представить: накануне того дня, как уехал Рабурден, я слышала — все так и есть, как я думала.
— А что ты слышала?
— Ты уже спала, я тоже свет погасила, да не заснула: дюже душно было. Встала и подошла к окну подышать. И тут гляжу через жалюзи — по саду два человека идут, как две тени: Рабурден и муж твой. Рабурден говорит: "Что мне не уехать — сперва только деньги надо получить".
— А муж что?
— Завтра, говорит, получишь. А тот ему: "Вот получу да и уеду". Потом они прошли, и больше я ничего не слышала.
— Стой, молчи! — вдруг воскликнула мадам Бютен.
Она поспешно вскочила.
В саду послышались чьи-то шаги по гравию.
— Это муж, — тихо сказала Алиса.
Николя Бютен ушел с утра на охоту, сказал, что идет далеко и вернется поздно. С собой он взял только немного хлеба с сыром, и на весь день женщины остались одни.
Теперь он в самом деле возвращался домой.
Он шел медленно, склонив голову, как человек, погруженный в глубочайшие раздумья.
Мимо женщин он прошел бы, вовсе их не заметив, если бы мадам Бютен не вскочила и не побежала к нему навстречу.
— А, вы тут сидите! — сказал он мрачным, могильным голосом, как будто его внезапно разбудили от дурного сна.
— Мы тебя ужинать ждем, — сказала мадам Борель.
— Есть не хочу, — ответил он грубо.
— Ты же рано утром ушел?
— Ну и что?
— Целый день не ел…
— Я приятелей встретил, мы в трактире пообедали.
— Много настреляли? — спросила мизе Борель.
— Ничего, — ответил он грубо.
Он вошел в дом, швырнул ружье в угол, тяжело уселся на стул и вновь погрузился в раздумья.
А две женщины с немым испугом уставились на него…
VIII
Мало того, что ягдташ Николя Бютена был пуст, мало того, что, осмотрев ружье, можно было убедиться, что он ни разу не выстрелил — по бледному, изможденному лицу его, по запыленным башмакам и забрызганным грязью гетрам всякий бы сразу понял, что он очень далеко ходил и весь день ничего не ел.
Женщины не смели ни о чем спросить его.
Они накрыли на стол, как обычно.
Сначала Николя Бютен не хотел садиться за ужин, потом все-таки сел и принялся лихорадочно глотать еду — а говорил, что не голоден.
Обычно он был очень воздержан и пил мало.
В этот вечер он целиком уничтожил стоявшую перед ним бутылку и сам пошел за другой. Он пил и ел, не говоря ни слова.
Наконец жена набралась храбрости и спросила:
— Что с тобой, друг мой?
Он вздрогнул, дико посмотрел на нее и сказал:
— Со мной? Ничего.
— Все молчишь…
— А о чем мне говорить? Болтайте сами, коли языки чешутся.
— Ну, Николя…
— Не нукай, не запрягала, — сурово сказал он.
— Что ж такое-то? Дурные вести пришли?
Он пожал плечами:
— Никаких не приходило: ни дурных, ни добрых.
— Что ж тогда?
— Ничего нет, отстань. Много ходил, устал, трепаться охоты нет, вот и все.
Угрюмо проворчав эти слова, Николя Бютен снова принялся пить: допил вино и взялся за водку.
Женщины с ужасом глядели друг на друга. Никогда еще они его таким не видали.
Вдруг в дверь постучали.
Николя вздрогнул и вскочил с места, а жена его пошла отворить.
— Вы меня извините, что я поздненько, — сказал чей-то голос на улице, — только я среди дня по дорогам гулять не люблю.
Перед мадам Бютен стоял незнакомый человек в картузе, блузе и с ружьем на плече.
— Вы, сударыня, не бойтесь, — сказал он. — Я не грабитель, я просто браконьер, ничего не ворую, кроме чужой дичи, да и той почти не ворую: мало ее стало по нынешним временам.
И Стрелец — это был он — вошел прямо в столовую.
Мизе Борель не сводила с зятя глаз, и от нее не укрылось, как он испугался, услышав стук в дверь.
Когда Николя Бютен узнал Стрельца, которого он частенько встречал на охоте, лицо его прояснилось.
— А, это ты, приятель? — спросил он.
— Я самый, господин Бютен, — ответил Стрелец. — Пришел вас попросить о маленьком одолженьице.
— Выпей-ка сперва, — сказал Николя. Когда постучали, его охватил какой-то непонятный ужас, а теперь он, видимо, рад был, что кто-то пришел развеять его одиночество, отвлечь от мрачных мыслей.
— От стакана вина никогда не откажусь, — сказал Стрелец, ставя в угол ружье, — да и глоточек беленькой не помешает.
Потом он поднял кожаный лоскут, накрывавший ягдташ, вынул двух великолепных куропаток, положил их на стол и сказал мадам Бютен:
— Я бы вам и кролика принес, да перевелись они. Вот уже с полгода ни одного в глаза не видел.
— Да я тебе заплачу за куропатку, — сказал Николя.
— Нет-нет, сударь, — возразил Стрелец, — это ж я к вам пришел об одолженьице просить.
— Так говори, в чем дело, — сказал Николя.
И налил ему вина.
Стрелец сел.
— Тут недавно один дурной закон издали, — начал он. — Пороха без разрешения на охоту никому, видишь ли, не продают.
— А у тебя разрешения нет?
— Откуда у меня!
— То есть и пороха нет.
— Порох можно достать, только шагать придется аж в Венель, там контрабандисты торгуют. А у меня нынче другие дела.
— Дам я тебе пороховницу, — сказал Николя Бютен. — Птицу бить идешь?
— Так-то я иду травить кроликов у господина Феро. Да не люблю я, чтобы ружье не заряжено было, а заряд сегодня как раз последний потратил.
— Вот оно что! Ты у советника кроликов травишь?
— Должен с дюжину выгнать. Да ему-то какой убыток? Он сам не охотится.
— Это верно.
— Да и жандармам теперь не до того — тоже время упустить не надо, — продолжал Стрелец.
Мизе Борель заметила, как при слове "жандармы" ее