– Это мой спарринг-партнер, – сказал генерал. – Ежедневно фехтую, чтоб не распускаться.
– Ты первоклассный генерал, Трой, – без тени насмешки сказал Лот.
– До вечера.
Трой взял в руки шпагу.
– Удачных уколов в сердце! – пожелал ему на прощанье Лот.
Этой ночью команда Джина должна была высаживаться на деревья в лесопарке Уварри, и все нервничали еще с утра. Спецкурс подходил к концу, занятия становились сложней, безжалостней и опасней, все раздражались все чаще: загнанная внутрь жестокость, вызванная тщательно продуманной программой, искала выхода.
Прыжки на деревья даже днем не обходились без неприятностей. Тем более ночью, когда пики вершин сливаются в одно черное пятно, надвигающееся неотвратимо.
И дорога предстояла долгая и муторная: сначала машиной на свой аэродром, затем самолетом в Форт-Беннинг и только лишь оттуда на Си-130 к месту выброски. У разведчиков-диверсантов, как правило, вырабатывается условный рефлекс: отвращение ко всем средствам доставки к месту назначения, будь это автомобиль, подлодка или самолет.
Как приятно ехать, плыть или лететь обратно и как томительно долог – до тошноты под ребрами – путь туда!
Они сидели возле казармы и курили. Мэт сказал:
– На спор прыгаю в штаны робы с верхней койки.
– Чем отвечаешь? – спросил Тэкс.
– Двумя бутылками виски.
– Кто держит штаны?
– Они стоят сами, я их подкрахмалил.
– Идет.
– Так не бывает, – сказал Берди.
– Он тренировался, этот прохвост, – сказал Бастер.
– Иду в долю против Тэкса, – сказал Джин.
– Спорщики – люди без прошлого, – сказал Доминико, – я все проспорил и все проиграл.
– Отвечаю Джину еще бутылкой, – сказал Тэкс и вошел в казарму.
Мэт разделся до трусов, поставил штаны в двух метрах по центру от двухэтажной койки. Он устанавливал штаны, как весы, то отодвигая, то придвигая их, закалывая отвороты булавками и, наконец, взобрался на койку.
Было тихо, как перед боем. Мэт глубоко вздохнул, коротко выдохнул воздух, вскинул руки и мягко оттолкнулся от края койки.
Он точно влетел в штаны, но, по-видимому, подвернул при падении ногу и упал. Гримаса боли застыла на его лице, но Мэт переборол боль, встал, опираясь на протянутую руку Берди, и сказал:
– Плати!
– Не буду, ты упал, – заявил Тэкс.
– Плати, ублюдок.
– Ты упал. На соревнованиях прыжки с падением не засчитываются.
Мэт достал бинт, туго стянул бинтом щиколотку, оделся и, прихрамывая, вышел из казармы.
– Ты должен с ним расплатиться, – сказал Берди, – это не по-мужски.
– И со мной расплатись, – добавил Джин.
– Я с тобой еще расплачусь.
– Может, не будем откладывать? – спросил Джин. Все стоявшие впереди Джина расступились. Тэкс вынул нож.
– Я тебе всажу его по рукоятку, – сказал Тэкс, нажал на кнопку, выбросил лезвие.
– Тэкс! – вдруг окликнул его Мэт.
Тэкс обернулся. Мэт стоял в дверях. Он мгновенно швырнул лассо, накинул его на шею Тэкса и что есть силы дернул за веревку.
Тэкс упал, Мэт начал наматывать лассо, как конец пенькового троса, с ладони на ладонь вокруг локтя.
Тэкс ухватился за петлю веревки, сжимающей горло, попытался разжать ее хоть на сантиметр, хотел подняться, но снова упал от резкого рывка Мэта. Упал, ударился головой об пол и раскинул руки.
– Хватит! – первым крикнул Джин и кинулся к нему.
В это время в казарму вошел Чак.
Если бы Джин опоздал и к тому же не был врачом, Тэкс раньше срока ушел бы к праотцам.
За Чаком в казарму вошел Лот. Все, включая Чака, вытянулись по стойке «смирно». Лот поздоровался со всеми, сообщил Чаку о переводе Джина в другое подразделение, пожелал солдатам продвижения по службе и легких ранений на войне.
– Come along, Джинни-бой! – сказал он в заключение.
Все были потрясены: могущественный майор вышел из казармы с рядовым Грином в обнимку.
…Дело вовсе не в том, пьешь ли ты к ночи или с утра, любить ли русскую водку, как Джин, или, изменив шнапсу, как Лот, переходишь на виски.
Дело в том, с кем ты пьешь, и если с другом – это всегда хорошо.
Лот был уже «образованным» и знал, что к русской водке хороши грибы с солеными огурцами, икра и балык.
Но икры и балыка в ординарном «Бар энд Грилл» не оказалось. Зато были русская водка, виски и его любимое мюнхенское пиво «Левенбрау» с солеными «претцелями».
– Докладывай! – полушутя начал Лот, пропустив первую стопку.
– Не знаю, с чего и начать.
– Нечем ходить – ходи с бубен.
– Ты когда приехал? – Джин все еще не мог скрыть своего изумления.
– Утром. И буду с тобой всю ночь.
– Ночью у меня прыжки на деревья.
– И я буду прыгать на деревья с тобой, – не манерничая, сказал Лот.
– Тебе-то это к чему?
– Чтобы не терять формы… Да, кстати, я узнал черт, знает что. «Кадры», оказывается, напутали, окаянные. Сам генерал Мидлборо возмущен. Они заткнули тебя как рэйнджера в «команду», вместо того чтобы послать на офицерские курсы. Я думал, что ты уже без пяти минут первый лейтенант и командуешь…
– Как минимум, штабом полка, – перебил его Джин.
– Нет, правда, мы завтра же это дело поправим. Я им объяснил, что ты врач и у тебя за спиной корпус подготовки офицеров резерва в медицинском колледже. И вообще…
– …Особенно вообще. – Джин все еще не мог привыкнуть к мысли, что они снова рядом, что их ничего не разделяет, несмотря на разницу в звании и в положении.
Месяцы жестокой службы в Форт-Брагге, самые невесомые погоны на плечах и привычка уже почти механически отвечать: «Да, сэр. Нет, сэр» – все же прорыли между ними ров, так, во всяком случае, казалось Джину между первой и третьей стопкой.
Лот не стал медленно засыпать этот ров. Он просто шагнул через него навстречу Джину.
– Все, что было, на пользу, мой друг. Были бы идеи неизменными и будущее ясным. Нам с тобой предстоят большие дела и опасности, перед которыми все равны: и первые лейтенанты и полковники, прости меня за высокопарность… Тебе куча приветов… От маменьки, от Натали. Маме уже значительно лучше.
– Спасибо… А еще от кого?
– От Си-Би-Гранта.
– Перестань шутить.
– Он меня действительно как-то спросил: что это за малыш, к которому Ширли ездила?
– А ты сказал: «Это неправда, она ни к кому не ездила, я вам не позволю клеветать на женщину и бросать тень на моего приемного сына». Не так ли?
– Ты, однако, начал быстро оттаивать, – не без удивления заметил Лот.
– А разве Грант – это не та опасность, перед которой равны и первые лейтенанты и полковники?
– Но ты-то еще не первый лейтенант?
– Но это теперь, клянусь тебе, уже для меня не проблема.
– Так выпьем за то, чтобы все было так же просто, как у нас сейчас.
Лот внимательно глядел на Джина.
Джин с радостью выпил и закусил прелестным «стэйком», кровавым внутри и обугленным снаружи.
– Ты даже пьешь по-русски, – не удержался Лот. – Пьешь водку и тут же закусываешь мясом.
– Что делать – наследственность… Великий Мендель.
– Русский – это ведь вовсе не красный, – подчеркнул Лот.
– Я ведь не огорчаюсь оттого, что ты немец. Немец – это тоже не обязательно нацист. Главное, что мы свои, а не чужие.
– Это действительно главное, малыш…
– А ты, прости меня, Лот, все-таки приехал сюда в каком качестве, если это не секрет? – поинтересовался Джин.
– Я офицер связи ЦРУ из Управления особых методов ведения войны министерства армии США. Этому управлению, которым руководит генерал Трокелл, подчиняются учебный центр в Форт-Брагге и… все «зеленые береты».
– Понятно… И ты все же будешь с нами сегодня прыгать на деревья, – расчувствовался Джин.
– Я сегодня должен быть рядом с тобой.
– Будь счастлив, Лот!
– До ночи! – Они простились. – И не беспокойся, – сказал на прощанье Лот, – я позвоню к тебе в часть и велю, чтобы все было о'кэй! Джамп!..
Глава семнадцатая
Из дневника Джина Грина
(продолжение)
(Перевод О. Г. и Г. П.)
12 сентября
Итак, я покинул друзей… Ушел наконец-то от Ч. и стал слушателем офицерских курсов. Поднялся, так сказать, на ступеньку выше. Встаю по-прежнему в пять. По обыкновению после каждой фразы говорю «сэр». Но распорядок дня у нас другой и лекции другие:
а) похищение людей,
б) засады,
в) разрушение мостов,
г) налеты и т. д.
Изучаем оружие всех видов, включая советское, китайское, чехословацкое, французское, собираем и разбираем затвор с завязанными глазами по секундомеру.
Стреляем из лука отравленными стрелами. Учимся работать с гарротой и удавкой. Прыгаем затяжным прыжком с высоты 15–20 тысяч футов над водой, погружаемся и с помощью акваланга идем по дну к «чужому» берегу.