Это имя было ей знакомо.
– Я знаю только вот это. – Нахмурив брови, она прочла на память несколько стихотворных строчек:
В дни, когда плелась впервые мира ткань,В годы до начала времени, когдаЗакон надменный с Хаосом лихим не враждовал, —Жило существо из плоти и листвы,Что мир стремилось вновь сплестиИ свить цветочную постель —Из куманики колыбель;В ней песнь шиповника пропеть,Чтоб дочь родить, и в танце росКолючий чтоб ребенок рос —Прекраснейшей из роз.
Это написал Уэлдрейк. В юности, как он говорит.
И тут она поняла, что неведомым для себя образом сумела сообщить что-то бледнолицему властелину, потому что губы Элрика начали двигаться, а взгляд его устремился вверх в поисках иных миров, недоступных другим. С его губ стали срываться странные музыкальные звуки, даже три сестры не в состоянии были понять, что он говорит, потому что говорил он не на земном языке. Он говорил на языке темной глины и переплетающихся корней, старых гнезд в зарослях куманики, где, согласно легенде, когда-то резвились дикие вадаги, играли и рожали странных детей, частично состоявших из плоти, а частично из древесины, народ леса и забытых садов. Когда он сбивался, к нему в его песне присоединялась Роза, певшая на языке народа, к которому она не принадлежала, но чьи предки смешались с ее предками и чья кровь сегодня текла в ее жилах.
Они пели вместе, посылая свою песню через все измерения множественной вселенной туда, где спящее существо зашевелилось и подняло руки, сплетенные из миллионов кустов куманики, и повернуло лицо из розового дерева, повернуло его в направлении песни, которой оно не слышало сто тысяч лет. Песня словно воскресила это существо, придала какой-то смысл его жизни в тот момент, когда оно уже собралось умирать. И вот, словно по прихоти, как бы из любопытства, Плетеная женщина стала приподнимать свое куманиковое тело – каждую из своих рук, ног, голов, а потом с шуршанием, производимым ее лиственной оболочкой, она приняла форму, очень похожую на человеческую, хотя и гораздо крупнее.
Потом она небрежно сделала шаг сквозь время и пространство, которых еще не было, когда она улеглась спать, и оказалась в зловонной трясине гниющей плоти и костей, и это не понравилось ей. Но тут она почувствовала другой запах, в котором было что-то от нее самой, и она опустила свою массивную плетеную голову, голову из плотных шиповатых ветвей, глаза которой были вовсе не глазами, а цветами и листьями, потом она открыла свои шиповниковые губы и голосом таким низким, что от его звука сотряслась земля, спросила, для чего ее дочь вызвала ее.
На это Роза ответила на том же языке, а Элрик продолжал петь ей свою песню на мотив, который вызывал у нее отклик. Казалось, что она теснее сжала свои ветви и сурово взглянула на Гейнора и остатки наступающей армии Хаоса, которая остановилась при виде ее.
Сестры взялись за руки, они соединились и с Чарион, Элриком и Розой, они крепко держались друг за друга, чтобы обеспечить свою безопасность и усилить свою энергию, с помощью которой они общались с примитивной душой Плетеной женщины, направляли ее, и она согнулась и протянула свою состоящую из множества ветвей руку к Гейнору, который едва успел улизнуть, дав шпоры коню. Он проскакал под нею, без пользы хлестнув мечом по ее дереву, энергия которого была особого свойства – ее невозможно было украсть, так же как невозможно было оружием смертных повредить эту деревянную плоть, и на дереве от удара образовалась лишь едва заметная царапина, которая тут же затянулась.
И со спокойной медлительностью, словно она выполняла какую-то неприятную работу по дому, Плетеная женщина вытянула свои длинные пальцы, пронзая ими наступающие ряды Хаоса. Она не замечала ударов мечей и пик, их уколов и тычков. Она обхватила их своими пальцами, оплела, окрутила – все воины Хаоса, все его твари, еще остававшиеся в живых, оказались в ее куманиковой горсти.
Только одному удалось бежать – он мчался прочь от кровавых кристаллов этого поля боя, нахлестывая коня своим пресыщенным паразитом-мечом.
Плетеная женщина протянула тонкие щупальца к убегающему Гейнору, но в них почти не было силы – ее хватило только на то, чтобы тонкой зеленой веткой выбить меч из его руки, торжественно поднять его и зашвырнуть в лесную чащу, где сразу же возникла черная лужа, превращая окружающие кристаллы в уголь.
Когда меч-паразит исчез, они услышали яростные вопли Гейнора, который погонял своего потного жеребца вверх по склону холма, а потом, перевалив за его гребень, исчез из виду.
Плетеная женщина потеряла интерес к Гейнору. Она медленно освободила свою куманиковую руку от кровавых тел, нанизанных на шипы, от плоти, из которой была выдавлена жизнь, – ее жертвы встретили куда как более чистую смерть, чем та, которую предлагал им Элрик.
И Элрик наконец сел в седло. Остальные отвернулись, чтобы не видеть, как он добивает раненых, давая своему мечу возможность вновь набрать энергию. Элрик был исполнен решимости найти и наказать Гейнора за все зло, что он причинил. Он обходил эти еще живые тела, не обращая внимания на их вопли о пощаде.
– Я должен взять у вас то, что ваш хозяин взял у нас, – сказал он. И в этом убийстве не было ни чести, ни достоинства. Он делал только то, что было необходимо.
Когда он вернулся к своим товарищам, Плетеной женщины уже не было – она исчезла, взяв причитающуюся ей плату; все враги были повержены и мертвы.
– Армия Хаоса побеждена, – сказала принцесса Шануг’а. – Но Хаос не изгнан из нашего царства. У Гейнора здесь еще есть немалая сила. Он скоро снова выступит против нас. – Она вернула себе своего коня.
– Мы не должны позволить ему сделать это, – сказала Роза, отирая Быстрый Шип о свою атласную накидку. – Мы должны изгнать его назад в Ад, чтобы он больше никогда не смог угрожать вашему царству.
– Это верно, – сказал Элрик, одолеваемый собственными тяжелыми мыслями. – Мы должны загнать зверя назад в его нору и заточить его там, если его нельзя убить. Ты можешь найти дорогу к нему, Чарион Пфатт?
– Могу, – сказала она. У нее было несколько незначительных ран, и другие помогли ей забинтовать их, но в ее движениях присутствовала какая-то бесконечная радость, словно она все еще не могла прийти в себя после своего неожиданного спасения. – Он, вне всякого сомнения, вернулся на Корабль, Который Был.
– Это его цитадель… – пробормотала Роза.
– Там его силы должны быть особенно велики, – сказала принцесса Мишигуйа, устраиваясь в седле.
– Да, там он, несомненно, силен, – согласилась Чарион Пфатт, сдвинув брови, – гораздо сильнее, чем был здесь, на поле боя. Но я так до конца и не понимаю, почему он не воспользовался здесь всем, что было в его распоряжении.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});