И уголки губ Светы невольно дернулись в жалком подобии улыбки.
Она обожала своего отца и была безумно ему благодарна.
— Через два дня можно? — стараясь подражать его тону, спросила Света. — Мне кое-что купить надо, да и с компанией уладить.
— Конечно, маленькая, — ласково согласился отец. — А я пока все в отделе кадров оформлю, — добавил он. — У тебя форма есть? Или подъедешь, закажешь новую? — спросил он.
Света задумалась.
— Не знаю, — честно призналась она, — я ее с выпуска не мерила. Сейчас посмотрю, перезвоню тебе.
Отец хмыкнул.
— Если с выпуска — точно не подойдет, ее же меняли уже три раза, товарищ лейтенант, — насмешливо пожурил полковник. — Завтра приедешь — посмотрим, чем мы тебя обеспечить сможем, — решительно проговорил он. — А пока — звони, если что.
— Хорошо, — покорно согласилась Света. — Спасибо, папочка, — добавила она с искренней любовью в голосе.
— Не за что, маленькая, — так же тепло ответил отец. — Я люблю тебя.
— И я тебя, — сквозь слезы проговорила Света, и попрощалась с отцом.
Следующие два дня Света провела в магазинах.
Ей и правда следовало многое купить. Потому что Света знала — не сможет она вернуться за своими вещами, которые остались у Руслана. Не сумеет, и все тут.
Не посылать же ей Глеба за своим бельем? Слишком унизительно это оказалось бы и для нее, и для Руса. Да и не хотелось друга впутывать, не имелось желания ставить его перед выбором: чью сторону принимать.
Сложно оказалась вспомнить, что и зачем ей необходимо, но она справилась.
Вечером к ней заехал отец, привезя ее любимый торт и букет белых ромашек, которые Света обожала. А она, провожая его потом, после странного и тихого чаепития глазами в окне, смогла порадоваться, увидев на заднем сиденье отцовской машины огромный букет розовых орхидей, которые так любила мама. Наверное ее боль заставила отца посмотреть на всю свою прошедшую жизнь с немного другой точки зрения.
Света послушно явилась в отдел снабжения на следующий день, где покорно ждала пока ей подберут комплект формы на каждый день и еще одну, парадную.
Позвонила в свою компанию и сказала, что не вернется, увольняется по семейным обстоятельствам. Впрочем, тут возникла накладка, уж очень не хотел отпускать ее начальник, а она слишком хорошо относилась к нему. И в конце концов, они сошлись на том, что Света будет продолжать консультировать их по юридическим вопросам на совмещенном контракте.
Все эти заботы и дела помогали хоть немного заполнить пустоту дней.
Но не души.
И не могли они унять боль и горечь от всего, что Света продолжала ощущать.
Руслан звонил ей.
Просил, требовал, сердился, уговаривал, обещал…
Только Света не могла даже ответить. Просто тихо шептала, что не изменит это ничего. Он даже приезжал, но Света так и не открыла. И они простояли по обе стороны от двери несколько часов. Молча. Не имея сил ни поговорить, ни разойтись.
Но в конце концов Руслан ушел. Отвернулся, зная, что она следит за каждым его движением, за каждым вдохом на экране домофона и громко, четко сказал в пустоту лестничной площадки: «все равно не отпущу. Никогда».
А она опять полночи рыдала. Злилась, била подушку, крича, что ненавидит его.
Только потом опустошенно падала на кровать, понимая, что не правда — любит. Любит, несмотря на всю обиду и боль. Только простить и принять — не сможет.
И проваливалась в тяжелый, пустой и темный сон, просыпаясь каждое утро с одной единственной мыслью — Руслана нет рядом.
Она одна. Не с ним.
И сердце, израненное, разбитое и истоптанное — сжималось от этого понимания.
Только жизнь ведь не останавливалась. И чтобы об этом не забыть, Света накупила себе сотни цветных, ярких липких бумажек, на каждой написав, что ей есть для чего жить. И расклеила их на всех поверхностях в квартире.
Потому, читая эти глупые и не правдивые слова, она упорно заставляла себя просыпаться утром. Завтракала, пусть и не разбирала, что именно кладет себе в рот, и обрывала всплывающие мысли о том, а что он ест? И вспоминает ли вообще, что это стоит делать? А потом злилась и громко повторяла в пустоту кухни, что не ее это больше дело.
Не заслуживал Руслан ее волнений и забот.
Света напоминала себе об этом едва ли не ежеминутно. Но не могла выкинуть его из своего сердца, не могла выгнать мысли о нем из своей головы, так же, как не смогла заставить свои пальцы расстегнуть простой замочек золотой цепочки, чтобы снять крестик.
Не смогла. Потому и плакала, когда ловила в зеркалах отблески золотого украшения на своей груди.
Она честно вышла на работу спустя те два дня.
Шла по коридорам, которые знала с детства, ощущая, что непривычная форма сковывает движения, а кожу головы тянет от того, как сильно она заколола волосы. Только это не мешало — Света и без формы не могла вдохнуть полной грудью, а строгая прическа слишком хорошо соответствовала настроению и помогала спрятаться ото всех за этим камуфляжем.
Света была спокойна и собрана. Приветливо кивала головой и здоровалась с людьми, которые знали ее с детства. Поцеловала отца в щеку, пока еще не начался рабочий день и она была просто его дочерью, а не подчиненной. И послушно заняла свой стол в кабинете, рассчитанном на двух помощников полковника.
Вот только улыбнуться так ни разу и не смогла. И очень старалась, чтобы этого никто не понял. Просто повторяла себе, что еще все впереди. Но уже без Руслана. И рука непроизвольно тянулась к крестику, спрятанному под формой.
— Света? — удивленный голос заставил ее поднять голову от бумаг, которые Светлана как раз изучала.
Что-то в этих документах было не так, и она пыталась понять, что именно, когда ее и отвлекли.
— Добрый день, Паша, — спокойно кивнула Света жениху своей сестры, который несколько ошарашенно смотрел то на нее саму, то на ее форму и на погоны.
— Что ты здесь делаешь? — недоуменно моргнул он. — Та… Такая, — парень растерянно развел руками.
Света вздохнула, поняв, что именно имел в виду отец, когда отзывался о Павле.
Господи, да Маша его точно съест и не заметит. И зачем они друг другу сдались, спрашивается? Разумеется, всего этого она не сказала. Только чуть пожала плечами.
— Какая, такая? — безэмоционально повторила Света, и опять уткнулась глазами в документы перед собой.
— Ты — лейтенант! — Павел произнес это так, словно бы открыл Америку.
Света вновь посмотрела на него.
— Ты тоже, — все тем же пустым хриплым голосом, который еще не восстановился до конца заметила она. — И что тут такого?
Паша вдруг рассмеялся.
— Ничего, — признал он. — Просто я не знал, что и ты — как я, — запутался он сам и махнул рукой. — Так что ты тут делаешь? Неужели, работаешь? — с веселой недоверчивостью спросил он.
Света не понимала, что его так удивляет. Хотя, может неделю назад — посмеялась бы вместе с будущим родственником над превратностями жизни. Сейчас только крепче стиснула карандаш, которым делала пометки на полях.
— Да, я теперь работаю тут, — просто констатировала она, даже не имея сил беспокоиться, что может обидеть его.
Но Паша имел не в пример более легкий характер, чем его будущая жена, и казалось по-своему истолковал ее странное настроение.
— Вот сколько всего поменялось, пока я в Киев на три дня ездил по приказу, — весело покачал Паша головой. — Ой, я тебя наверное отвлекаю, — вдруг спохватился он. — Пока Федоренко на больничном, у тебя наверно дел невпроворот, «с места в карьер»? — тут же посочувствовал Павел.
— Да, где-то так. Примерно, — согласилась она.
Второй помощник отца недавно сломал ногу, решив на выходных попытать счастья в скалолазанье. А обрывы на Хортице хоть и не были уж очень высокими, отличались коварством, особенно для новичков. Так что ее помощь действительно пришлась очень кстати. Тем более что в отличие от других кандидатур, Света хоть немного была в курсе дел, которыми отдел отца занимался в последнее время.