Дом уже не казался беззащитным и безобидным. От него исходила угроза. Здравый смысл говорил, что он воображает лишнее, что никакой опасности нет, но Шарп привык полагаться на чутье. За ним следят. И все же удостовериться стоило. Он осторожно снял с плечо ружье и встал так, чтобы видеть только правое окно. Если за ним следят, то стрелять будут тогда, когда он попытается перейти двор и окажется на открытой площадке. Шарп вскинул семистволку, целясь в окно, и тут же заметил в глубине комнаты искру от кремня. В следующий момент над подоконником полыхнуло с сухим кашлем пламя, но лейтенант уже катился в укрытие, и пуля лишь щелкнула по камню в нескольких дюймах от лица. Еще два мушкета пальнули почти одновременно, и два других окна заволокло дымом. На крыше конюшни треснула плитка. Крик. Звуки шагов по каменным ступенькам. Шарп навел пистолет на заднюю дверь, выстрелил и увидел выбегающих из каретного сарая людей. Он выпустил пистолет, поднял ружье и потянул за спусковой крючок.
В тесном, зажатом между каменными стенами дворе как будто бухнула пушка. Пламя из семи стволов вылетело на добрых шесть футов, воздух заполнился дымом, в котором заметались срикошетившие пули. Кто-то вскрикнул от боли, но Шарп был уже у задних ворот. Он распахнул их, выскочил в переулок и побежал. Из верхних окон вслед ему пальнули из двух мушкетов, потом сзади чихнул пистолет, но Шарп уже скрылся из виду. Он добежал до больницы, где под барельефом Доброго Самаритянина толпились с десяток человек. Некоторые, встревоженные выстрелами и видом чудовищного оружия в руках незнакомца, подались было к нему, но стрелок нырнул в другой закоулок, пробежал его до конца, свернул, потом свернул еще раз и наконец остановился перевести дыхание. Черт, его и впрямь ждали. Но почему? Почему человек, находящийся среди друзей, оставляет в своем доме такую охрану?
Шарп притаился под аркой. Преследователи, если его кто-то преследовал, должно быть, ошиблись с поворотом, потому что в переулке было тихо. Шарп неспешно перезарядил ружье, делая все на ощупь и не думая о пулях и порохе. Мысли вертелись вокруг другого: зачем Лависсеру охранять дом, как крепость? Потому что там золото? Но самый бдительный часовой, неся службу из ночи в ночь, устает и теряет бдительность. Часовые отвлекаются. Дремлют. Думают о женщинах. И забывают о врагах. А люди в доме на Бредгаде были настороже. Они ждали. Готовились. Значит, случилось что-то такое, что заставило Лависсера насторожиться. Что-то новое.
Было в этой странной ночи и еще кое-что. Что-то, показавшееся поначалу забавным, но теперь представшее в ином, зловещем, свете. Шарп забил шомполом последнюю пулю, огляделся, вышел из-под арки и повернул на юг. Справа все еще гудели пожары, и усталые люди качали воду, которую подвозили в бочках со стороны бухты. Напора не хватало, струи получались вялые и едва доставали до огня, но тут, к счастью, начался дождь, и пожарные воспряли духом.
Шарп открыл дверь. Он сильно сомневался, что Сковгаард вернулся домой, и надеялся, что Астрид уснула. Прошел в кухню. Отыскал в темноте фонарь и трутницу. Спустился вниз. Аксель Банг все еще храпел на мешках. Шарп поставил на пол фонарь, положил ружье, взял за грудки приказчика, встряхнул, как терьер трясет крысу, и для верности стукнул о ящик. Банг вскрикнул от боли, открыл глаза, мигнул и уставился на англичанина.
– Где он, Аксель? – спросил Шарп.
– Не понимаю, о чем вы говорите! Что происходит? – Приказчик еще не проснулся.
Стрелок шагнул к нему и влепил смачную пощечину.
– Где он?
– Вы что, рехнулись!
– Может быть.
Шарп швырнул его на ящик и, придерживая одной рукой, прошелся по карманам датчанина. То, что он искал, то, что боялся найти, обнаружилось в заднем кармане мундира. Золотые гинеи. Славные кружочки со святым Георгием, новенькие, блестящие, недавно отчеканенные. Стрелок выгреб их и одну за другой разложил на ящике. Банг захныкал.
– Ублюдок. Продал хозяина за двадцать гиней, а? А почему ж не за тридцать серебреников?
– Вы сумасшедший! – Приказчик попытался сгрести монеты.
Шарп остановил его хуком в челюсть.
– Рассказывай, Аксель.
– Мне нечего рассказывать.– По подбородку датчанина стекала тоненькая струйка крови.
– Нечего? Ты отправился в церковь со Сковгаардом, а вернулся без него. Ты пьян как сапожник, и у тебя карманы трещат от золота. Принимаешь меня за дурака?
– Я торговал. Продал кое-что.– Банг утер разбитые губы.– Мистер Сковгаард не возражает. Говорю вам, я продал кое-что.
– Что?
– Немного кофе. Кофе и джут.
– Нет, Аксель, ты принимаешь меня за дурака. – Шарп достал из кармана нож.
– Я ничего не сделал! – уперся Банг.
Шарп улыбнулся и открыл лезвие.
– Кофе и джут, говоришь? Нет, Аксель, ты продал душу. И сейчас расскажешь, как это сделал.
– Я говорю правду!
Шарп в третий раз швырнул его на ящик и, наклонившись, приставил лезвие к левому глазу.
– Начнем с этого, Аксель. Глаз выскочит сам. Сначала будет почти не больно. Левый, потом правый. А потом я насыплю в глазницы соли. Вот тогда ты закричишь.
– Нет! Пожалуйста! Не надо! – завопил Банг и даже предпринял попытку оттолкнуть англичанина трясущимися руками.
Шарп прижал лезвие, и приказчик завизжал, как кастрированный поросенок.
– Нет!
– Рассказывай, как все было. Мне нужна правда. Правда в обмен на глаз.
Рассказ получился не совсем связный, потому что Банг отчаянно пытался оправдаться. Мистер Сковгаард, сказал он, предал Данию. Мистер Сковгаард поставлял сведения британцам, а разве Британия не враг Дании? И вообще, Оле Сковгаард скупец и скряга.
– Я работаю на него уже два года, а он ни разу не добавил жалованья. У человека должны быть перспективы.
– Продолжай.– Шарп подбросил ножичек, и приказчик затаил дыхание. Лезвие сверкнуло, нож перевернулся в воздухе и упал на ладонь.– Я слушаю.
– Мистер Сковгаард поступал неправильно. Он предал Данию.
Аксель всхлипнул – не потому что Шарп сделал ему что-то, а потому что увидел Астрид. Закутавшись в зеленый халат, она стояла у лестницы с винтовкой в руках. Проснувшись от криков Банга, она, видимо, решила, что на склад пробрался вор.
– Что случилось? – спросила женщина, глядя на Шарпа.
Он пожал плечами.
– Аксель рассказывает, как продал твоего отца за двадцать золотых монет.
– Нет! – запротестовал приказчик.
– Не ври мне! – заорал Шарп, испугав как Астрид, так и Банга.– Говори правду, паскуда!
Правда выходила из Банга неохотно и выглядела отвратительно. Какой-то человек убедил приказчика, что его патриотический долг состоит в том, чтобы выдать Сковгаарда.
– Это все ради Дании! – упорствовал он, уверяя, что долго мучился, но боль мук, похоже, облегчило обещание золота, и когда Сковгаард предложил сходить на молитву, Банг известил своего нового друга, где и когда тот сможет найти «британского агента». В назначенное время возле церкви их поджидала карета, и все похищение не заняло и минуты.