Читать интересную книгу Поэтические воззрения славян на природу - том 1 - Александр Афанасьев

Не менее важны баснословные сказания, соединяемые с медведем. Животное это, известное своею любовью к меду, попало в путаницу мифических представлений и принято за символический образ бога-громовника, разбивающего облачные ульи и пожирающего скрытый в них мед (= дождь). Любовь к меду составляет такой существенный, характеристический признак этого зверя, что самое имя, данное ему славяно-литовским племенем, означает животное, поедающее мед: рус. медведь, серб. медвjед и мећед, илл. medyjed и medo, пол. niedzwiedz, чешск. nedved=медо-ед; в вставлено для благозвучия, а звук m в польском и чешском изменился в n; литов. meszlds и meszka- visas, meszti- подслащивать медом, mesztas- медовой; Пикте указывает соответствующее название медведя в ирл. mathgamhan- сложное из math (meadh=caнcкр. madhu) и gamhan (санскр. корень gam- ire, gamana- ходящий), т. е. животное, которое ходит за медом. Гуцулы, обитающие в Карпатах, указывая на Черную гору, когда она закрывается тучами («як димие»), говорят: медвидь пиво варить;[1162] у нас слово медведь употребляется для обозначения пунша.[1163] Другие имена, данные медведю индоевропейскими племенами, изображают его диким зверем, с разрушительными наклонностями и страшным ревом, и также могли наводить на сближение его с разящим и громозвучным Перуном: а) санскр. rksha и rkshi — буквально: терзатель, разрушитель от ri§ — ferire, laedere, перс. chirs, осет. ars, арм. arg, греч., лат. ursus, алб. ari и arushke, ирл. ursa, корп. ors, армор. ourz;[1164] b) санскр. bhiruka (bhiluka) от bhr — vituperari, minari; сравни литов. barti (baru) — ворчать, бранить, бормотать, ирл. baire — бранить, перс. bir — гром. От этого корня произошли bhari — лев, bhiru, bhiruka — медведь и тигр, рус. бирюк — волк, др. — нем. Ьёго, англос. bere, bera, сканд. biorn, barsi, ирл. bear и brach — медведь.[1165] Top в старину был олицетворяем в образе медведя, и поэтому ему давалось прозвание Bjom;[1166] есть сказание, что он еще дитятею мог разом поднять десять медвежьих шкур.[1167] У древних германцев медведь почитался царем зверей; в дни зимнего солнечного поворота, когда бог-громовник снова возжигает погашенный демонами светильник солнца, было совершаемо обрядовое шествие, символически выражавшее выступление Доннара на этот подвиг: выезжал всадник на белом коне, а в товарищи ему давался кузнец с большим молотом, обвитым гороховой соломою (иногда молот заменялся трещоткою- klapperbock), или медведь, которого представлял кто-нибудь из местных жителей, также убранный в гороховую солому.[1168] У славян также существовал обычай водить медведя одного или с козою; в XVI и XVII столетиях на Руси, вместе с другими суе(197)верными обрядами, правительство и духовенство запрещало и водить медведя.[1169] Крестьяне говорят, что в день солоноворота (12 декабря) медведь поворачивается в своей берлоге с одного бока на другой, и что с этого времени зима начинает ходить в медвежьей шкуре.[1170] Финны приписывают медведю человеческий разум и, преследуя этого зверя на охоте, поют песню, в которой извиняются перед ним в своей жестокости.[1171]

Как представитель громовника, медведь играет видную роль в народном эпосе. Так в одной русской сказке[1172] медведь приходит ночевать к девице, оставленной в лесной избушке, заставляет ее готовить себе ужин и стлать постель; ужин она приготовляет, влезая к нему в правое ухо и вылезая в левое — точно так же, как делают богатыри с своим чудесным конем-тучею (см. гл. XII); потом стелет ему ложе: ряд поленьев да ряд каменьев, ступу в голова, а жернов вместо покрывала. Медведь ложится и велит девице бегать по избушке да бренчать ключами или звенеть колокольчиком, а сам бросает в нее ступу, жернов и камни, убивает насмерть и высасывает из нее кровь. Девица не отличалась добротою, и сказка выставляет ее смерть возмездием за злой характер. Добрую же девицу медведь награждает стадом коней, возом добра или ключиками, у которых чего ни попроси — все дадут. Смысл сказки ясен, если разоблачить старинные метафоры: медведь-громовник убивает облачную нимфу ступою, жерновом и камнями — эмблемами грозы и высасывает из нее кровь, т. е. дождь; звон и бряцанье — громовые раскаты, а чудесные ключики — то же, что springwurzel, т. е. ключ-молния, отпирающий тучи и дающий земле дожди, а с ними плодородие и богатство. Высасывание крови тесно слилось с древнейшими представлениями грозовых духов и породило (как увидим ниже) общераспространенное верование в упырей. В другой сказке выводится царь-медведь или медведь — железная шерсть,[1173] который приходит в некое государство, поедает весь народ и гонится за юным царевичем и его прекрасною сестрою. Они спасаются бегством: сокол или ворон и орел несут их на своих крыльях по поднебесью, выше дерева стоячего, ниже облака ходячего, но медведь опаляет птицам крылья и заставляет опустить беглецов; не помогает царевичу с царевною и борзый, легконогий конь; избавителем их является бычок-дристунок, который залепляет медведю глаза своим пометом. Это — поэтическая картина грозы, в шуме которой гонится бог-громовник, как хищный зверь, за летучими облаками, олицетворяемыми в образе птиц, коня и быка, и пожигает их молниями- до тех пор, пока пролившийся дождь не погасит наконец возжженного им пламени, или, выражаясь метафорически: пока помёт облачного быка не залепит молниеносных взоров громовника. Фантазия допускает и смешение звериных форм с человеческими; в народных сказках Перун выступает иногда в виде богатыря Ивана Медведка:[1174] по пояс он человек, а нижняя половина — медвежья: Медведко знаменит теми же буйными вы(197)ходками, какие финская Калевала приписывает великану Кулерво, состоящему в услугах у бога-кузнеца Ильмаринена,[1175] и совершает те же самые подвиги, что и могучий Балда (= молот), побеждающий черта во всех трудных состязаниях (см. главу о великанах). В другом разряде сказок богатырь Медведко является наряду с великанами, олицетворяющими собой различные явления небесной грозы, переставляет с места на место высокие горы (=тучи), сразу выпивает целое море (= проливает дождь) и вообще совершает такие подвиги, перед которыми сознают свое бессилие его товарищи, разбивающие скалы и вырывающие с корнем столетние дубы.[1176] В сербских приповедках[1177] богатырь этот (Мећедовић) представляется в столкновении с страшными великанами туч.

Мифическим значением медведя объясняются некоторые народные приметы и суеверия: перебежит ли дорогу медведь — это знак удачи;[1178] в море не должно поминать медведя, не то подымется буря:[1179] такова примета астраханских промышленников. По указанию Эдды,[1180] видеть медведя во сне предвещает ветр и непогоду-явления, обыкновенно сопровождающие грозу. Для лучшего успеха в промысле, охотник, застрелив медведя, моет свое ружье в его крови; медвежья кровь имеет здесь то же символическое значение, что и кровь ворона, приносителя живой воды, а кровью этой птицы смачивают дуло ружья, чтоб оно не давало промахов, — как не дает промахов молниеносная стрела Перунова, омытая в дождевой воде. Чтобы усмирить лихого домового и отвратить зловредное влияние нечистой силы, крестьяне просят медвежьего поводилыцика обвести зверя кругом двора или берут медвежьей шерсти и окуривают ею дом и хлевы, с приличными заклинаниями; чтобы водилась скотина, употребляют то же средство, а на конюшню вешают медвежью голову, с полным убеждением, что это защитит лошадей от проказ домового.[1181] Лихорадку лечат так: кладут больного лицом к земле и заставляют медведя перейти через него, и притом так, чтобы зверь непременно коснулся его спины своею лапою.[1182] В Томской губ. от ломоты в ногах мажут их медвежьим салом.[1183] Немцы приписывают медведю силу отстранять от домашней скотины злое колдовство ведьм.[1184] В статье о суевериях, внесенной в сборник прошлого столетия, говорится о следующем гаданье: «и чреваты жены медведю хлеб дают из руки, да рыкнет — девица будет, а молчит — отрок будет».[1185]

Если мы теперь припомним те метафоры, которые исстари усвоялись различным проявлениям грозы, то увидим, что древние племена, следуя необоримым внушениям родного языка, необходимо должны были — во-1-х, соединить с бессмертным напитком богов представление высшей мудрости, провидения и поэтического вдохновения и, во-2-х, на слово человеческое, поэзию, музыку и пение перенести понятие о могучей, чародейной силе, которой ничто не в состоянии противиться. В небесном своде первобытный народ созерцал череп вселенского, божественного великана, а в облаках — его мозг; потому те же способности ума, сметливо(198)сти, хитрости, которые приписываются мозгу,[1186] — невольно, независимо от человеческого сознания, были усвоены и облакам и проливаемому ими дождю: «наши помыслы от облац небесных», по выражению стиха о голубиной книге. Дождь, как живая вода, дающая молодость, бодрость и самую жизнь = душу, должен был получить значение напитка, наделяющего всеми душевными дарованиями и притом во всей свежести их юного, возбужденного состояния. Те же высокие дары сочетались и с понятием о вихрях и ветрах, приносящих дождевые облака, и свидетельства языка указывают на совершенное отождествление души человеческой с веющим ветром: душа и дух — ветр, а также: мужество, бодрость, сила ума («смелый дух», «великий дух») = spiritus, geist; лат. anima и animus, гр. от санскр. an — дуть. Самым могучим и высочайшим божеством скандинавской мифологии был Один, или Вуотан; как представитель небесных гроз, он является в шуме бури, во главе неистового воинства, и в то же время властвует над водами (т. е. дождевыми тучами), почему древние писатели сравнивали его с Нептуном. Имя Wuotan (Odhinn) от wuot=, animus, ум, дарование, ярость, бешенство, что соответствует нашему слову дух и выражениям: «буйный ветер», «буйная голова»; в Баварии на языке народном wuetein — двигать, колебать и пышно, роскошно расти, как у нас о густых нивах выражаются, что они буйно растут. Точно так же и сканд. odhr — mens, sensus. В числе прозваний, даваемых Эддою Одину, встречаем Osci (Oski), родственное с словом 6sk=wunsch, т. е. исполнитель людских желаний, податель всеми желанных даров. Wunsch употреблялось древле в значении божества или как посол и слуга высочайшего бога. Oski заменялось иногда прозванием Omi, которое сближается Я. Гриммом с omr — sonus (звук, треск, шум).[1187] В дуновении ветров признавали язычники дыхание небесного владыки, в вое бури, свисте вихрей и шуме падающего дождя слышали его дивную песню, а в громах — его торжественные глаголы (стр. 145); выступая в весенних грозах, он вызывал природу к новой жизни, будил ее от зимней смерти своей могучею песнею, вновь творил ее своим вещим словом. Слово божее=гром есть слово творческое.