— Что? Индиец? Какая драка? Чистильщик? Что это значит? Отвечай! Быстро, немедленно, срочно, точно!
— Ей-богу, ваше благородие, зачем врать?
— Кому сказано, быстро, немедленно!
— А вы, видно, с божьей помощью, срочно, семимесячным на свет родились. Не даете человеку слова сказать.
— Говори! Быстро, немедленно, точно…
— Из головы вылетело, о чем говорить-то?
— Я тебя спрашиваю: индиец, драка, чистильщик! Что все это такое?
— Ей-богу, зачем врать? До могилы-то… Сосед сардар Махарат-хан, вчера подрались со здешним чистильщиком. А сегодня сардар пошел и заявил, что чистильщик его часы спер. Вот какое дело, а часы, значит, во время драки из кармана вылетели и попали в арык. Этот парень их и нашел…
После разъяснений Маш-Касема, все наконец поняли, что к чему. Дядюшкино лицо просветлело. Он поспешно сказал:
— Касем, так беги, отнеси в полицейский участок часы, чтобы они выпустили того беднягу.
Теймур-хан нахмурился:
— Как? Запросто, без всякого расследования отнести похищенные часы в участок? Кто это постановил? Вы? Или вы? Отвечайте! Быстро, немедленно, точно, срочно! Молчать!
Тут впервые вмешался Асадолла-мирза:
— Моменто, моменто, господин инспектор…
Теймур-хан, который до этого не обращал на Асадолла-мирзу внимания, обернулся к нему. Вдруг брови инспектора поползли вверх, и он воскликнул:
— Ну-ка, ну-ка! Уж не прошлогодний ли вы убийца? Отвечайте! Быстро, немедленно, срочно, точно! Молчать!
Асадолла-мирза, напустив на себя таинственный вид, ответил:
— А как же, он самый и есть…
Выставив вперед руки и надвигаясь на Теймур-хана, он продолжал:
— Вот теперь я отомщу сыщику, который раскрыл преступление. Убить инспектора полиции это для закоренелого преступника…
Теймур-хан, попятившись, закричал:
— Практикан Гиясабади! Наручники!
Шамсали-мирза схватил брата за локоть:
— Перестань, Асадолла, не до шуток сейчас! Пусть этот господин закончит свои дела и уйдет.
— Тихо вы! Чтоб я ушел? Так вот просто?… А как насчет часов, похищенных у ханум?
— Знаете что, — решительно заявила Азиз ос-Салтане, — я вовсе не желаю, чтобы вы искали часы покойного аги. Дайте-ка мне сюда, я посмотрю.
Она почти вырвала часы у инспектора и передала дядюшке. Тот поспешно вручил их Шамсали-мирзе и сказал:
— Шамсали, прошу тебя, беги в полицейский участок, отдай эти часы индийскому сардару и высвободи беднягу чистильщика.
Шамсали-мирза, взяв часы, направился к калитке, но тут опять раздался вопль инспектора Теймур-хана:
— Стой! Как это он унесет часы? Давайте их сюда! Быстро, срочно! Молчать! Я здесь распоряжаюсь!
— Вот еще! — в сердцах воскликнула Азиз ос-Салтане. — Да какое вам вообще дело до этого?
— Тихо! Вы, ханум, не имеете права говорить.
Азиз ос-Салтане, побагровев, огляделась, подхватила с земли толстый сук и, занеся его над головой Теймур-хана, прошипела:
— А ну-ка поговори еще, поглядим, какие у меня права есть!
— Слышите, господин инспектор, — засмеялся Асадолла-мирза, — ханум желает, чтобы вы еще раз повторили. Ну-ка, покажите вашу учтивость!
— Так-так, отлично!.. Оскорбление должностного лица при исполнении служебных обязанностей… угроза нанесения телесных повреждений представителям закона…
Азиз ос-Салтане принялась колотить инспектора палкой, приговаривая:
— А ну пошел! Иди давай, куда тебе говорят!
— Куда, ханум?…
— Хочу два словечка начальнику твоему сказать.
Инспектор Теймур-хан присмирел:
— Я ведь не возражаю… Если вы сами… Если у вас жалоб нет, мы удалимся… Практикант Гиясабади! Двигай!
Асадолла-мирза опять вмешался:
— Что значит «двигай»? Подождите. Надо все-таки разобраться с часами… Должен же кто-то расследовать это дело.
И он знаком пригласил Азиз ос-Салтане действовать. Та, сунув палку Маш-Касему, приказала:
— Маш-Касем, постереги-ка этого, пока я схожу позвоню.
Через несколько минут из дядюшкиного дома выглянула Лейли:
— Тетя Азиз сказала, чтобы господин инспектор подошел к телефону.
Инспектор, а за ним и дядюшка торопливо направились к дверям. Асадолла-мирза начал дружески расспрашивать Практикана Гиясабади, как тот поживает. А я, как всегда при виде Лейли, позабыл обо всех бедах и неприятностях. Однако это блаженное состояние длилось недолго, так как мысль о Пури, сыне дяди Полковника, который должен был появиться этим вечером, отравила мою радость. И опять на ум мне не приходило ни слова, чтобы начать разговор с Лейли.
Немного погодя инспектор Теймур-хан, а за ним Азиз ос-Салтане и дядюшка опять вышли в сад. Инспектор был мрачен. Он резко сказал:
— Практикант Гиясабади! Ты останешься здесь, продолжишь следствие по делу пропавших у ханум часов! Меня вызывает шеф. Молчать! Обвиняемые в настоящий момент свободны.
— Слушаюсь!
Проходя мимо Асадолла-мирзы, инспектор хрипло прошептал:
— Я ухожу, но мы еще увидимся. В настоящий момент я вынужден удалиться… Очень мне хочется собственными руками вас на виселицу вздернуть!
— Возвращайтесь-ка вы лучше в участок — быстро, немедленно, точно, срочно, — там вам найдут работу.
Едва инспектор вышел, Практикан Гиясабади, напустив на себя такой же важный вид, объявил:
— Ладно, начнем расследование… Где были эти часы, ханум? Отвечайте. Быстро, немедленно, точно, срочно!
— Моменто, господин Практикан, — с улыбкой вступил в разговор Асадолла-мирза, — теперь спешка ни к чему, не выпьете ли чаю? Придет время — пропажа найдется. Я уверен, что ханум сама убрала куда-нибудь часы, а потом забыла. А если все-таки произошла кража, то при вашей проницательности, вы ее быстро раскроете. Ведь сразу видно, что вы человек толковый.
— Помилуйте…
— Да нет, наверняка так! Я в людях разбираюсь. Готов поспорить, что всю эту криминалистику только вы и можете распутать, хотя следствие обычно ведет старший по званию. Вообще и ребенку ясно, что по уму и проницательности вы на голову выше этого инспектора. Достойно сожаления, что командует он.
Практикан Гиясабади, весь покраснев от смущения и удовольствия, пробормотал:
— Вы очень любезны… Конечно, большая разница между человеком, у которого есть покровитель, и тем, у кого его нет.
— Ну, это пустяк, стоит вам только захотеть: у нас множество знакомых, друзей. Есть и министр, и депутат — словечко им шепнем, и все в порядке. Вы нам очень полюбились, да и признательны мы вам за прежнее…
— Ваша милость так добры… Мне прямо неудобно.
— Обидно, что вы с таким незаурядным умом и прочими способностями сидите сложа руки и из врожденного достоинства ничего не предпринимаете для продвижения по службе. Я думал, что вы теперь уж начальник участка. И потом, господин Гиясабади, ваша жена и дети ведь ни в чем не виноваты — зачем же им-то страдать из-за вашего самолюбивого характера?
— Я холостой… То есть у меня была жена, но потом мы разошлись. Сын есть. Конечно, он с матерью остался, ну а деньги я посылаю…
— Замечательно. Ну ладно, Маш-Касем, ты не принесешь чаю господину Гиясабади?
— Сейчас будет сделано! Милости просим, земляк… Пожалуйте в мою комнату, чайку откушать, надо же горло-то промочить…
— А как же расследование насчет часов?…
— Братец, на это еще будет время… Давай пойдем ко мне, выпьем чаю.
Маш-Касем и Практикан Гиясабади, который во время разговора так и не снял с головы шляпы, двинулись к дому. Асадолла-мирза сказал дядюшке:
— Похоже, кое-что начинает получаться.
Дядюшка, ожидая возвращения Шамсали-мирзы, посланного в полицейский участок освобождать чистильщика, старался не удаляться от садовой калитки, Азиз ос-Салтане нервно расхаживала взад-вперед. Общего разговора не получалось. Асадолла-мирза подмигнул мне и тихонько направился к дядюшкиному дому. Я пошел за ним.
— Куда вы, дядя Асадолла?
— Хочу душу успокоить, узнать, как продвинулось дело с женишком. Что он говорит — да или нет.
Комната Маш-Касема была в подвале. Асадолла-мирза, а за ним и я бесшумно, на цыпочках подошли к коридорчику, ведущему туда, и прислушались. Мы услышали голос Маш-Касема, с удивлением и беспокойством говорившего:
— Нет, правда, ты не шутишь?… Отвечай, чтоб ты пропал!
— Сам пропадай… Это меня во время кампании в Луристане пуля достала. Шесть месяцев в госпитале провалялся. Из-за этого и жена-то со мной развелась…
— Что, неужели начисто? Словно и не бывало? Ничегошеньки не осталось?
Асадолла-мирза бросил на меня ошеломленный взгляд и чуть слышно шепнул:
— Проклятое невезенье… Все рушится!
Маш-Касем тем временем говорил:
— Сердешный ты мой, а что же ты лекарства какого, мази не пробовал?
— Да при чем тут лекарства? Мазь-то надо же на что-то мазать!