Читать интересную книгу Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий

– Сам дурак!.. Увидишь!.. Этот уголовник тебя так облапошит…

Она не успела договорить. Звонкий тяжёлый шлепок сотряс её необъятный зад и гулким эхом отозвался под сводами второго подъезда. Она вскрикнула и быстро ретировалась. Дважды повторять ей было не нужно.

– Пошли ко мне в кабинет. Эта скважина и поговорить нормально не даст, – Виктор Николаевич прикрыл дверь на лестницу и, снимая пальто, спросил. – Тебя как зовут?

– Павел Петрович.

– Раздевайся, Павел Петрович, и потопали.

Как и предполагал Троицкий, кабинет нового хозяина его бывшей квартиры помещался там же, где был когда-то и его кабинет. Более того, когда он переступил знакомый порог, невольно "ахнул": его письменный стол, его оттоманка, кресло и даже ковёр на стене, так и остались на прежних местах, словно дожидались возвращения своего хозяина, отлучившегося из дому на короткий срок. Лишь незнакомые фотографии на стенах и новые, неизвестные ему книги в шкафу говорили: а хозяин-то у нас новый!.. Интересно, в других комнатах тоже так же, как было прежде, или новые хозяева всё-таки поменяли обстановку?

– Пиво будешь? – Виктор Николаевич обручальным кольцом ловко откупорил бутылку "Жигулёвского" и, не дожидаясь ответа, томимый мучительной жаждой, припал к его живительному горлышку. Отпив примерно три четверти, оторвался от бутылки, переводя дух.

– Уф!.. И ведь знаю: всё равно не поможет, а хорошо… Зря отказываешься, Павел. Мне и двух бутылок выше крыши. К тому же… – он зябко передёрнул плечами, фыркнул и сорвал с чекушки белую пробку-безкозырку и, наливая её содержимое в тонкий стакан, обратился к самому себе с полным дружеского участия словом. – Крепись, Виктор Николаевич… Понимаю, как тебе тяжело и не хочется, но… Надо, дорогой ты мой… Надо!.. Как тебя в школе учили?.. Большевики умирают, но не сдаются.

И к ужасу Павла Петровича медленно, глоток за глотком выпил полный стакан водки.

Вслед за последним глотком страшная конвульсия сотрясла его крепко сбитое тело. Казалось, человек сейчас, прямо на глазах потрясённого Троицкого, завяжется в узел!.. Но!.. Постепенно черты лица разгладились, движения обрели покойную мягкость, и даже невооружённым глазом видно было, как сладкое облегчение овладевает всем его существом.

– Теперь можно жить, – умиротворённо произнёс Виктор Николаевич и широко улыбнулся. И в золотом блеске его улыбки запрыгали, заиграли солнечные зайчики. Это было второе потрясение Павла Петровича за сегодняшний день. За всю свою жизнь ни у одного человека он не видал ещё такое количество золота во рту.

– Рассказывай, зачем пришёл, – новый хозяин бывшей квартиры Троицкого развалился в его кресле, закурил папироску "Герцеговина Флор" и блаженно прищурил глаза.

– Поступок мой трудно объяснить с общепринятой точки зрения, – начал Павел Петрович издалека, но тут же разозлился и сказал, глядя прямо в ласковые довольные глаза своего собеседника, не думая о последствиях. – Вы сидите в моём кресле, дорогой товарищ. В тридцать втором году я купил это кресло в комиссионке на Арбате и, как сейчас помню, заплатил за него двадцать шесть рублей. Немалые деньги по тем временам.

С Виктором Николаевичем случился столбняк. Он в изумлении застыл, забыв вынуть изо рта дымящуюся папиросу.

– Ты это… Того… Ты случаем… У тебя с головой всё в порядке?..

– Абсолютно, – Павлом Петровичем вдруг овладела какая-то спокойная решимость. – В этой квартире я прожил шесть лет. Двадцать первого ноября тридцать восьмого года мы с моей женой Зинаидой Николаевной вышли из дома и на моей служебной машине поехали в Большой театр. К сожалению, вернуться домой в тот вечер мне не довелось…

– Из-за чего это? – так и не пришедший в себя новый хозяин квартиры задал идиотский вопрос.

– Сначала меня отвели на Лубянку, а потом, много позже, я всё своё свободное время провёл в лагере общего режима.

– А-а-а!..

– Так вот… Теперь я вернулся… домой… Спустя девятнадцать лет. Понимаете?

– Ага…

– И очень хотел бы хоть немного в своём бывшем кресле посидеть. Вы позволите?..

Онемевший Виктор Николаевич, как ошпаренный, вскочил со своего места. Троицкий не спеша сел, ласково погладил подлокотники.

– Здорово, приятель… Как ты тут?.. Сильно скучал без меня?.. Молчит… Скажите, а в остальных комнатах тоже мои вещи стоят? Или вам удалось кое-что на свои кровные прикупить?

– Слушай, друг, – к Виктору Николаевичу начал возвращаться дар речи. – При чём тут я?.. Я в этой квартире вообще всего третий год живу. Мне сказали, все вещи здесь казённые, можешь пользоваться. Ну, я и пользовался… Откуда я знал?.. Забирай, если это твоё!.. Я ни в чём чужом не нуждаюсь!.. Я, между прочим, не какой-то там, чтобы…

Неожиданно дверь в кабинет с треском распахнулась, и в комнату влетела разъярённая Элька.

– Не отдам! – завопила она ещё с порога. – Ходют тут всякие!.. А ты зенки пивом налил и рад, губошлёп?!.. Паразит недоделанный!.. Ничего я этому проходимцу не отдам!.. Слышите?!.. Ничего!.. Хрен с маслом он у меня получит!.. Накоси, выкуси! – и она, сложив из коротеньких пухлых пальчиков внушительную фигу, затрясла ею почти у самого носа своего благоверного.

– Тебе что было велено?!.. – Виктор Николаевич что есть силы стукнул кулаком по столу. – Чтобы я тебя до самого вечера не видал!.. Брысь, поганка!.. Добром прошу!.. – и двинулся на свою благоверную.

– Убивают!.. Ратуйте, люди добрые! – заголосила Элька, но на всякий случай подалась поближе к выходу. – Только пальцем коснись, на пятнадцать суток упеку!.. Фулюган!..

– Вон!.. Вша недоразвитая!.. – взревел взбешённый супруг. – Моль недобитая!.. Я тебя добью!..

Больше упрашивать расходившуюся даму с павлином на спине не пришлось. Последняя угроза подействовала на неё безотказно, и, уже не сдерживая сотрясавших её пышное тело рыданий, изрыгая проклятья и угрозы, она стремглав кинулась из кабинета мужа.

– Извини, друг, – возмущению его не было границ, и он никак не мог успокоиться. – Ну надо же, чтобы такая мзгля… чтобы от эдакой мрази… чтобы от неё… Нет!.. Я даже не знаю… Вообще!..

Не в силах больше говорить, он схватил со стола пустую четвертинку и со всего размаха запустил её вслед удравшей жене. Стукнувшись о закрытую дверь, бутылка разлетелась на мелкие осколки.

– Двенадцать лет с ней живу, а всё никак не могу решиться… – чекушкометание немного его успокоило. – Ты даже представить себе не можешь, как иной раз это насекомое раздавить хочется!.. Она ведь у меня хуже таракана!.. Или клопа!.. Клянусь!.. С каким бы это я её удовольствием!.. – он блаженно закатил глаза и даже причмокнул от сладостного предвкушения. – Но, как подумаю, что за минуту наслаждения пожизненный срок схлопотать можно, руки сами собой опускаются. И что остаётся делать?.. Терпеть. И только… Веришь ли?.. Несчастней меня человека на свете не было и нет. Не молчи, а скажи, ты мне веришь?..

– Верю, – Павлу Петровичу было и грустно, и паршиво, и смешно.

– Спасибо, друг… Вот ты меня понимаешь… Жаль выпить нечего, а не то бы мы с тобой дерябнули бы… За мужскую солидарность!.. Хотя… Постой!.. – похоже, его осенила какая-то гениальная идея. – Я мигом!

Он на цыпочках подошёл к двери, прислушался к тому, что происходило в коридоре и, многозначительно подмигнув Павлу Петровичу, безшумно выскользнул в коридор.

С его уходом Троицкий смог, наконец-то, спокойно оглядеться в такой знакомой и такой чужой для него теперь комнате. Удивительно, но мебель стояла на своих прежних, привычных местах, и лишь безвкусные кружевные салфетки с огромными вышитыми розами, разложенные повсюду, нарушали привычную строгость его кабинета.

"Бежать, бежать отсюда!.. И как можно скорее!.." – горькое чувство невосполнимой утраты сжало сердце, и на душе у Павла Петровича стало пасмурно и тоскливо. Хуже некуда.

В комнату, крадучись, вернулся Виктор Николаевич. По выражению его торжествующего лица можно было догадаться, что задуманная операция прошла успешно.

– Не заметила!.. Хе-хе… Ну, Элеонора Степана, тебя такой сюрприз ожидает!.. Ты этот день на всю оставшуюся жизнь запомнишь! – жарко зашептал он.

Ещё раз оглянувшись на дверь, Виктор Николаевич извлёк из правого кармана штанов пузырёк каких-то духов. Фигурный флакон представлял из себя ледяную скалу, на вершине которой стоял белый медведь, и сквозь стенки из мутного стекла было видно, что он полон более, чем наполовину.

– Где Чапаев не проскочит, сокол-Чкалов пролетит!.. Ха-ха!.. Это ей за паскудство характера и за подлость натуры мелкой собственницы!.. Духи "Северное сияние"! Производство фабрики "Красная заря"!.. Тебе, Павел, как?.. Разбавить или ты, как все советские люди, чистый предпочитаешь? Самый натуральный спирт!.. И запах без отвращения. Ты только нюхни. То ли Северным полюсом, то ли медведем этим воняет. Бррр!.. – беднягу всего передёрнуло.

– Пей сам, Виктор Николаевич, а я воздержусь.