В этой главе я опишу три происшествия, случившиеся со мной на Новой Гвинее, проиллюстрировав таким образом конструктивную паранойю или ее отсутствие. Во время первого я был слишком неопытен, чтобы даже заметить признаки смертельной опасности: я вел себя как нормальный человек Запада, но события происходили в традиционном мире, требующем другого взгляда на жизнь. Следующее происшествие, случившееся на десятилетие позднее, как раз и научило меня конструктивной паранойе: я был вынужден признать, что совершил ошибку, которая чуть не стоила мне жизни; другой, более опытный человек, оказавшись одновременно со мной в той же ситуации, моей ошибки не повторил и тем самым не испытал болезненной близости смерти. Третий несчастный случай, с которым я столкнулся еще на десятилетие позднее, произошел в присутствии моего друга-новогвинейца, который, будучи конструктивным параноиком, прореагировал на кажущуюся несущественной деталь, мной не замеченную. Мы с ним так и не смогли решить, действительно ли замеченная им на земле невинного вида ветка означала присутствие враждебно настроенных людей (как этого опасался мой друг), но на меня произвело глубокое впечатление его настороженное внимание к мелочам. В следующей главе я перечислю виды опасностей, с которыми сталкиваются традиционные сообщества, и то, как люди оценивают угрозу и как на нее реагируют.
Ночной визит
Однажды утром я вышел из большой деревни с группой из 13 новогвинейских горцев, чтобы добраться до маленького уединенного селения, находившегося в нескольких днях пути. Местность, о которой было известно, что там чрезвычайно распространена церебральная малярия, располагалась в предгорьях и имела самую маленькую на Новой Гвинее плотность населения; выше начиналось густонаселенное Нагорье, в долинах которого интенсивно выращивали сладкий картофель и таро, а ниже — холмы, где хорошо росли саговые пальмы и в реках ловилась пресноводная рыба. Перед отправлением в путь мне сказали, что дорога займет примерно три дня и что предстоит идти через совершенно необитаемый лес. Весь регион отличался очень малой населенностью и всего за несколько лет до того перешел под контроль правительства. До недавнего времени в этих местах продолжалась война, и сообщали о случаях эндоканнибализма (поедания тел умерших родственников). Некоторые из моих спутников были местными жителями, но большинство происходили из другого района Нагорья и ничего не знали об окрестных местах.
Первый день был не так уж плох. Наш маршрут пролегал по склону горы, постепенно достиг вершины уступа, потом пошел вниз, вдоль русла реки. Однако на второй день мне выпал самый изнурительный переход за все время пребывания на Новой Гвинее. Когда мы вышли из лагеря в восемь утра, уже моросило. Тропы не было; нам приходилось брести по берегу горного потока, перебираясь через огромные скользкие валуны. Даже для моих друзей-новогвинейцев, привычных к пересеченной местности Нагорья, это был кошмар. К четырем часам дня мы спустились всего на 2000 футов вдоль реки и были измучены. Под дождем мы разбили лагерь, поставили палатки, приготовили рис с рыбными консервами на обед и улеглись спать под непрекращающимся дождем.
Подробности расположения наших двух палаток важны для понимания того, что случилось той ночью. Мои новогвинейские друзья спали под большим брезентом, перекинутым через центральный горизонтальный шест и прикрепленным к земле с двух сторон, так что края брезента шли параллельно шесту — формой это было похоже на перевернутое V. С двух концов палатка была открыта, так что войти в нее можно было и спереди, и сзади, а шест располагался достаточно высоко, чтобы в середине можно было выпрямиться под брезентом во весь рост. Я расположился в ярко-зеленой походной палатке марки “Эврика”, натянутой на легкую металлическую раму; палатка имела большой входной клапан и маленькое заднее окошко — и то и другое я застегнул на молнию. Входное отверстие моей палатки смотрело на один из открытых концов большой палатки новогвинейцев и находилось от него в нескольких ярдах. Любой, кто вышел бы из переднего входа их навеса, сначала оказался бы у закрытого входного клапана моей палатки, потом должен был бы пройти вдоль одной из ее сторон и наконец миновать заднюю часть с закрытым оконным клапаном. Однако для того, кто незнаком с палатками марки “Эврика”, было бы неясно, является ли входом переднее отверстие, закрытое на молнию, или закрытое окошко сзади. Я спал головой к окошку и ногами к переднему клапану, но снаружи этого видно не было, потому что стенки палатки непрозрачны. Новогвинейцы, чтобы согреться, развели у себя под брезентом костер.
Все мы быстро уснули, усталые после долгого утомительного дня. Не знаю, сколько прошло времени, когда меня разбудили тихие шаги; земля слегка вздрагивала под чьими-то ногами. Потом звуки и движение прекратились, потому что неизвестный остановился рядом с задней частью моей палатки. Я предположил, что это один из моих спутников, вышедший из-под брезента, чтобы справить нужду. Мне показалось странным, что он ради уединения не воспользовался задним выходом из-под навеса, дальним от моей палатки, а прошел вдоль нее и теперь стоял рядом с окошком и моей головой. Однако в полусне я не придал всему этому большого значения и заснул снова. Через короткое время я опять проснулся, на этот раз разбуженный голосами из-под навеса моих спутников и ярким светом: они раздували костер. Это не было необычным: новогвинейцы часто просыпаются по ночам и беседуют. Я крикнул, чтобы они вели себя потише, и снова лег спать. Этим и было исчерпано незначительное — как я его тогда воспринял, — ночное происшествие.
Я проснулся на следующее утро, открыл передний клапан своей палатки и поздоровался с новогвинейцами, готовившими завтрак под своим навесом. Они рассказали мне, что громкие голоса и разжигание огня ночью были вызваны тем, что некоторых из них разбудило появление незнакомца у открытого конца их палатки. Когда чужак понял, что за ним следят, он сделал жест, который они разглядели в свете костра: вытянул горизонтально одну руку и опустил кисть вниз. Увидев это, некоторые из моих спутников закричали от страха (причины этого я объясню ниже). Эти крики я со сна принял за обычный шум, который они иногда производят по ночам. Крик разбудил остальных проводников. Тогда незнакомец убежал в дождливую ночь. Мои друзья показали мне отпечатки босых ног там, где он стоял. Я не помню, чтобы проводники рассказали что-то, что испугало бы меня.
Для меня оказалось полной неожиданностью, что кто-то ночью под дождем явится в наш лагерь посередине необитаемого леса. Впрочем, я уже привык к тому, что вещи, неожиданные для меня, на Новой Гвинее случаются часто, и я никогда не чувствовал, что мне лично грозит опасность со стороны кого-либо из новогвинейцев. Позавтракав и сложив палатки, мы двинулись дальше. Наш путь сначала лежал вверх вдоль этой ужасной речной долины, а потом по красивому высокоствольному лесу. Я испытывал благоговение, как в высоком готическом соборе. Я шел в одиночестве впереди моих новогвинейских друзей, чтобы опознавать не потревоженных ими птиц и наслаждаться волшебством этого леса. Только дойдя до большой реки, на берегу которой располагалось селение, бывшее нашей целью, я сел и стал дожидаться, чтобы меня догнали остальные. Как оказалось, я намного обогнал их.
Наше десятидневное пребывание в изолированной маленькой деревушке было таким интересным, что я забыл о случае с ночным пришельцем. Когда наконец пришло время возвращаться в большую деревню, откуда мы пришли, местные жители из моих проводников предложили другой маршрут, который позволил бы миновать труднопреодолимую речную долину. Новый маршрут вел по хорошей сухой тропе, тянущейся через лес. Чтобы добраться до большой деревни, нам понадобилось всего два дня вместо тех мучительных трех, которые ушли на дорогу в первый раз. Я до сих пор не знаю, почему наши проводники в тот раз обрекли на изнурительное карабканье вдоль потока не только себя, но и нас.
Впоследствии я рассказал о наших приключениях миссионеру, который прожил в этих местах несколько лет и который тоже посещал ту маленькую уединенную деревушку. В последующие годы я лучше узнал двоих местных жителей, которые тогда были нашими проводниками. Из рассказов миссионера и проводников я узнал, что наш ночной гость тоже хорошо известен в окрестностях — как безумный, опасный, могущественный колдун. Он грозил убить миссионера из лука, а однажды, в той самой деревушке, которую мы посетили, пытался заколоть человека копьем — и при этом смеялся. О нем говорили, что он убил многих местных жителей, включая своих двух жен и своего восьмилетнего сына за то, что тот съел банан без его разрешения. Он вел себя как настоящий безумец, неспособный отличить реальность от своих фантазий. Иногда он жил в деревне с другими людьми, а иногда — один в той части леса, где мы разбили лагерь той ночью и где он также убил женщину, по неосторожности туда зашедшую.