Читать интересную книгу Идеальная мишень - Чингиз Абдуллаев

— Зачем он убил Марселя?

— Ему не нужны свидетели. Он готов был убить и меня, и тебя.

— Ты его знал? — Она смотрит на меня, и я понимаю, что наступил момент истины. В такие мгновения не врут. Похоже, что она почувствовала мое состояние.

— Немногой Он мне казался нормальным человеком. Теперь я знаю, что он убийца.

— Потому, что он убил Марселя?

— Нет. До Марселя он убивал и других людей… Он совершил много подлых поступков.

— Ты тоже убивал?

— Это — первый, — сказал я, кивая на труп Виктора.

Она снова надолго замолкает. Потом говорит:

— Ты можешь рассказать мне, что тут произошло? Почему ты здесь? Почему он стрелял? Почему ты так страшно кашляешь? Почему ты его убил? Ты можешь мне все объяснить?

В этот момент я не смотрю на часы. Я даже не смотрю, как светает за окном. В этот момент я понимаю, что обязан ей все рассказать. Что я должен с кем-то поделиться своей болью, своими страхами. Я обязан сделать так, чтобы меня понял хотя бы один человек в мире. Возможно, это мой последний рассвет в жизни, а завтрашнего я уже никогда не увижу. Все возможно в этот день, пятнадцатого апреля, в Париже. И сам толком не зная почему, я откинулся на спинку дивана и, продолжая гладить ее по волосам, начал свой рассказ. Я начал его с того самого момента, когда родился в селе Старые Галки. Я говорил ей про отца и про мой неудачный выбор, про мать и развал некогда единой страны. Я рассказал ей про плевок старухи, которого никогда не забывал. Рассказал об изменах Вилмы. О своей болезни. Об Илзе, моей дочери. Я рассказал ей о поисках неизвестного мне Труфилова, о «наблюдателях», которые шли за мной следом. О Хашимове, который тоже кружил надо мной, как стервятник. Я рассказал о похищении моей девочки, о событиях в Амстердаме и Антверпене. Я рассказал все, что имело отношение к этой истории. А к ней имела отношение вся моя неудавшаяся жизнь. Я говорил около часа. Или чуть больше. Это был длинный монолог, прерываемый кашлем.

Она слушала молча, ни разу не прервав. За час. моего рассказа она не задала ни единого вопроса. Она все понимала, а если и не понимала, то догадалась. Я словно был на исповеди. На последней исповеди в моей жизни, когда итог уже подведен и врать нельзя. Скоро, совсем скоро предстанешь перед Создателем, и каждое слово лжи будет обращено против тебя. Я сказал ей всю правду, ничего не прибавив и не утаив. И за все время ни разу не закашлялся, не выпил ни глотка воды, так был увлечен желанием высказаться, надеждой разделить мою боль с ее болью, найти понимание у этой молодой женщины.

Когда я закончил рассказ, был шестой час утра. Она уже сидела на диване, подняв колени и положив на них голову. Иногда она хмурилась, иногда ее глаза лучились сочувствием, а на глаза наворачивались слезы. Мои последние слова потонули в приступе кашля. Она вскочила и побежала куда-то. Я даже растерялся. Она могла выбежать за дверь, позвать на помощь, позвонить в полицию. Но она появилась, протягивая мне стакан воды.

Я благодарно кивнул, сделав первый глоток. Она снова села на диван, взглянула на меня, потом на мертвого Марселя, затем — на Виктора.

— Как страшно устроена жизнь, — вдруг сказала Сибилла.

— Нам нельзя здесь оставаться, — устало сказал я, не в силах прибавить больше ни слова.

— Нельзя, — вдруг согласилась Сибилла, — скажи, я могу тебе помочь?

— Не знаю. — Она смущает меня своим вопросом, я действительно не знаю, как ответить на этот вопрос. — Может быть, — неопределенно говорю я.

— Что мне делать?

Я сижу, закрыв глаза. Может быть, это и есть один шанс из ста. Может, мне стоит попробовать. Может быть, я могу ей поверить.

— Мне нужна твоя помощь, — твердо сказал я Сибилле. — Только ты можешь мне помочь.

— Хорошо, — соглашается она, — что я должна сделать?

— Для начала — уйти вместе со мной. И я расскажу тебе свой план.

— А как они? — спрашивает Сибилла. Меня не зря учили столько лет в разведшколах. Меня научили принимать решения в экстремальных ситуациях. Если я все рассчитаю правильно, можно даже надеяться на спасение Илзе. Но только если я все точно рассчитаю.

— Мы должны уехать отсюда на несколько часов. Потом ты можешь вернуться. Я тебе объясню свой план.

У меня почти не осталось времени. За окном совсем светло. Я очень коротко излагаю ей свой план. Мне важно, чтобы она со мной пошла.

— Я поняла, — говорит Сибилла, — если тебе нужно, я помогу. И отомщу за Марселя.

Это уже польская кровь. Благовоспитанная француженка согласна мне помочь, но полька будет еще и мстить. Она встает, чтобы переодеться в спальне.

Как только она уходит, я начинаю действовать. Я раскрываю чемоданчик Виктора и быстро собираю его винтовку. У меня ушло на это около двух минут. Даже если бы он сам собирал ее еще быстрее, то и тогда не успел бы уйти раньше меня.

Рассчитано все правильно.

Собранную винтовку я бросил у окна. Туда же перенес и тело Виктора.

Именно перенес, завернув в простыню, а не перетащил. Марселя намеренно оттащил так, чтобы остались видны следы крови. Простыню с него я тоже сдернул, но перевернул на бок, чтобы Сибилла не видела его лица. Обе простыни и пистолет я положил в чемоданчик Виктора, который унесу с собой. Чуть не забыл про свой паспорт и билет. Теперь все в порядке. Ловушка расставлена. Остается ждать, когда она захлопнется.

Через минуту из спальни вышла Сибилла. Увидев, что я снял простыни с убитых, она замирает, затем все-таки пересиливает себя и подходит к Марселю. Я этого боялся, с ней опять может случиться припадок. Но она закрывает глаза, наклоняется, целует его в голову и, резко поднявшись, говорит мне неестественно громко:

— А теперь поехали.

Она все-таки согласилась. Через пять минут мы уже внизу. Кое-где уже появились машины. Ее автомобиль в переулке, недалеко. Она садится за руль, и мы едем, едем к отелю «Меридиан», который находится рядом с вокзалом Монпарнас.

— Я буду ждать твоего звонка, — твердо говорит мне Сибилла.

— В десять часов утра, — напоминаю я ей, — ровно в десять утра. Ты все помнишь?

— Все. — Видя, что я хочу уйти, она вдруг останавливает меня. Потом смотрит, не отводя глаз, и глухим голосом произносит по-русски:

— Ни пуха ни пера.

— К черту, — я улыбаюсь ей. Она тоже слабо улыбается мне. Это первые улыбки за столько часов, проведенных вместе. Откуда ей известны эти русские слова, я узнаю потом. Если вообще узнаю. Я киваю ей на прощание и иду к стоянке такси. Странно, что она мне поверила. Говорят, что женщины любят убогих и несчастных. Может быть, она увидела во мне еще более несчастного человека, чем сама. Ведь, по существу, так оно и есть. Жизни у меня осталось на несколько месяцев.

Илзе находится в руках похитителей. Мать моя медленно сходит с ума. Я не знаю, у кого сегодня была более тяжелая ночь — у меня или у нее. Ладно, надо действовать.

Когда я подъехал, к своему отелю на бульваре Гренель, был уже седьмой час утра. Мои «наблюдатели», к счастью, еще спят. Я тихо поднялся к себе в номер, открыл дверь ключом. И сразу направился в ванную. Впереди самый решающий день в моей жизни. Самый главный.

В девять часов утра я спустился вниз позавтракать. «Наблюдатели» уже сидели в холле, ожидая моего появления. Мы так и вышли из отеля — сначала я, а потом они. Через полчаса я вернулся в номер. Ровно в половине десятого я позвонил Хашимову.

— У меня все в порядке, — доложил я этому сукину сыну, — я в отеле «Холлидей Инн» на бульваре Гренель. Жду сообщения из Москвы.

— «Наблюдатели» с вами? — осведомился Хашимов. Ясно, у него с ними личные счеты. Они пытали и убили двоих его людей.

— Да, — ответил я, — они здесь.

— Жду вашего звонка, — сказал он, отключаясь.

Теперь остается ждать. К десяти часам еще ничего не произошло. Я представляю себе, как волнуется Сибилла. Если она, конечно, еще в отеле и если она мне все-таки поверила. Пять минут одиннадцатого — ничего. Десять минут…

Одиннадцать… Двенадцать… Я теряю терпение. И в этот момент зазвонил телефон.

— Да! — кричу я в трубку. — Я вас слушаю.

— Сейчас принесут адреса, — сообщает Кочиевский, — как вы спали ночью?

— Хорошо… Там будет два адреса? — уточняю я у полковника.

— Два, — сухо отвечает он, — но первой проверите женщину.

Конечно, женщину. Подлец Виктор наверняка сообщил ему, что идет на авеню генерала Леклерка. Наверняка же сообщил. И теперь Кочиевский волнуется, почему нет известий от Виктора. Наверное, поэтому он и позвонил на двенадцать минут позже. Почти сразу в дверь раздается стук. Это два конверта, которые принес мне посыльный. Я даю ему десять французских франков и закрываю дверь.

Нетерпеливо открываю конверты. Авеню генерала Леклерка — мадемуазель Сибилла Дюверже. Бульвар Виктора Гюго — Эжен Бланшо. Значит, у полковника устаревшие сведения. Он не знает, что теперь Бланшо живет за городом. Впрочем, это мне на руку. У меня появились козыри. Я могу начать свою игру.