Уделяя этому большое внимание, сами церковные учителя, считавшие, что и в их сочинениях есть кое-что подлежащее исправлению, дали право своим последователям исправлять это или не следовать за ними, если им что-либо не удалось пересмотреть и исправить. Поэтому и вышеупомянутый учитель Августин говорит в книге "Отречений": "Написано, что в многоглагольствовании не избежишь греха". Также апостол Иаков говорит: "Да будет всякий человек скор на слушание и медлен на слова". И далее: "Ведь все мы много согрешаем. Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный. Я не приписываю себе этого совершенства даже ныне, когда являюсь стариком; насколько же менее в то время, когда я начал писать юношей?" Также в прологе книги III "О троице" Августин пишет: "Не пользуйся моими книгами как каноническими писаниями, но если в последних отыщешь то, чему не верил, твердо верь. В моих же книгах не запоминай крепко того, что раньше не считал за достоверное, если только не поймешь, что оно достоверно"... Писания такого рода следует читать не с обязанностью верить им, но сохраняя свободу суждения.
Однако для того, чтобы не исключать этого рода писания и не лишать последующих авторов произведений, полезнейших по языку и стилю для обсуждения и рассмотрения трудных вопросов, от книг позднейших авторов отделены книги Ветхого и Нового завета, обладающие превосходством канонического авторитета. Если там что-либо поражает нас как абсурдное, нельзя говорить: "Автор этой книги не придерживался истины", - надо признать, что или рукопись ошибочна, или толкователь ошибся, или ты сам не понимаешь. В отношении же трудов позднейших авторов, чьи сочинения содержатся в бесчисленных книгах, если что-либо случайно кажется отступающим от истины, потому что она понимается не так, как там сказано, читатель или слушатель имеет свободу суждения, потому что он может или одобрить то, что ему понравилось, или отвергнуть то, что ему не нравится. Поэтому не следует упрекать того, кому не понравится или кто не захочет поверить всему, что там обсуждается или излагается, если только оно не подтверждается определенным обоснованием или известным каноническим авторитетом в такой степени, чтобы считалось доказанным, что это безусловно так и есть или могло бы быть таким.
Итак, канонические сочинения Ветхого и Нового заветов Августин называет документами, по отношению к которым является еретическим утверждать, что в них что-нибудь отступает от истины. Об этих же писаниях он упоминает в четвертом письме к Иерониму в таких словах: "Также и в изложении послания Павла к галатам мы находим нечто, что нас сильно потрясает. Ведь если будет допущено и принято то, что и в священных писаниях имеется ложь, что оке в них останется авторитетного? Какое, наконец, будет высказываться суждение об этих писаниях? Чьим авторитетом сможет быть уничтожена любящая раздоры бесчестная ложь?" Он же к тому же Иерониму об этих же писаниях: "Мне кажется самым опасным верить в то, что в священных книгах имеется что-либо ложное, то есть, что те люди, благодаря которым это писание дошло до нас и которыми оно было написано, в чем-либо в своих книгах лгали. Ибо если допустить хоть раз наличие какой-либо лжи в столь великом и высочайшем авторитете, то не сохранится никакой частицы этих книг, которая бы не считалась, в зависимости от взглядов каждого, или трудной для усвоения в нравах, или неприемлемой для веры, или же весьма гибельной для мнения и исполнения долга самого автора"...
После этих предварительных замечаний, как мы установили, угодно нам собрать различные выказывания святых отцов, поскольку они придут нам на память, вызывающие вопросы в силу противоречия, каковое, по-видимому, в них заключается. Это побудит молодых читателей к наибольшему труду в отыскании истины и сделает их более острыми в исследовании. Конечно, первым ключом мудрости является постоянное и частое вопрошание; к широкому пользованию этим ключом побуждает пытливых учеников проницательнейший из всех философов Аристотель, говоря при истолковании выражения "ad aliquid" ("к чему-либо"): "Может быть, трудно высказываться с уверенностью о вещах такого рода, если их не рассматривать часто. Сомневаться же о каждой в отдельности будет небесполезно. Ибо, сомневаясь, мы приходим к исследованию; исследуя, достигаем истины. Согласно чему и сама истина говорит: "Ищите и отыщете, стучитесь и откроется вам".
Наставляя нас нравственно собственным примером, бог пожелал воссесть в двенадцатилетнем возрасте среди учителей и спрашивать, скорее являя нам образ учащегося в вопрошании, чем образ учащего в высказывании, хотя он обладал полной и совершенной божественной мудростью.
Когда же приводится нечто высказанное в Писании, то оно побуждает читателя и привлекает его к исследованию истины тем более, чем более восхваляется авторитет самого Писания".
ЭТОТ ТЕКСТ тоже достаточно внятен. Но и к нему не лишне сделать несколько замечаний.
Начинается "Пролог", как видим, с нижайшего самоуничижительного реверанса: "Да не дерзнем ..." - со ссылкой на Писание же: "Ведь не вы говорите, но дух отца говорит в вас".
Все возможные недоумения Петра Абеляра, читающего достаточно священные письмена, - не в инакомыслии, а в разночтении: "...разнообразное значение одних и тех же слов...", ибо единообразие пресыщает, отвращая внемлющего тексту, составленному из общеупотребительных слов (опять-таки со ссылкой на Августина).
Разноречие при единомыслии - вещь необходимая, ибо учитывает живые особенности слушателя (уровень, подготовленность, сиюминутное настроение): "Ибо что полезного в чистоте речи, которая не приводит к пониманию слушателя?.." И к сему: совершенно неотразимый аргумент от грамматики латинского языка с Августином в придачу.
Помимо этого: разномыслие при передаче и последующем восприятии. В самом деле, "кто не знает также о том, сколь безрассудным является судить о мыслях и понимании одного по мыслям и пониманию другого?" Покуда, конечно, "не придет тот, который осветит сокрытое во мраке ..." (Это ещё и ещё раз ссылка на Писание.)
А то и просто ошибки чисто технического свойства. Тут же и пример: о времени распятия Христа и разночтении на сей счет у Матфея и Иоанна (в шесть часов) и у Марка (в три). Ошибка переписчика (у Марка). Голословнейшее утверждение - без критической проверки, поскольку Марк - один, а тех, у кого в шесть, - двое. Важно, однако, что и в Евангелии ошибки (хотя бы только технические) возможны!
Но если такое мыслимо у евангелистов, то у отцов церкви - возможно тем более.
Разночтения возможны, пишет Абеляр, еще и оттого, что иной автор (даже и святой; а почему бы и нет?) пересмотрел нечто в одном месте своего сочинения, а пересмотреть в другом запамятовал (с кем не бывает?). Было так и с Августином...
Живые человеческие промашки, при которых и в текстах высокого священства можно принять цитату из какого-нибудь еретика, приводимую ради совершенной полноты (ссылка на Иеронима), за авторский текст (бывает и такое...).
Пойдем дальше по тексту.
Мало того, что Августин, но и евангелист может высказать нечто "скорее согласно людскому мнению, нежели согласно истине..." И ... примеры. При этом мнение как нечто подвижное, быстро меняющееся, неустойчивое Абеляр отождествляет со зрительным восприятием, коему доступно как раз все то, что в обыденных условиях - условиях живой жизни - скрывает подлинно неизменное, что "нам не всегда кажется постоянным". Постоянное же, смыслоутверждающее предназначено явиться в светоносном слове как цели, ради которой, собственно, и предпринята вся эта Абелярова ученость, призванная научить читать текст - навести на его смысл.
Пассаж с лицезрением неба, солнца и луны почти дословно Абеляр повторяет и на следующей странице "Пролога", апеллируя на этот раз не столько к мнению, сколько к "практике обыденной речи", но все в той же связи: "...согласно восприятию телесных чувств и многое выражается в словах иначе, чем существует на самом деле". Снова: смысл непреподаваем, в отличие от словесно оформленного текста, читать который можно и должно научить и тем самым навести на непреподаваемый смысл. Истинно ученое дело - верификация эмпирии текста, представленной в обыденной, не достаточно еще ученой речи; потому не достаточно ученой, что житейской, - и потому еще не подлинно бытийственно живой, то есть осмысленной, причастной сокровенному смыслу.
Разноречие оказывается мотивированным теми или иными жизненными внешними - ситуациями социально-психологического свойства. И эти ситуации вполне податливы для анализа (увещевание, послабление, строгий запрет - для виду или на самом деле...).
Таков набор вполне конструктивных, я бы сказал, технологических приемов, применяя которые Абеляр тщится разрешить многие противоречия в текстах, достаточно священных и даже очень священных.