Некоторое время я храню молчание, а потом продолжаю:
— Забавно, что одно маленькое событие может все изменить, иметь столь далеко идущие последствия. Решение, которое ты принимаешь подростком, не должно оказывать такое влияние на будущую жизнь. Надо, чтобы последствия имели столько-то баллов, как вопросы на экзамене. Тебе восемнадцать лет, и ты задумал что-то не так? — ладно, это решение будет влиять на твою жизнь только четыре года. Тебе двадцать восемь? — ну, ты на десять лет старше и должен соображать лучше: то же самое решение будет стоить тебе десяти лет. Сорок восемь? — теперь ты пропал; будешь мучиться до конца жизни.
Я думаю о Фрэнни, о том, как изменилась ее жизнь в день смерти Билли. Она чувствовала себя ответственной за смерть, которую была не в силах предотвратить, я — за ту, которая на мне; и обе мы после этого навсегда изменились.
— Аборт разрешил мои проблемы, — вздохнув, говорю я. — Я особенно не думала тогда ни об этом, ни о самом аборте, но когда прошло несколько лет, эта мысль уже не шла у меня из головы.
Щелкает выключатель, и кондиционер наполняет дом низким глухим бормотанием. В комнате внезапно становится холодно, и я натягиваю на себя одеяло. М. запускает под него руку, чтобы коснуться меня.
— Это был уже не эмбрион, — говорю я. — Три с полови ной месяца беременности, почти четыре — плод размером с мою ладонь, с ручками, ножками, глазами, носом, ртом, половыми органами, мозгом, сердцем, нервной системой. Это был человек, ребенок, и я, не особенно раздумывая, лишила его жизни.
Конечно, я за то, чтобы женщины имели право контролировать свое тело. У них должен быть выбор. Но все же, когда я лишила его жизни, это изменило меня навсегда; это меня ослабило. Не сразу — прежде чем последствия проявились, прошли годы, — но однажды я поняла, что совершила поступок, который невозможно исправить. Это иссушило мою душу. И хоть я не религиозна, но если бы была религиозной, то, наверное, это закрыло бы мне путь на небо. Один неосторожный поступок — и ты у Бога в черном списке.
М. не смеется над моей неудачной попыткой представить все в легкомысленном свете. Придвинувшись, он крепче прижимает меня к себе. Я хочу закончить свой рассказ — остался только один момент, хотя, возможно, самый важный, — но не могу. Словно почувствовав мое нежелание, он говорит:
— Осталось что-то еще?
— Да.
— Так расскажи.
— Нет.
М. не настаивает, чтобы я продолжала. Поцеловав меня в шею, он кладет голову мне на грудь. Его голос звучит непривычно глухо:
— Когда мы впервые встретились, ты ничего для меня не значила, и твоя твердая уверенность, что именно я убил Фрэнни, меня только забавляла. Я даже наслаждался той ролью, которую ты мне приписывала. Для меня это была игра. Но потом все изменилось. Ты стала мне очень дорога. Сначала я и не представлял, что могу полюбить тебя.
Я молча выслушиваю его признание. Эти слова, проглядывающая в его голосе нежность застают меня врасплох. Мои чувства к нему не столь определенны. Мы молча лежим, переплетясь в объятии, словно одно целое.
— Я собираюсь сообщить тебе нечто важное, — наконец говорит М.
— О Фрэнни? — Я чувствую серьезность его тона.
— Да, о ней.
— И что же? — Мое сердце начинает биться сильнее.
Отстранившись, М. приподнимается на локте и пристально смотрит на меня, его рука под одеялом слегка поигрывает пальцами на моем животе.
— Ян был знаком с Фрэнни. Он трахал ее.
— Что? — Я даже привстаю от неожиданности.
М. не отвечает, зная, что я прекрасно расслышала его слова.
— Ты врешь.
— Его так мучило чувство вины, что он признался в этом своему новому лучшему другу — «Филиппу Эллису».
— Я тебе не верю.
— Не верь, если хочешь, но это записано в ее дневнике, который ты читала; она встретилась с ним во время одной из ваших вечеринок. В дневнике она не упоминает Яна по имени — пишет только, что он репортер из «Пчелы» и что она переспала с ним той же ночью. На следующее утро он об этом сожалел, повел ее в кафе «Есть, чтобы думать» и сказал, что их свидание было ошибкой.
— Ты опять врешь! — взрываюсь я. — О человеке из «Пчелы» тебе стало известно из ее дневника. Это может быть кто угодно — ты просто пытаешься опорочить Яна, выдать его за другого.
— Я и сам поначалу не увидел связи, но Ян мне признался.
— Неправда. Он сказал бы мне об этом.
— Если действительно он ее убил, то вряд ли. — М. качает головой. — Сама посуди: ты едва его знаешь, но он вдруг чудесным образом появляется, когда Фрэнни уже мертва. Именно так этот человек возник в твоей жизни.
Вскочив с постели, я отправляюсь в кабинет, чтобы взять свою одежду. Меня душит бешенство, я не верю ни одному его слову.
М., все еще голый, следует за мной. Он смотрит, как я одеваюсь, прислонившись к дверной раме. Я надеваю белье, через голову натягиваю платье, застегиваю туфли.
— Раскрой глаза, Нора. Ты убеждена, что я виновен в гибели твоей сестры, и не видишь правды — или не хочешь ее видеть. Спроси Яна, где он был в тот день, когда убили Фрэнни.
— И спрошу. — Я выхожу из дома, хлопнув дверью. Снаружи на сверкающей траве, все еще влажной после полива, снуют черные дрозды. Жарко, небо сияет, словно его отполировали.
Глаза слепят солнечные блики, которые отбрасывают хромированные части стоящих на улице машин. Зажмурившись, я роюсь в сумке в поисках темных очков.
Мое возбуждение не проходит. Я ожидала, что М. постарается отвести от себя подозрения, но заявить, что Ян с Фрэнни трахались, — это уже чересчур. Физические упражнения всегда помогали мне избавиться от стресса, поэтому я решаю пойти в атлетический клуб, заезжаю домой за спортивной сумкой и, снова выезжая на дорогу, бросаю, как всегда, взгляд на «кадиллак» Фрэнни, напоминая себе, что его не мешало бы помыть. Направляясь в клуб по бульвару Мейс-Ковелл, проходящему по окраине, в стороне от центра города, я замечаю, как свежий ветер колышет траву по сторонам дороги.
Бассейн переполнен, и мне придется разделить дорожку с кем-то еще. Стоя у края, я несколько минут наблюдаю за пловцами, пытаясь определить, кто из них быстрее: уж если у меня будет сосед, то пусть хотя бы мне не мешает.
Две женщины с плавательными досками, разбрызгивая воду и беспрерывно болтая, не спеша продвигаются по своей дорожке. На трех других все пловцы двигаются чересчур медленно, а на дальней слишком много народу. Я подхожу ко второй дорожке справа, где плывет брассом молодой человек лет двадцати с небольшим, темноволосый и с загорелой спиной. Когда он приближается к дальнему концу бассейна, я надеваю защитные очки и, как только он поворачивает, ныряю в бассейн. Под водой я нахожусь всего несколько секунд, но на эти короткие мгновения попадаю в другой, гораздо более спокойный мир, где сила тяжести и жизненные проблемы не увлекают меня вниз. Однако стоит мне вновь появиться на поверхности, как спокойствие исчезает. В моей памяти снова всплывает образ М. Гребок за гребком я продвигаюсь вперед, и на середине дорожки встречаюсь со вторым пловцом. Я увеличиваю скорость и со следующим гребком отрываюсь от него на расстояние вытянутой руки, но через секунду мы опять идем вровень, и так продолжается еще десять гребков. Когда я увеличиваю скорость, ускоряется и он. Я воображаю, что это М., моя Немезида, и что мы участвуем в гонке, где останется в живых тот, кто первым пересечет финишную линию. С этой мыслью я устремляюсь вперед, пожалуй, быстрее, чем когда-либо раньше, но молодой человек не отстает. Я думаю о словах М.: Ян трахал Фрэнни. Спроси его, где он был в тот день, когда убили Фрэнни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});