-- Сюрприз!!! - заорал десяток хриплых глоток.
Нумизмат Сема, блестя лысиной, отплясывал с упаковкой пива в руках, Сашка-акварель разгребал место на столе, выставляя маслины, шпроты и исландскую селедку в плоских банках. Тут же были бомжи-соседи из сгоревшего дома. Все были уже на взводе - видно в ожидании назначенного часа уже размялись водочкой.
Корсаков почувствовал, как ослабли ноги и опустился в кресло. Анюта смеялась вместе со всеми и хлопала в ладоши.
-- Классный сюрприз, а?
-- Да уж... - пробормотал Корсаков.
-- Это еще не все! - Анюта снова хлопнула в ладоши, - ну-ка, где наш главный подарок?
Все замолчали, расступились, освобождая проход. В дверях возник заслуженный алкоголик и принципиальный бомж дядя Сережа. Он тоже жил в доме, на втором этаже которого квартировал Игорь с Владиком. Протиснувшись боком в комнату, он поднял руки. В каждой было зажато по картине в раме. Корсаков узнал свои работы из цикла "Руны и Тела" - "Знамение" и "Снег".
-- Вот, Игорек, сберегли от огня. Жизнью, можно сказать, рисковали, а уберегли, - гордо объявил дядя Сережа хриплым пропитым голосом. - Я ведь засек, как ты картины прятал, а как увидел, что Жучила к тебе пошел, ну, той ночью, как пожар случился, так и вытащил их. К сожительнице, стало быть, своей отнес - она дворничихой в девятом доме работает. Так у нее и стояли, тебя дожидались.
-- Спасибо, мужики, - растроганно сказал Корсаков, - век не забуду. Ну, давай к столу!
Картины прислонили к стене возле кровати, откуда-то возникли табуретки, лавки. Первый тост сказал Сема. Говорил он долго и цветисто и чувствовалось, что может говорить до бесконечности, но его прервали, устав держать наполненные стаканы и тогда он коротко сказал:
-- Ну, с новосельем!
Все выпили и навалились на закуску. Анюта, сидя через стол от Корсакова, смотрела на него счастливыми глазами. Ее наряд казался совершенно невозможным среди неопрятных завсегдатаев Арбатских задворок с пропитыми небритыми лицами, которые однако были сейчас Корсакову ближе, чем кто бы то ни был на свете. Он улыбнулся девушке.
Справа ему что-то бубнил в ухо Сема, кажется, насчет старинных монет, Сашка-акварель, устроившийся в центре стола, клялся, что за три сеанса сделает из любого дилетанта мастера акварельной живописи, дядя Сережа обстоятельно рассказывал, как он прятал картины в подсобке, прикрывая их метелками и лопатами. Кто-то уже завел песню, но пока еще в полголоса.
Корсаков, пользуясь тем, что каждый занят своим: кто наливал, кто закусывал, кто слушал, а кто рассказывал, выскользнул из-за стола и позвал Анюту, показывая на соседнюю комнату.
-- Сотовый у тебя с собой? - спросил он.
-- Сейчас принесу.
В зале царил полумрак, мерцали свечи. Корсаков отошел к лестнице. Анюта принесла ему телефон. Он поцеловал ее в шею, ощущая нарастающее желание. Она прильнула к нему всем телом, он почувствовал, как ее язычок скользнул к нему в рот. Время исчезло, были только жадные губы и судорожные объятия.
-- Погоди, - он нашел в себе силы оторваться от нее, - мне надо позвонить.
-- Потом позвонишь, - девушка просунула руки ему под майку. Он ощутил, как острые коготки царапнули грудь, - я так по тебе соскучилась.
-- Девочка моя, у нас все еще будет, - прошептал он, - но чуть попозже. Хорошо?
-- Мне уйти? - она вздохнула и отпустила его.
-- Да. Извини, это деловой звонок.
Девушка послушно ушла к гостям, которые встретили ее взрывом энтузиазма.
Корсаков набрал семь семерок, переключился в тоновый набор, нажал кнопку ноль. Гудков не было, где-то на пределе слышимости играла органная музыка. Он уже решил, что ошибся и хотел снова набрать номер, как в трубке раздался голос магистра.
-- Слушаю вас, Игорь Алексеевич.
-- Я нашел то, что вам нужно, - сказал Корсаков.
Он представил, как магистр удовлетворенно улыбается, откинувшись в старинном кресле. В кабинете полутьма, тускло отсвечивают деревянные панели на стенах, на столе перед магистром стоит бокал с коньяком. Он не спеша протягивает руку, берет бокал и отхлебывает темный напиток.
-- Очень хорошо, Игорь Алексеевич. Я не ошибся в вас. Где мы встретимся?
-- Если вы такой ясновидящий, то знаете, куда ехать.
В трубке послышался глухой смешок. Затем, после недолгого молчания снова возник низкий голос.
-- Знаю. Через пятнадцать минут выходите на Гоголевский бульвар.
-- Не опаздывайте, уважаемый Александр Сергеевич, - решил съехидничать Корсаков, - а то меня здесь люди ждут.
-- Будьте спокойны, не опоздаю. А вы, Игорь Алексеевич, не забудьте захватить картины. Мы дадим за них хорошую цену, - магистр отключился.
-- Хорошую цену... - пробормотал Корсаков, вспоминая, как торговался с Жучилой, призвав на помощь заезжего провинциала, - да я с вас за эти картины семь шкур сдеру и не хрюкну.
Он вернулся в комнату, прошел к кровати и присел на корточки возле картин. Краски в темноте казались выцветшими, а фигуры на полотнах размытыми, призрачными. Он осторожно снял полотна с рам и скатал в рулон. Шум за столом то нарастал, подобно волне, то стихал, когда гости в очередной раз приникали к стаканам. Игорь вернулся к двери и критически оглядел пирующих.
На него уже не обращали внимания - праздник дошел до того момента, когда каждому уже неважно, где виновник торжества, кто и что говорит, лишь бы не мешали ему. Сема требовал, чтобы Сашка-акварель написал портрет безвинно убиенного коммунистами Николая Второго, а в качестве модели взял царский золотой десятирублевик, дядя Сережа пел про трамвай номер девять, в котором "ктой-то помер", двое бомжей уже спали в объедках. Пиршество напомнило Корсакову картины старинных голландских мастеров - такие же разгоряченные лица, бутылки вина среди объедков. Мятущийся свет только усиливал впечатление это впечатление. Не хватало только собак, жадно глодающих кости на полу.
-- Сплошное средневековье, - пробормотал Корсаков, поймал взгляд Анюты и поманил ее к себе.
Она незаметно покинула гостей.
-- Девочка, мне надо уйти. Всего на час, не больше, - поспешил добавить Корсаков, видя, что Анюта уже готова броситься ему на шею, - обещаю, в этот раз только на час.
-- Я с тобой.
-- Пойми, не могу я тебя взять на эту встречу.
-- Если не возьмешь, я все равно прокрадусь за тобой и буду рядом, видно было, что на сегодня Анюта сдаваться не намерена. Глаза ее были серьезны, губы сжаты так, что превратились в побелевшие полоски.
Корсаков было разозлился, но вдруг ему стало смешно - столько детского упрямства было в ее лице.
-- Ты прямо так пойдешь? В этом платье?
-- Мне переодеться две минуты, - Анюта вернулась в комнату и через мгновение вышла, неся в руках свою одежду, куртку и шляпу Корсакова.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});