Редко удается проследить ход боя по какой-нибудь оперативной карте, если это, по меньшей мере, не карта штаба дивизии. По большей же части для того, чтобы узнать, что именно было и как протекало, надо вернуться в корпус, где соединяются нить информации, поступающей от двух или трех дивизий. Что же касается штаба армейской группы, то там знаки расставлены всегда отчетливо, и три подполковника посменно несут круглосуточное дежурство, содержа карту в полном порядке, устраняя несущественное и следя за тем, чтобы она отражала только то, что нужно видеть командующему, когда он опять придет взглянуть на нее.
Но куда бы ни двигались части, безразлично по какой из этих вот дорог, они встречают смерть и проходят мимо. Они проходят мимо, невзирая на то, появляются ли на оставшихся позади красивых кладбищах новые могилы, или трупы остаются неубранными и гниют прямо под открытым небом.
В хирургических палатках — по шести операционных столов в ряд, и шесть хирургических бригад под шестью одинаковыми стандартными комплектами прожекторов, питаемых снаружи от переносного дизель-динамо, режут руки и ноги. Стараются получше упаковать обратно кишки. Зашивают и штопают тела. Потом читают, что написано на ярлыке, прикрепленном к следующему телу, которое положили перед ними на стол, а сестры стерилизуют ножи, иглы, ножницы, пинцеты и кладут их опять на место. И то, что осталось, уносят в темные палатки, а если лицо прикрыто одеялом, кладут в растущий ряд снаружи, чтобы можно было взять и похоронить. По дороге идут солдаты, пока еще уцелевшие, и вы почти осязаете их смертельную усталость. Взгляд их остекленевших глаз ничего не выражает, лица покрыты грязью и кажутся мертвенно бледными под ее слоем.
Это — уже возле самого фронта, возле того места, где на карте встретились красные и синие значки. Солдаты уставали и в тылу, пока армия пересекала Францию, но там они от усталости никогда не бледнели.
К тому моменту, когда армия достигла Сены, она уже успела закалиться в боях. Вы можете заметить какую-то уверенность в движении всех ее частей. Ее машины еще не износились, а противник уже бежал.
Вслед за беспощадным истреблением немцев в фалезской горловине, за падением Парижа и форсированием Сены последовало стремительное продвижение к границе Германии. Англичане устремились вдоль побережья, цепляясь за свои коммуникации через Ла-Манш. Англичане были переброшены через Сену, использовав переправы, созданные и переданные им американцами возле Руана. Американцы обошли Париж с двух сторон. Первая и Третья армии выровняли свои разграничительные линии, причем Первая армия, под командованием Ходжеса, пошла по внутреннему пути — на север, а Третья, под командованием Паттона, развернулась на широком фронте к югу от нее. Паттон, по обыкновению, доверил свой фланг воле бога, авиации и французских маки.
Я говорю о путях «внутреннем» и «внешнем», так как линии снабжения обеих американских армий имели изогнутую форму: они тянулись огромными многомильными дугами от основания Шербурского полуострова, через Париж и Сену, на восток. Форма и протяженность этих линий снабжения предопределила ход событий в следующем акте драмы. Если активные военные действия происходили в основном на земле, это объясняется тем, что авиация уже выиграла воздушную битву за Францию. Победа союзной авиации над Люфтваффе была теперь настолько полной, что все мы уже считали господство в воздухе чем-то само собой разумеющимся. Однако мы еще не совсем оправились от изумления, пережитого нами в первые дни высадки, в тот первоначальный период, когда мы ждали бомбежек, обстрелов с воздуха, бесконечных тревог, всего, чему так часто подвергались в первые дни своего пребывания в Африке. Но вместо немецких самолетов мы видели у себя над головой — в любое время дня, с рассвета до темноты — медленно кружащую в воздухе четверку союзных истребителей, легко скользящих по небу то в одном, то в другом направлении, безмятежных, уверенных в себе.
На земле, еще находясь на южном побережье Англии, мы уже испытывали страх за судьбу наших сосредоточенных соединений; в своих статистических расчетах мы списывали в расход столько-то и столько-то тысяч бойцов, которые, по нашим предположениям, будут потоплены авиацией противника или при переправе через Ла-Манш. Кроме того, мы знали, что всякий раз, как мы будем разгружать свои десантные суда, пока они оставлены на суше отливом, определенное количество их будет уничтожаться бомбами и сжигаться, как это было в Салерно. Мы не соблюдали правил маскировки при размещении крупных полевых складов возле прибрежной полосы — просто потому, что у нас не хватало времени и людей, чтобы рассредоточивать и укрывать их. Мы охотно шли на жертвы с целью выиграть во времени и в количестве. Мы были готовы рисковать, — но ни одного из наших опасений Люфтваффе не оправдала.
И это не потому, что у немцев не было летчиков и самолетов, а потому что союзная авиация отвоевала у них небо, уничтожив их прифронтовые аэродромы. Союзная авиация одержала эту победу, не прибегая к каким-либо чудодейственным средствам. Воздушные бои не похожи на объявления во всю страницу в американских журналах, где изображено небо, полное горящих немецких самолетов, а союзные летчики-истребители весело машут друг другу рукой с полным сознанием своего превосходства в воздухе. Преимущество союзной авиации перед новыми «Мессершмидтами» и «Фокке-Вульфами» было незначительным. Численность на бумаге — и даже в воздухе — была на нашей стороне, но какая радость командиру эскадрильи от статистического преимущества, если руководимое им соединение из шестнадцати самолетов вынуждено вести бой с шестьюдесятью самолетами противника, которые оказались у последнего под рукой в данном месте и в данный момент? Победу в воздухе приходилось завоевывать искусством и нервами — и за нее пришлось заплатить.
На земле победа при Сен-Ло оказалась возможной потому, что английская и американская пехота почти два месяца изматывала находившиеся перед ней германские дивизии, наносила им потери, которые они не успевали возместить, вытесняла их отовсюду. В воздухе точно так же успех всей операции вторжения в Нормандию был обеспечен многомесячным вытеснением немцев из воздушного пространства над Францией и Германией. Борьба за это вытеснение началась задолго до высадки. Это был сложный процесс систематического нарушения нормальной работы немецких авиазаводов, навязывания противнику бесчисленных воздушных боев, завершавшихся в нашу пользу, сокрушения форпостов воздушной империи врага, в результате чего последний был отброшен на такое расстояние, при котором его самолеты уже не могли противостоять нашим как равные. Процесс этот был полон опасностей и кровавых жертв; многие из тех, благодаря кому он закончился победой, были биты и сожжены задолго до того, как мы явились во Францию вести наземные бои.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});