могли, ведь это означало для них неминуемую гибель. В результате русские повернули назад в сторону Хайдау.
Однако мы не ослабили хватку и, используя выгодную позицию, посылали по пятившимся танкам Иванов один снаряд за другим. Их башни нервно крутились в поисках невидимого врага, но обнаружить нас им не удавалось. Возможно, именно это и привело в конце концов к панике среди русских. А может быть, сказалось плохое оснащение их танков радиосвязью – радиостанции имелись лишь у некоторых русских боевых машин. Горело уже семь, нет, восемь танков, выстроившихся на прямой как струна дороге, представляя собой жуткую и одновременно прекрасную картину.
Я повернулся направо, поскольку уголком глаза заметил в той стороне какое-то движение, и чуть было не лишился дара речи. Мне пришлось резким движением сорвать с командира экипажа шлемофон и прямо в уши прокричать ему:
– Поверни направо, Рихтер! Два танка на высоте!
Фельдфебель удивленно посмотрел в указанном направлении, затем прижал ларингофон и принялся отдавать необходимые команды. От напряжения пот выступил у меня на спине.
«Только бы самоходка не заглохла!» – мысленно взмолился я.
По моему указанию командир экипажа другой самоходки тоже стал разворачивать машину в сторону новой цели.
Оказалось, что от Хайдау через высоту, в трехстах метрах от того места, где располагались наши позиции, пролегала проселочная дорога. Не подозревая о нашем присутствии, русские ехали по ней, и если бы им удалось преодолеть высоту, то они могли бы устроить в Прайланде для бежавших немецких солдат настоящую кровавую баню. Однако своей цели танкам Иванов достичь не удалось.
Несмотря на слишком мягкий грунт, обе самоходки смогли быстро развернуться в нужную сторону. Однако попасть в проезжающую почти рядом цель оказалось не так-то и просто – первый выстрел командирской машины неприятельский танк не поразил. Вторая же самоходка была более точной. Тогда неповрежденная тридцатьчетверка остановилась и развернула свою башню в нашу сторону. Однако выстрелить она не успела – наводчик командирского экипажа произвел второй выстрел. На этот раз снаряд угодил прямо в пушку вражеского танка, и она взмыла высоко в воздух, оставив вместо себя безобидный обрубок.
Люки Т-34 немедленно открылись, и экипаж попытался покинуть свою машину, но не успел – прозвучал еще один выстрел, который добил тридцатьчетверку. На этом русское наступление окончательно провалилось – иваны отошли назад, оставив на дороге в сторону Штайнхюбеля десять горящих танков, да еще два на высоте. Это явилось нашим большим успехом.
– Рихтер! Это был твой звездный час, каких для истребителей танков на войне выпадает немного и о которых можно только мечтать, – сказал я. – Шутка ли, оказаться в положении, считающемся безнадежным, и сделать все так, как хотелось бы, не получив при этом ни царапины! Да, такое бывает нечасто!
Однако, несмотря на достигнутый успех, фельдфебель Рихтер продолжал пребывать в мрачном настроении:
– Сначала надо выбраться отсюда, господин обер-лейтенант. Положение дел не такое уж безоблачное – от двух самоходок поступил доклад о том, что они застряли, а пехотной поддержки у нас нет.
– Вечно вы все испортите, Рихтер! Что за манера лишать человека радости? – раздраженно ответил я. – Однако вы правы. Следует предпринять необходимые меры.
По радио я связался с дивизионом, доложил о достигнутом успехе, а также о сложившемся положении и попросил срочно прислать пехоту для поддержки. Затем распорядился отвести исправные самоходки немного назад, а застрявшим приказал по максимому разгрузиться и попробовать выбраться самостоятельно еще раз. Но это тоже ничего не дало. Тогда я поехал в Штайнхюбель, возле которого действия немногих наших танков также оказались успешными – потеряв две машины, они подбили четыре
Т-34. Танкистам было ясно, что без нашей помощи им пришлось бы туго, и поэтому они сразу же согласились послать одну «Пантеру» на высоту, чтобы вытащить наши застрявшие самоходки.
Прайланд, 25 марта 1945 года
Казалось, что ночь, которую мы были вынуждены провести на высоте, никогда не закончится, и всеми в определенной степени овладело чувство, похожее на похмелье. Из штаба дивизиона поступили только поздравления с успехом и больше ничего. В результате на этом участке фронта наши самоходки оказались единственным боевым охранением от русских.
Отделение управления роты обосновалось в небольшом здании путевых обходчиков у подножия высоты. Я попытался было прилечь, но беспокойные мысли не давали мне покоя, и поэтому около полуночи мы вместе с Бемером поехали в Билау[101].
На командном пункте пехотного полка я обрисовал сложившуюся обстановку и потребовал немедленно выделить нам пехотную поддержку.
– Может быть, вы подскажете мне, где взять необходимые для этого подразделения? – взглянув на меня воспаленными от бессонницы красными глазами, зло проговорил начальник штаба полка.
Такой ответ меня возмутил.
– Когда вчера в полдень мы прибыли в Прайланд, мимо меня, господин гауптман, пробежало достаточно много пехотинцев, улепетывавших от русских, – дерзко ответил я. – Вам нужно всего лишь послать их назад.
Начальник штаба сделал вид, что не заметил моей иронии, и лишь устало махнул рукой:
– Вы сами не знаете, что говорите. Подразделения тяжелых самоходок – истребителей танков относятся к элитным частям, которые снабжаются лучше всех. В бою они находятся всего несколько часов, а потом долго отдыхают. А вот у нас все совсем иначе. Люди вконец обессилели. Мы несем огромные потери, а взамен получаем только тычки. Нас все время суют мордой в дерьмо. Тут появляетесь вы и пытаетесь надувать щеки.
Излив желчь, гауптман немного остыл и уже тоном ниже устало добавил:
– Через три-четыре часа я пришлю вам несколько человек.
Я ничего не ответил и вышел в темноту ночи, обдумывая, стоило ли мне поспорить с гауптманом насчет его утверждения о том, что мы относимся к элитным частям и много отдыхаем. Ведь с одной стороны, насчет страданий пехоты он был абсолютно прав. С другой стороны, такой же пехотинец как-то раз заявил мне, что он категорически не хотел бы поменяться местами с истребителями танков.
– Нет уж, – сказал он тогда. – Трястись по полям в подобной консервной банке в качестве мишени для русских танков – это не для меня. Я уж лучше на своих двоих.
На обратной дороге мы с Бемером увидели, как над позициями русских в небе появился светящийся след.
– Иваны снова принялись палить, – заметил Бемер. – Сидят небось в своих окопах, держа винтовки между ног, и стреляют почем зря!
– Не важно, как они стреляют, – ответил я. – Главное заключается в том, что они это делают. А вот наша пехота молчит. И не потому, что не хватает боеприпасов. Постоянно слыша звуки выстрелов русских, немецкие солдаты теряют боевой дух,