Гуляя по улочкам, Мао не мог, разумеется, не обращать на это внимания. И, должно быть, все более проникался убеждением в том, что «никакая буржуазная революция невозможна в Китае. Все антииностранные движения и прежде (и теперь) осуществлялись не буржуазией, а теми, у кого были пустые желудки»135. Эту точку зрения он, как бы мимоходом, высказал на III съезде партии, но с тех пор она не давала ему покоя. Да, он поддерживал союз с Гоминьданом, но при этом понимал его ограниченность и тактическую гибкость. Правда, иногда, как мы знаем, от прогрессировавшего сотрудничества с националистами у него случались «головокружения», но такие периоды сменялись сомнениями и разочарованиями. Твердое же убеждение в том, что только диктатура пролетариата может спасти Китай, уже никогда не оставляло его.
К тому времени, когда он приехал, в Кантоне, а также в провинциях Цзянси, Хунань и Хубэй насчитывалось более 11 тысяч членов Гоминьдана (данные по остальным районам страны не были известны). Кантонская организация являлась наиболее многочисленной — 8218 членов. Свыше 2 тысяч человек насчитывала цзянсийская (то есть в основном шанхайская) организация. Пятьсот гоминьдановцев, помимо Хунани, имелось еще в Хубэе, более трехсот — в Ханькоу136. В КПК же в то время состояло всего немногим более ста человек. Иными словами, даже если представить, что к Объединительному съезду Гоминьдана большинство коммунистов уже вступили в ГМД, что на самом деле не соответствует действительности, компартия в сравнении с Гоминьданом по-прежнему выглядела как небольшая местная ячейка последнего — менее 1 процента от партии Сунь Ятсена.
Коммунисты вместе с тем оказались чрезвычайно активны внутри и вне зала заседаний съезда, который проходил с 20 по 30 января. Среди 198 делегатов только 165 фактически присутствовали на сессиях. Из них 23 человека были членами КПК (почти 14 процентов). Среди них выделялся не только Чэнь Дусю. Бурную активность проявляли такие известные нам коммунисты, как Ли Лисань и Линь Боцюй, Ли Вэйхань и Ся Си, и даже левак Чжан Готао, который под влиянием Коминтерна пусть формально, но все же пересмотрел свои сектантские взгляды. Наиболее же деятельными являлись Ли Дачжао, Тань Пиншань и Мао Цзэдун. Коммунисты были представлены во всех органах съезда, о которых имеются сведения137.
В целом, если судить по составу президиума и комиссий, соотношение сил между правыми и левыми (включая коммунистов) было примерно равным. Вопрос о членстве коммунистов в Гоминьдане решался в острой борьбе. На банкете в честь делегатов, устроенном в день открытия съезда, правый гоминьдановец Мао Цзуцюань заявил: «Если коммунисты принимают нашу программу, то они должны покинуть свою партию». В комиссии по уставу представитель правого крыла Хэ Шичжэнь предложил запретить членам Гоминьдана состоять в других партиях, но вынужден был снять это предложение под давлением большинства. Наконец, на заседании 28 января в прениях по докладу об уставе выступили активнейшие участники антикоммунистической группировки Фан Жуйлинь и Фэн Цзыю, потребовавшие внести в устав пункт, запрещавший членам других партий пребывание в Гоминьдане. В ответ слово взял Ли Дачжао, который, явно лицемеря, заявил следующее: «Стремясь осуществить дело… национальной революции, нельзя обойтись без национальной революционной партии, которая объединила бы всех и была повсеместно распространена… Мы пришли к выводу, что в нашей стране… только Гоминьдан может стать великой и массовой национальной революционной партией и выполнить задачи освобождения нации, восстановления народовластия, утверждения народного благосостояния. Поэтому несомненно [надо] вступить в эту партию… Мы вступаем в эту партию для того, чтобы внести свой вклад в ее дело и тем самым в дело национальной революции… Мы не только сами стремимся вступить в эту партию, но и желаем, чтобы вся нация в едином порыве присоединилась к ней… То, что мы вступаем в эту партию, свидетельствует о нашем принятии ее программы, а не о том, что мы навязываем ей программу коммунистической партии. Посмотрите на вновь выработанную программу этой партии — в ней нет ни грамма коммунизма»138. В то же время Ли Дачжао не скрывал, что в объединенном фронте компартия, будучи секцией Коминтерна, выступает в качестве самостоятельной силы. Но это, по словам оратора, создает даже определенные «преимущества» для ГМД, так как КПК может служить связующим звеном между партией Сунь Ятсена и мировым революционным движением. С Ли Дачжао полемизировал делегат из Тяньцзиня139, однако в целом правые оказались в меньшинстве. Против их установок выступили многие делегаты, в том числе лидеры левого крыла Гоминьдана, старые соратники Сунь Ятсена — Ляо Чжункай, Ван Цзинвэй и Ху Ханьминь140. Ляо Чжункай, в частности, заявил: «Пришло время понять, что только в сотрудничестве с другими революционными партиями мы сможем победоносно свершить революцию»141.
Особое значение имела позиция Сунь Ятсена. В ходе работы съезда Сунь вел линию на действительную перестройку Гоминьдана, стремился использовать опыт Советской России и РКП(б), выступал за принятие коммунистов в Гоминьдан142. В результате подавляющее большинство участников съезда проголосовали за вступление коммунистов в Гоминьдан, подчеркнув лишь важность соблюдения ими внутрипартийной дисциплины. Десять коммунистов были избраны в ЦИК ГМД, который состоял из 41 человека (24 членов и 17 кандидатов).
Ли Дачжао, Тань Пиншань и еще один коммунист, Юй Шудэ, представлявший пекинскую организацию, вошли в состав ЦИК его полноправными членами. Тань стал даже членом высшего органа партии — Постоянного комитета (Политбюро). Возглавил он и один из ключевых отделов ЦИК — организационный. Мао же избрали кандидатом в члены Центрального исполкома наряду с шестью другими коммунистами. На тех же, что и Мао, условиях, то есть членами ЦИК, не обладавшими правом решающего голоса, стали, в частности, знакомые нам Линь Боцюй и Чжан Готао, а также молодой, но чрезвычайно активный журналист Цюй Цюбо.
Этому хрупкому на вид юноше в больших круглых очках, типичному рафинированному интеллигенту, суждено будет в конце 20-х годов сыграть выдающуюся роль в КПК: именно на его плечи ляжет тяжелая задача выведения партии из глубочайшего кризиса, спровоцированного будущей ошибочной политикой Москвы в едином фронте. Тогда же, на гоминьдановском съезде, в свои двадцать четыре года, он только начинал завоевывать уважение китайской общественности. Его успеху во многом способствовало то обстоятельство, что к нему с особым доверием относились в аппарате ИККИ. Более двух лет (с января 1921-го по весну 1922-го) Цюй работал в Москве корреспондентом популярной пекинской газеты «Чэньбао» («Утро»). Как репортер он присутствовал даже на III Всемирном конгрессе Коминтерна в июне — июле 1921 года. На юркого молодого китайца, хорошо знавшего русский и обожавшего Горького и Толстого, обратили внимание коминтерновские работники, прозвавшие его Страхов («Цюй» в переводе означает «страх»). Весной 1922 года в Москве он вступил в КПК, а осенью получил партийное задание помочь Чэнь Дусю и Лю Жэньцзину в их работе в качестве делегатов IV коминтерновского конгресса. Вождю китайской компартии он понравился, а потому вскоре после его возвращения в Китай весной 1923 года Цюй был избран делегатом на III съезд партии. Затем получил должность главного редактора «Синь циннянь» и вновь образованного партийного органа, журнала «Цяньфэн» («Авангард»). Летом 1923 года он, кроме того, наряду с Чжан Тайлэем выполнял обязанности секретаря Маринга143. Когда же в конце августа 1923 года в Китай приехал Михаил Бородин, Цюй стал одним из его переводчиков и помощников[17].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});